Читать интересную книгу Голубой ангел - Франсин Проуз

Свенсон наспех записывает на листочке бумаги шифр Акерли, после чего якобы случайно выдвигает соседний ящик и находит карточку «Арго, Анджела. „Анджела-911“. Напечатано автором». В воздухе ни единой лишней молекулы кислорода – все насквозь пропитано плесенью. Он проводит пальцем по корешкам книг, находит брошюру, прошитую алой нитью, и тут же отдергивает руку, словно дотронулся до раскаленного железа. Легкие сжимаются и ему перестает хватать воздуха. Он берет себя в руки, выуживает книгу – книжонку – с полки. Понятно, с чего Бетти так распсиховалась. На обложке заглавие: «Анджела-911» алыми буквами. Под ним компьютерная фотография – Венера Милосская с грубо подрисованными руками. Одна рука прикрывает лобок, другая держит телефонную трубку.

Свенсон слышит (или ему мерещится?) шаги, замирает, прислушивается. Смотрит в проход между стеллажами. Книжка дрожит в руках. Он открывает первую страницу, там посвящение «Моим маме и папе». Как это мило – посвятить непристойные стихи об инцесте и сексе по телефону своим родителям. Он закрывает книгу. Кто-то идет? Или это потрескивают старые стеллажи, скрипит под их тяжестью пол?

Свет здесь тусклый, читать невозможно, но в зал он выходить не решается – вдруг там кого-нибудь встретит, до полки далеко, обратно не поставишь. Он ставит книжку на место, идет искать Акерли, находит, возвращается за брошюрой Анджелы, прячет ее под томик Акерли. После чего направляется к столу в самом дальнем углу – сюда никто никогда не заглядывает.

Он листает страницы, находит первое стихотворение и читает:

Я отец четырех дочерей.

Три из них уже спят,

А четвертая ждет меня.

Вот я вам и звоню.

Вы что, спите? Не спите! Слушайте!

Я все думаю об ее упругих грудках.

Моя рука у нее между ног.

Ее бедра вздымаются вверх.

Вы что, спите? Слушайте!

Я слышу ее стон –

Так она ворковала в младенчестве,

А теперь этот стон для меня, он мой.

Ее косточки тонкие, словно птичьи.

Я осторожно ложусь на нее,

и пенис упирается ей в гладкое бедро.

Вот я вам и позвонил.

Вы слушайте! Не спите. Слушайте.

Я же сказала, я не сплю.

Я жду, я жду тебя.

Ты меня так возбуждаешь.

Представь, что ты лежишь на мне.

Представь, что я – твоя дочь.

Ну что ж, она не Сильвия Плат. Хорошо, что проза у нее настолько лучше стихов. Свенсон готов выдать еще сколько угодно обидных замечаний, но прекрасно понимает: все это лишь попытки отвлечь себя, не думать о том, почему это у него случилась эрекция. Ну что он за чудовище? Возбудился, прочитав стишки про инцест, про совращение невинной девчушки! Все эти годы он морочил себе голову своими так называемыми нравственными принципами, интенсивной внутренней жизнью, обязанностями – он же учитель, муж, отец, да, отец, воспитывающий дочь. А если бы кто-то проделал такое с Руби? А если бы с Анджелой?

Да Свенсон просто нелюдь! Животное. Дикий зверь. Он судорожно скрещивает ноги, закрывает глаза, делает глубокий вдох. От книжной пыли у него начинается кашель. Так, вспомни о раке легких! Сколько лет ты курил! Ну вот, кажется, эрекция потихоньку спадает. Нужно просто успокоиться. Хватит себя уничтожать! Эрекция – не такое уж тяжкое преступление, это же не изнасилование, не домогательство. Даже католики не считают, что дурные мысли так же греховны, как дурные дела. В старших классах, когда на скучнейших уроках математики у него случалась эрекция, он представлял себе, что его родители умерли. А теперь-то они действительно мертвы, и сам он умрет, и Шерри, и Руби. О, срабатывает отлично! Безотказный антиафродизиак.

Собственно говоря, член у него встал не из-за стихов Анджелы, банальных, в сущности, по содержанию. И не потому, что написаны они студенткой, которую он знает лично, девушкой, о кое-каких сторонах натуры которой он бы и не догадался – а может, догадался бы, но был предусмотрителен и гадать не пытался. Ему сорок семь лет, и опасность сексуальных эксцессов почти миновала. Столько лет ему удавалось отделываться легким флиртом со студентками, причем прехорошенькими, и было бы безумием сойти с дистанции перед самым финишем ради этой пигалицы Анджелы Арго. Нет, причина эрекции не стихи. И точно уж не Анджела. Все дело в атмосфере – душная библиотека, нравственные табу, сама тема секса, как ни банально она преподнесена, и где – в этом унылом, аскетичном храме мудрости.

Он хочет прочитать остальные стихи. Только не здесь, не среди этих пыльных книг. Дома все по-другому. Чище. Спокойнее. Одна загвоздка – как пронести книгу мимо Бетти Хестер.

Может, просто ее украсть? Он окажет Бетти, да и Магде услугу. Почему он не прихватил с собой портфель? Можно сунуть книгу под мышку и вынести через центральный вход. Только с его-то везением наверняка окажется, что она намагничена, сработает сигнализация, которую установили несколько лет назад – питали идиотские надежды на то, что студенты будут воровать книги. Магда сказала, что Анджела ворует книги. А теперь этим, похоже, займется и Свенсон.

Он хочет заполучить эту книгу. Ему необходимо ее прочесть. Только никак нельзя брать ее на абонемент – запись об этом будет навеки внесена в компьютер. Может, сделать ксерокс? Там всего страниц пятнадцать-двадцать. Обрадовавшись, что нашелся такой простой выход, он спешит вниз, но по дороге вспоминает копировальный аппарат стоит рядом с каталогом и его отлично видно от стола Бетти. Так, ксерокс отпадает. Главное – сохранять спокойствие. Не встречаться взглядом с Бетти, дать ей жестом или отсутствием оного понять, что он принес эту брошюру с собой, а теперь уносит домой.

Уголком глаза он замечает, что Бетти за столом нет. Но тут из-за стеллажей со справочниками Бетти кричит:

– Тед! Сию секунду подойду!

Разве соблюдение гробовой тишины не входит в ее профессиональные обязанности?

Свенсон выдавливает из себя улыбку. Только не впадать в панику. Он взял на себя труд проверить, над чем его ученица работала в прошлом году, на что он имеет полное право, более того, это говорит о его исключительной ответственности. Что это на него нашло: уважаемый писатель, преподаватель университета испугался, не пристыдят ли его за то, что он вздумал почитать какие-то дилетантские скабрезные стишки! Будто мальчишка, которого поймали с порножурналом.

Бетти берет Акерли, Свенсон украдкой перекладывает книжку Анджелы в другую руку. Это его. Он этого никому не отдаст. И Бетти это не касается.

– Тед!

– Да? – Он тянет время.

– Где твоя карточка?

– Ой! – Он отворачивается, чтобы Бетти не заметила «Анджелу-911», свободной рукой шарит по карманам, достает бумажник.

– «Моя собака Тюльпан»? Название незнакомое.

– Профессор Мойнахен посоветовала почитать, – говорит он. И непонятно зачем добавляет: – Мои ученики словно сговорились – пишут рассказы про людей, которые проникаются неподобающими чувствами к своим домашним животным. – Ну зачем он об этом?

– Да, наверное, и такое бывает. – Бетти проверяет книгу и, удовлетворенная выданной компьютером информацией, отдает Акерли Свенсону – все в порядке, можете идти.

– Спасибо тебе. – Свенсон говорит это с пылом – имитирует дружеское прощание.

И тут Бетти голосом учительницы начальных классов, велящей положить ей на стол шпаргалку или выплюнуть жвачку, спрашивает:

– А эту?

Свенсону бы сказать: «А это моя». Он не обязан ей ничего показывать. Но он протягивает книгу. Немой вопрос – выражением глаз, жестом: он что, просто забыл или не хотел ее предъявлять? Во взгляде Бетти мелькает тень подозрения, но тут же улетучивается. Бетти берет брошюру, они оба рассматривают обнаженную Венеру Милосскую, прикрывающую срам и беседующую по телефону.

– О! Кажется, я знаю автора. Она твоя студентка?

– То-то и оно, – благодарно кивает Свенсон.

– Ей повезло.

У Свенсона в глазах слезы облегчения. Сколько событий за день – ланч с Магдой, потом этот инцидент с самим собой, там, за стеллажами. Слава богу, милейшая Бетти своим поведением его успокаивает, дает понять, что нет ничего извращенного или постыдного в желании прочесть книгу, написанную студенткой.

Бетти заносит данные в компьютер, отдает книжку ему. Он едва сдерживает себя – ему хочется поскорее, пока она на передумала, схватить томик, сунуть в портфель.

– Как Шерри? – интересуется Бетти. Кажется, об этом она уже спрашивала.

– Отлично, – во второй раз отвечает Свенсон.

– А Руби?

– Отлично.

– Передавай им привет.

– А ты – своим, – говорит Свенсон.

* * *

Когда ректор Фрэнсис Бентам открывает дверь своего викторианского особняка на Мэйн-стрит, Свенсона и Шерри окутывают клубы едкого дыма.

– Добро пожаловать в крематорий, друзья! – приветственно машет рукой Фрэнсис. – Входите, если отважитесь! Но предупреждаю: обстановка накалена до предела. Высокие технологии и кулинарное искусство сошлись в последней схватке.