– Ты псих? – вырвалось из меня в отсутствии других слов.
Меж тем Давид был безмятежен и непоколебим.
– Ты сказал, что собираешься устроить меня на работу….
– Сказал.
– Тогда что мы делаем здесь?
– Устраиваем тебя на работу.
– В тюрьму?
– Именно.
В таких случаях обычно говорят, что либо лыжи не едут, либо с головой совсем плохо.
Однако нервы сдавали исключительно у меня, а вот Давид был вполне рассудителен и сосредоточен.
– Нужно подождать пять минут, а потом мы сможем пройти через проходную.
Переполох в моей башке усиливался, и от того с языка срывались глупости.
– Зачем?
В этот момент Давид видимо решил, что пора раскрыть карты, иначе дальше будет совсем сложно что-либо предпринять.
Оторвав взгляд от тюрьмы, и повернувшись ко мне лицом, он сказал то, что понравилось мне еще меньше, чем его молчание:
– Там за этими стенами скрывается человек, являющийся причиной твоих бед. Это по его приказу разнесли липовую лабораторию и взорвали притон Петрульдиуса, это из-за него твой приятель Толик оказался в больнице, это он захотел смерти Лавринова и многих других, это из-за него ты скрываешься от закона….
Давид говорил еще долго. Я его слушал и местами даже понимал, однако одно оставалось для меня загадкой:
– Но чего ты хочешь от меня?
– Ты должен остановить это здесь и сейчас.
– Остановить что?
– Стук его сердца.
Хотелось поскорее сойти с ума, только бы не слышать чужого безумия. Я огляделся по сторонам и попытался понять, какого лешего мне надо в этой жизни. Этот секрет всегда таился в далеких уголках Вселенной, но одно я знал точно. Это никак не было связано с чьим-либо убийством.
– Иди к черту, – сказал я и сделал шаг в сторону.
Мне вслед раздался спокойный и самоуверенный голос Давида:
– Ты можешь уйти и никто не в праве тебя остановить. Но подумай обо все тех людях, что стали его жертвами, и подумай о тех, кто может ими стать, если здесь и сейчас ты струсишь.
Я сделал еще один шаг и остановился.
– И нельзя никак иначе? – последовал мой вопрос.
– А ты считаешь, я об этом не думал?
Мое молчание стало венцом моих размышлений и терзаний.
– Нужно торопиться. Сейчас или никогда.
Но для меня принять такое решение было непросто. Ведь я же был всего лишь студентом, лабораторной крысой, которая время от времени пыталась подзаработать. И не ради какого-то там безграничного богатства, а просто чтобы выжить.
– Так что?
Последний червь сомнений был раздавлен тяжестью воспоминаний последних дней.
– Хорошо. Скажи, что от меня требуется? – спросил я, обернувшись.
Наши глаза встретились в новой череде испытующих взглядов.
– Ты уверен? Потом будет поздно что-либо менять.
– Уверен, – ответил я.
– Тогда нас ждут.
Несколько метров отделяли нас от входа в следственный изолятор. Нам удалось преодолеть их в мгновение ока. Как только обычную дверь осталась позади, мы оказались в крохотном предбаннике. Сбоку можно было обнаружить укрытое массивной решеткой маленькое оконце, из-за которого кто-то выглядывал.
– Вы к кому? – спросил голос, едва слышный по вине множества преград.
– К Гватемалу Таркелаедовичу, – ответил Давид и просунул в оконце паспорта.
Я не стал спрашивать, откуда у него паспорт с моей фотографией и именем какого-то Вальдемара. Это было неуместно, да и был ли смысл. Пока я обсуждал этот вопрос сам с собой, а Давид созерцал неровности побелки стены, наши документы долго и пристально изучались, просматривались под всеми видами светового излучения и оценивались по голограммам. Когда исследователи перепробовали все методы проб и ошибок, то принялись вносить записи в бесчисленное количество журналов и тетрадей. Спустя полчаса мы все еще стояли у оконца и ждали.
– Возьмите, – сказал голос, и чья-то рука протянула нам документы на вход и паспорта.
Пропуска представляли собой мятые бумажки небольшого размера, на которых было через копирку накалякано нечто.
– И что дальше? – спросил я.
– Не стоит переживать, – ответил Давид.
Раздался звуковой сигнал и мой тюремный проводник дернул за ручку огромной стальной двери. Так мы оказались в следующем помещении, представлявшем собой что-то наподобие промежуточной станции. Оно было ограничено стальной дверью, что пропустила нас внутрь после долгих бюрократических проволочек, и стальной решеткой впереди. Как только дверь позади нас захлопнулась, последовал новый сигнал и решетчатая створка распахнулась.
– По одному! – предупредил мужик в спецовке.
Первым прошел Давид, вежливо захлопнув за собой створку. И пока он представлял смотрителям пропуск и сдавал на хранение телефон, мне приходилось скучать, стоя за решеткой. На радость мне этот пропускной пункт не строчил многотомных отчетов, и вскоре мне посчастливилось стать следующим. Ну а напоследок нас обоих пропустили сквозь металлоискатель. Правда, зачем непонятно. Про звеневшие металлом ключи никто не спросил, и мы пошли дальше.
– Нам на второй этаж, – предупредил Давид.
Несколько прыжков по ступенькам доставили нас в сумрачный коридор.
После малого количества секунд борьбы с беспамятством Давид указал направо и добавил:
– Нам туда.
Нырнув в еще большую темень, он постучал в одну из дверей.
– Войдите, – коротко и ясно послышалось в ответ.
Давид повернулся на миг ко мне лицом (его все равно не было видно из-за непроглядной темноты коридора) и сказал:
– Жди здесь, – и вошел в кабинет.
Так я остался в одиночестве и в темноте. Но ненадолго. Спустя какое-то время дверь приоткрылась, и из щели высунулся Давид.
– Заходи.
Как и требовалось, я последовал на поводу его желаний и оказался внутри просторного помещения. На другом его конце за огромным столом восседал человек в погонах. В количестве звезд мне не было интереса разбираться, но по его суровому виду я предположил в нем генерала.
– А вот и он, – сказал Давид, презентуя мою персону.
Генерал сморщился, словно увидел перед собой жабу, почесался, сунулся в одну из лежавших подле папок и протянул мне лист бумаги.
– Возьмите.
Я не стал противиться и послушно принял врученную грамоту. Хвататься за чтение в тот же миг было бы верхом неприличия, но краем глаза я выцепил слово «разрешение».
– Удачи, – сказал генерал, давая понять, что аудиенция закончена.
– Всего наилучшего, Гватемал Таркелаедович, – благодарственно высказывался Давид, одновременно выталкивая меня в коридор.
Не успели мы выйти к свету, как меня потащили в новую темень.
Давид постучался в очередной кабинет, но на этот раз не ждал ответа и не заставлял меня ждать с моря погоды. Без лишних церемоний мы вошли в крохотную лачугу, где за столами сидели двое в форме.
– Он ваш, – объявил Давид.
По всей видимости, он имел в виду меня. Один из двоих, тот, что постарше и с большей щетиной на лице, вынул из ящика стола большую печать и ворчливо потребовал от меня:
– Разрешение….
Я протянул ему выданный генералом лист бумаги. Его щетинистая морда долго перечитывала содержимое, потом шлепнула по бумаге печатью и схватилась за телефон.
– Забирайте, – сказал он кому-то, а повесив трубку, выдал ценное указание и нам тоже, – Ждите в коридоре.
Стоять в темноте было довольно стремно, поэтому мы вернулись на лестничную площадку, где можно было хотя бы видеть друг друга.
– Какого черта? – спросил я, предварительно убедившись в отсутствии свидетелей.
Очень странно, но Давид ответил почти сразу:
– Скоро за тобой придут и отведут туда, где ты сможешь осуществить задуманное.
– И куда же?
– Кабинет дантиста.
Да, Давид определенно имел врожденный дар удивлять. И хотя я был знаком с ним всего ничего, мне уже становилось дурно.
– В смысле? – спросил я, находясь в полной прострации.
И ему пришлось объясниться.
– У нашего приговоренного внезапно заболел зуб, и он потребовал лечения. А в мире не так много безумцев, которые мечтаю попасть в тюрьму просто так ради забавы.
Но известный адвокат Коган позаботился о решении этой проблемы и нашел некоего Вальдемара Пупкина, который согласился помочь больному человеку.
– И кто этот Коган?
– Вообще-то это я.
«Вот это новости», – сообщил мне мой мозг.
– То есть ты его адвокат?
– Технически да.
– И хочешь его убить?
– Идеальное прикрытие.
Я призадумался о своей роли во всей этой эпопеи, что не снилась даже индийским танцорам диско, и мне отчаянно захотелось выкинуть этот сценарий в топку.
– Но я ни фига не смыслю в стоматологии….
– Тем лучше, – сказал Давид и тут появился конвой.
Два истукана в беретах на манер французских художников и с дубинками на поясе сначала прошли мимо нас, потом вернулись, присмотрелись к нам, а потом спросили:
– Кто из вас дантист?
– Он, – выдал меня мой вроде бы друг, не дав шанса на побег.