Идет непрерывный диалог!
Про любовь!
Невозможно!
Русские стремятся высказаться в монологе или молчать. Татьяна говорит:
«— так смиренно:Урок ваш выслушала я?Сегодня очередь моя».
Очередь. Все в очередь! Стойте и молчите. Ваше мнение никто и не спрашивал!
«Она ушла. Стоит Евгений,Как будто громом поражен».
В чем причина нашей монологичности? Почему мы говорим и никого не слушаем? Это нельзя назвать коммуникаций в полном смысле слова. Если мы даже из вежливости будем спрашивать: «Что ты об этом думаешь?» и честно ждать ответа — то это все равно будет лишь камуфляжем, потому что на самом деле нам не интересно мнение нашего собеседника.
Но отчего же так? Неужели собеседнику нечего нам сказать?
Мы думаем, что истоки вновь кроются в нашей истории.
Посмотрите: изначально наш народ жил родами (семьями) или хуторами (это считается уже доказанным, что жили не общинами, она появилась позже). И в том и другом случае отношения строились не по законам команды, не было ни одного намека на нее. А что такое команда? Это нечто сродни экипажу корабля, где каждый имеет свои обязанности и равно вкладывается в общее дело. У нас же, на русской равнине, о подобном явлении никто и не слышал. На Севере, в Сибири, может быть, да! Но на русской равнине — человек либо жил один, либо в обществе, при котором открывать свой рот можно было лишь тогда, когда тебя об этом спрашивают.
Внутренние взаимоотношения в русском были очень-очень жестко регламентированы. Говорили только старейшины, гонцы да божьи люди. Иных никто не слушал. Посему если человеку и было что сказать, он не мог найти себе собеседника. Правда, говорили и много — на попойках, с приятелями. Вот там и развязывались языки! Именно поэтому мы любим посиделки с приятелями и подругами — наша генетическая память толкает нас к подобным мероприятиям! А выпить можно и одному, что успешно практикуется у англоязычных народов.
На Западе во времена Римской империи и греческого мира, который построил Александр, каждый свободный мог говорить все, что угодно и сколько угодно. На форуме, агоре, дома, на улице. Как это делал Диоген.
Высказывание своего мнения поощрялось, этому обучали, это ценили. Например, римляне времен расцвета республики из всех искусств считали самым важным именно искусство публичного выступления! Вдумайтесь: создание скульптуры, писание книги, игры и пение — все это ниже, чем красноречивое выступление!
Публичное высказывание своего мнения было индикатором положения человека в обществе, его правом, которым пользовались и которое ценили. Если ты говоришь — значит, ты — гражданин, ты — равный с нами. Если ты говоришь, а тебя — слушают — значит, ты вдвойне гражданин, потому что ты говоришь (имеешь, что сказать и хочешь этого) и потому, что умеешь заставить себя слушать (а значит, подаешь пример всем).
Но просто речь была неполной без дискуссий и диалогов. Цицерон, помнится, очень красиво умел говорить, но только никого не слушал, за что Антоний отрезал ему язык.
У Цицерона монолог мог продолжаться два-три часа, но как видим, он плохо кончил. Обычно выступление было не длинным и не кратким — в самый раз и перемежалось обязательными шутками, отступлениями и вопросами к слушателям: «Скажи, разве я не прав? Вот Ты скажи! И ты».
Когда вы во время выступления шутите — вы заботитесь о своих слушателях, чтобы им не было скучно. Когда вы перебрасываете им право выступить — вы показываете, что ничего не боитесь.
Со временем привычка выступать публично и говорить на равных со всеми была заимствована и варварами. Сначала, конечно, говорили только короли. Но короли варваров были не такие, как короли Востока. Король варваров имел своих приближенных, поскольку был, прежде всего, воином и главой войска. Приближенным короля разрешалось многое. Они могли сами избирать себе короля. Они могли и возразить ему, и, конечно, могли выступать в его присутствии, иногда даже не спрашивая его разрешения. Только открытое неповиновение не приветствовалось.
Простой народ был до такой степени образован римлянами (потому что школы имелись в каждом городе), что разговаривал охотно и много. Правда, разговоры происходили только в кругу равных себе по сословию, но это ничего! Мастер-оружейник разговаривал с такими же, как он мастерами, крестьянин-собственник земли — с таким же крестьянином, а вот бродячие актеры или рыцари или менестрели — со всеми подряд.
Умение говорить поощрялось, не наказывалось. Умение изящно выражать свои мысли могло приблизить ко двору короля. Так произошло с Франсуа Вийоном, на которого обратил внимание король Людовик IX во время поэтического турнира. Его зацепило знаменитое теперь: «От жажды умираю над ручьем…». В таких турнирах принимали участие если не сам король, то его приближенные и принцы. Это было так почетно, так льстило их самолюбию, так нравилось их дамам! Но выиграл Вийон, нищий бродяга-студент!
Но вернемся на Русь. Взглянем на мир глазами человека Руси.
Я живу на Руси и разговариваю только с березами и русалками в озерах и прудах. Меня слышат ветра, но не люди. Вяйнемейнен в Калевале — вещий сказитель песен и заклинатель — живет один, и непохоже, чтобы у него была своя школа риторики!
Я разговариваю много сам с собой — потому что надо же человеку с кем-то общаться! Я разговариваю со своими собаками и лошадьми, но они молчат, ничего не отвечают мне, только слушают. И постепенно я привыкаю к этому. И постепенно я начинаю ничего не ждать от того, кто слушает меня — все равно не дождусь ответа. Со временем мне становится уже неважно, что бы сказал пес или конь в ответ на мои слова. И когда конь и пес заменяются человеком, я не могу изменить свою привычку и говорю, не переставая, никого не слушая, не замечая собеседника возле себя.
Иногда собеседник уходит, иногда — остается и, терпеливо выслушав меня, не задавая ни одного вопроса, начинает свой монолог, а я его слушаю так же «внимательно», как он слушал меня.
Такая коммуникация много скажет о душевном состоянии говорящих, но не продвинет их в разрешении конфликта, проблемы, задачи, потому что нет обратной связи и потому что нет вопросов. Как известно, вопросы бывают открытые и закрытые. Первые требуют развернутый ответ, вторые — только «да» или «нет».
— Чак, ты голоден?
— Да, Стив.
— Давай об этом поговорим?
— Давай.
— Скажи, как именно ты голоден?