Недели, которые Эрнест провел в Канзас-Сити, дали ему материал для миниатюры, которая появится между главами его первой книги «В наше время». Она начинается словами: «В два часа утра двое венгров забрались в табачную лавку на углу Пятнадцатой улицы и Гранд-авеню» и рассказывает об убийстве полицейским двух венгров, которые, по его мнению, были «итальяшками». Другая миниатюра из сборника, о повешенном в тюрьме, также может относиться ко времени в Канзас-Сити. Жизнь в Канзас-Сити дала ему материал для рассказа «Гонка преследования», о путешествующем с эстрадной труппой велогонщике, который вышел из строя в Канзас-Сити из-за пристрастия к алкоголю. Действие рассказа «Счастливых праздников, джентльмены!» происходит в Рождество в отделении неотложной помощи городской больницы Канзас-Сити. Местный доктор рассказывает историю о мальчике, который умоляет врача кастрировать его, так сильно юношу беспокоит его похоть, и который потом калечит себя бритвой. «Гонка преследования» появится в сборнике рассказов «Мужчины без женщин» в 1927 году, а рассказ «Счастливых праздников, джентльмены!» будет включен в его следующий сборник «Победитель не получает ничего», изданный через шесть лет.
Ни один из этих рассказов нельзя назвать в числе лучших, однако на самом деле упоминание о рассказе (или рассказах) из сборника «В наше время» здесь уместно, потому что они показывают нам, что Хемингуэй, наблюдавший за всем, что вокруг него происходило, и хранивший воспоминания до тех пор, пока не наступал час извлечь их из памяти, уже знал о неоспоримой силе простых наблюдений, облеченных в предложения, в которых ни одно слово не тратится впустую. Всему этому – внимательно наблюдать, все подмечать и лаконично писать – он научился в Канзас-Сити. Семь месяцев 1917 и 1918 годов в «Стар» были одним из лучших периодов в жизни Хемингуэя: его личность, талант и радость от жизни – все удачно сошлось вместе, – и возник писатель с неутолимым аппетитом к приключениям.
Он добился признания и как молодой мужчина. На него обращали внимание. Наружность Эрнеста была привлекательной (и должна была быть такой, если им увлеклась кинозвезда), однако окружающих пленяла именно энергия. Пит Веллингтон как-то отметил, что Эрнест был «крупным, добродушным мальчиком, всегда готовым улыбаться». Тед Брамбэк позднее напишет, что поначалу Эрнест произвел на него «впечатление крупного, красивого парня, которого переполняла энергия. И энергия эта была замечательной. Он мог выдать больше материала, чем два репортера, вместе взятых. В конце дня он никогда не выглядел уставшим». Не считая раздраженного письма отцу, который, по его мнению, не осознавал требований его работы, в письмах Эрнеста нет ощущения собственного превосходства и самооправданий, которые будут характерны для большей части его переписки. Более того, в своих письмах и рассказах о «Стар», которыми он делился с друзьями, Хемингуэй говорит правду и не приукрашивает факты, чтобы сделать рассказ более интересным или выставить себя в благоприятном свете. Мы можем утверждать, что агрессивная среда Канзас-Сити и ритм жизни в городе отбросили необходимость во лжи. Но в то время в рассказах Хемингуэя была глубинная чистота и простодушие, чистота, которая, как можно было бы выразиться, характеризовала всю его жизнь в Канзас-Сити, даже при том, что он находился в окружении порока.
Глава 3
Братство: едва ли Эрнест Хемингуэй чувствовал себя когда-нибудь счастливее, чем в окружении группы друзей-мужчин. Он всегда собирал вокруг себя духовных единомышленников, с которыми разделял увлечение рыбалкой, охотой и спортом в целом – или, как стало очевидно уже в ранние годы, военную службу. В общем, есть некоторые признаки того, что он считал войну событием той же категории, что и другие занятия: в поздние годы жизни он рассказал, что был «ужасным придурком» в первую войну, «помню, думал, мы хозяева поля, а австрийцы – команда гостей». (Пол Фасселл писал об этой тенденции рассматривать войну как своего рода спорт и упоминал британского капитана В. П. Невилла, который в битве на Сомме повел своих солдат в атаку с четырьмя футбольными мячами на передовую немцев, пообещав награду победителю. «Невилл был тут же убит», – отмечал Фасселл.) К концу жизни его компаньонами оказались прихлебатели и подпевалы, однако молодым человеком он, похоже, считал, что товарищество придает блеск жизненному опыту, которого в ином случае не было. Это дает понимание несколько необычного подхода Эрнеста к спорту. Он никогда не любил командные виды спорта и не выделялся в них. У него бывали периоды, когда он много играл в теннис, однако успехов особых не добился, поэтому не уделял ему внимания. Кажется, о гольфе он никогда не задумывался, даже при том, что этот вид спорта был очень модным в 1920-е. Эрнест всю жизнь любил бокс, в котором, как и в теннисе, требовался партнер, любил и как зритель, и как увлеченный и талантливый спортсмен. Однако, помимо спорта, Эрнест на протяжении всей своей жизни будет со страстью отдаваться охоте и рыбалке – и предпочтительно в компании друзей. Все это вовсе не значит, что Хемингуэй не был индивидуалистом. Он верил в одиночество человека как философский принцип, но любил получать удовольствие от радостей жизни вместе с друзьями.
Война – она была делом мужчин, одновременно и беззаконие, и подчинение строжайшим правилам. Двое друзей из «Канзас-Сити стар» отправятся вместе с ним на службу в «Скорую помощь» Красного Креста в Италии: Уилсон Хикс, кинокритик из «Стар», и Тед Брамбэк. Эрнест уговорил Хикса, Брамбэка и редактора «Стар» Чарли Хопкинса поехать в последний раз на рыбалку в Северный Мичиган; его товарищу Карлу Эдгару, который жил с ним в одной квартире в Канзас-Сити, а на лето уезжал в Хортон-Бэй, не нужны были уговоры. (Хопкинс вскоре уйдет в армию, а Эдгар – в военно-морской флот, Хиксу же придется отказаться и от рыбалки, и от Красного Креста.) Эрнест и его друзья пробыли за городом не очень долго, когда до них дошла весточка от доктора Хемингуэя из Оак-Парка о том, что Эрнесту пришла телеграмма из Красного Креста с просьбой явиться в Нью-Йорк для отправки за границу.
Эрнест, не теряя времени, уехал. В Оак-Парк он заглянул лишь ненадолго; Брамбэк встретится с ним в Нью-Йорке. Уже в поезде Эрнест напишет письма родителям и бабушке с дедушкой с рассказом, как же так вышло, что он едет сейчас вместе с группой таких же добровольцев из Красного Креста из чикагских пригородов Нью-Трир и Эванстон. В отеле «Эрл» в Гринвич-Виллидж Эрнест познакомился еще с несколькими добровольцами Красного Креста из Гарварда, которые уезжали только на лето (большинство волонтеров служили по шесть месяцев) и которые, как выяснилось, отправлялись за границу на неделю раньше остальных. Пока Эрнест находился в Нью-Йорке, он получил около 200 долларов за военную форму и другое снаряжение, в том числе чемодан с нанесенными на него через трафарет именем и номером подразделения и «краги летчика». Эрнест изо всех сил пытался донести до семьи, что у него такая же форма, которую носили «офицеры регулярной армии Соединенных Штатов» и что у них «все знаки отличия американских офицеров». Как многие молодые люди, незнакомые с военной жизнью, Эрнест скоро заинтересовался градацией званий (что, в свою очередь, отражалось на форме). Во-первых, он был рад узнать, что рядовые и сержантский состав должны были «бойко» отдавать им честь, и объяснял, что в силу «новых правил» добровольцы Красного Креста являлись офицерами, «вроде как замаскированные» первые лейтенанты.
Эрнест написал семье 14 мая, что виделся с Мэй Марш в Нью-Йорке и что, по-видимому, тронутый названием или очаровательным обликом «Маленькой церкви за углом» на 29-й Ист-стрит, он раздумывал о венчании в ней: «Я всегда собирался жениться, если когда-нибудь стану офицером, вы понимаете». Грейс и Эд по-настоящему встревожились и стали посылать Эрнесту потоки писем и телеграмм, прося объяснений и убеждая его пересмотреть решение. (Грейс казалось, что она, видимо, «очень плохо преуспела как мать», если он не доверился ей и не рассказал о своей личной жизни, и предупредила, что он не осознает, «каким посмешищем» выставил бы себя, если бы продолжал упорствовать в своих планах.) Эрнест отвечал на их отчаянные расспросы, притворяясь, что не понимает вопросов, пока, наконец, не облегчил их страданий телеграммой от 19 мая. Тем временем Эрнест рассказал Дейлу Уилсону[10], что Мэй, как она призналась, не хочет быть «вдовой военного», хотя будет ждать его и уверена, что когда-нибудь он станет великим журналистом. Он сообщил Уилсону, что потратил 150 долларов, посланные ему отцом, на обручальное кольцо для актрисы (и на одном дыхании доверительно поведал, что купил за 30 долларов пару «ботинок из кордовской дубленой кожи»), и попросил Уилсона не рассказывать «банде» о его помолвке – хотя ничего страшного в том, чтобы сообщить об этом коллеге по «Стар» Джорджу Уоллесу, нет. Неясно, что случилось с этими отношениями после отъезда Эрнеста в Европу, потому что в дальнейшем он больше не упоминал об актрисе, и с ее стороны тоже сохранялось молчание. В том сентябре Марш вышла за кого-то замуж, что, впрочем, и могло стать решающим фактором разрыва.