Накаленная атмосфера, пропитанная, с одной стороны, реваншизмом и антисемитизмом, а с другой – симпатиями к социализму и коммунизму, выразившимся в росте влияния Коминтерна и немецких коммунистов, менее всего располагала к тому барскому, аристократическому, уверенному в себе консерватизму, который в удержании настоящего и реконструкции прошлого находил ресурсы для движения к будущему. Умеренные, центристские силы постепенно проигрывали радикальным, причем не одним только радикалам-террористам, совершавшим политические убийства в начале 1920-х гг. Дело складывалось совсем по-другому именно в духовной сфере[13], причем складывалось по-своему закономерно, в отличие от политических событий, которые при каждом новом повороте могли сложиться совсем по-другому. Покажем это на нескольких весьма характерных примерах.
Нацисты официально именовали свой захват власти «великой национал-социалистической революцией», и как бы ни торопились изъявить им свою лояльность и поддержку немецкие консерваторы (одни более, другие менее удачно), фактически дело обстояло так, что нацисты выиграли борьбу за власть также и у консерваторов. Важнейшим событием в этой истории является так называемая марбургская речь консервативного политика фон Папена, канцлера Германии до Гитлера и вице-канцлера в первом, еще коалиционном правительстве Гитлера. Она была написана ведущим консервативным идеологом Эдгаром Юлиусом Юнгом (1894–1934)[14]. В этой речи, которую должны были (но это не удалось) транслировать по радио на всю Германию, нацистская партия и нацистская политика объявлялись, по сути, изжившими себя. Наряду с многочисленными упоминаниями «фюрера Адольфа Гитлера», в ней содержалось недвусмысленное послание: хватит! Хватит травить известных ученых, если у них нет партбилета. Хватит «путать брутальность с витальностью», хватит поклоняться грубому насилию, насаждать культ личности, называть гуманистические идеалы либеральными и на этом основании отвергать, хватит требовать тотального контроля – ведь человек должен иметь время не только для служения государству, но и для семьи, – хватит бесконечного продолжения революции.
Под предлогом подавления «рёмовского путча» нацисты перебили или решительно ограничили влияние консерваторов. Папен хотя и выжил, но на сравнительно малозначительных постах, а Юнга убили через несколько дней после этой речи.
В чем же состоял смысл консервативной революции, если столь важные вещи, как безусловная преданность вождю, отказ от гуманистических ценностей и тому подобное отвергались столь решительным образом? По мысли Папена и Юнга, «национал-социалистическая система прежде всего выполняет ту задачу, для решения которой парламентаризм стал слишком слабым: задачу восстановления непосредственного контакта с массами. Так возникает некоторого рода непосредственная демократия… Но за ней стоит – как цель революции – задача куда более значительная: учредить такой социальный порядок, который покоится на общезначимых органических формах, а не просто на искусном управлении массой. Если Французская революция создала основополагающие формы в виде парламента и всеобщего избирательного права, то целью консервативных революций должно быть продвижение к таким общезначимым принципам через органические сословные структуры» (Rede des Vizekanzlers von Papen vor dem Universitätsbund in Marburg am 17. Juni 1934). Это была общая идеологическая установка, а конкретно предполагалось, что рейхсвер возьмет на себя функцию поддержания порядка при чрезвычайном положении.
Консервативный проект политически провалился, осуществилась нацистская диктатура. Роль радикальных консерваторов в становлении нацистского режима нельзя недооценивать: именно они способствовали созданию ситуации, в которой победа нацизма вообще была возможна. Однако сам нацизм не был консервативным движением, в том числе и консервативно-революционным. Консервативные революционеры – это те, кто настроен против капитализма и либерализма, но также и против интернационалистского социализма, кто придает большое значение таким категориям, как «народ» и «народный дух», кто ставит государство выше общества. Для многих из них характерны чувствительность к таким категориям, как «техника» и «план», обостренное внимание к проблематике модерна, современной социальной жизни и современной культуры.
Но, скажем, такое высказывание Юнга, определявшего суть «консервативной революции», вряд ли было возможно для нацистских идеологов: «Консервативной революцией мы называем возобновление уважения к тем законам и ценностям, без которых человек теряет связь с природой и Богом и не может выстроить подлинного порядка». Для консервативных революционеров было характерно утверждение миссии немецкого народа как общечеловеческой задачи, а не агрессия, не подавление и, тем более, не уничтожение других народов.
Характерным примером их сочинений может служить знаменитая в наши дни (во многом благодаря названию) книга Артура Мёллера ван ден Брука «Третий Рейх» (Moeller van den Bruck, 1923). Свершившаяся революция вообще зашла не туда, писал он, и все западническое, все ненемецкое в ней должно быть отвергнуто: «Немцы должны осознать свое предназначение и использовать свой шанс. Войны могут быть выиграны или проиграны и выиграны снова… Но революция бывает лишь один раз. Ноябрьская революция в Германии была политической глупостью, и раз уж дело зашло о революции, то должна свершиться иная революция – революция созидания третьего царства… осуществить которое призваны немцы». В этом специфика немецкого консервативного революционаризма: он не порывает с прошлым, но через связь с прошлым открывает будущее. Мы живем в ожидании особого рода людского, который осуществит это будущее. Конечно, это немцы, но особые немцы. «Националист вообще нацелен на будущее нации. Он консервативен, потому что знает, что нет будущего без укоренения в прошлом. И он ведет политическое существование, потому что знает, что и в прошлом, и в будущем он может быть уверен лишь постольку, поскольку он гарантирует существование нации в настоящем». Все эти формулы, конечно, еще совершенно пусты. Они отвергают либерализм, западные ценности, просвещение. В то же время важен «европейский выбор» консервативных революционеров как альтернатива узко понимаемому национализму и расизму – он часто давал о себе знать в их сочинениях и политическом поведении, в том числе в позднейшие времена.
Ханс Фрайер (1887–1969), одна из ключевых фигур консервативной революции, в книге «Революция справа» (1931) (Фрайер, 2009) предложил следующую схему: до сих вопрос о революции был вопросом об эмансипации, освобождении. Гражданское общество требовало себе свободы, а государство его подавляло. Теперь пришла пора новой эмансипации – государства от общества. Государство становится свободным в ходе революции справа подобно тому, как общество становилось свободным в результате революции слева. Общество – это сфера частных или классовых интересов. А через государство осуществляет себя народ. Народ Фрайер не отождествлял со всем населением. Народ – это, так сказать, слой-носитель государства, те лучшие люди, которые несут в себе потенциал будущего и рекрутируются изо всех социальных слоев. Вторая идея Фрайера, которая получила более полное развитие уже во времена нацизма, состояла в том, что раз уж революция свершилась, необходимо единение всех в большую этическую, а точнее – этико-политическую общность. Это не было исключительно идеей Фрайера, но он довел ее до большой ясности, призывая взять за образец античный полис. Но уже в начале 1940-х гг. Фрайер полностью переориентировался в своих предпочтениях. Он написал большую книгу про прусского короля Фридриха Второго, умеренно и просвещенно управлявшего подданными. Полицейско-камералистское взяло верх над революционным.
Еще один выдающийся немецкий интеллектуал, которого часто причисляют к консервативным революционерам, – Карл Шмитт. В 1920-е гг. он много сделал для того, чтобы доказать: парламентаризм и демократия – не одно и то же, воля народа может быть выражена другими способами, нежели рутинные процедуры выборов, которые часто приводят лишь к тому, что чиновники и прочий аппарат навязывают свое господство всем остальным. Шмитт не был сторонником нацистов и одно время даже выступал за запрещение как национал-социалистической, так и коммунистической партии. Он был близок к тем консервативным кругам, которые делали ставку на рейхсвер и, в частности, генерала Шляйхера в деле установления мира и порядка в стране. Но и Шмитт к концу 1932 г. не видел альтернативы нацистам и с готовностью принял их предложения о сотрудничестве. На подавление «рёмовского путча» он ответил статьей «Фюрер защищает право» и в течение нескольких лет был одним из самых влиятельных юристов в стране, помогая отстраивать идеологически правильную систему юридического образования.