После давней дружеской выволочки стараюсь следовать совету своего наставника – «думать, думать», прежде чем что-то сделать. Увы, получается не всегда…
В своем архиве я нашел статью Андрея Вознесенского, написанную им в связи с приездом американского поэта У. Д. Смита.
Как по-английски «лабух»?
Лауреат многих престижных литературных премий, одно время консультант поэзии при Библиотеке конгресса, У.Д. Смит – один из виднейших поэтов США.
Родился поэт в 1918 году. В жилах его смуглого тела течет кровь индейского племени чероки. От морской службы в поэзию пришли мужественность, стальные мускулы и глазомер снайперской строки. Он автор полутора десятков книг, взрослых и так называемых детских. Сборники «Жестянка» (именно она появилась в алюминиевой обложке), «Город Пиш-маш», «Мистер Смит ерундит» сразу вывели его в ряд лучших поэтов современности. Олимпийская критика «толстых» журналов давно считает его одним из маститейших мэтров.
В музыке его поэзии – девственная природа Луизианы, земное упорство труда переселенцев, наив лирики, может быть, даже близость к японской акварели, экономная грация, современные ритмы, страшная изнанка сегодняшнего города и необходимое мужское свойство – юмор. В отличие от своих многих коллег У. Д. Смит любит рифму. Оркестровка его стиха сложна и одухотворенна. В этом – его классичность и демократизм.
Образы макбетовского Банко, «бирнамский лес» и т. д. соседствуют у него с арго, реалиями современного быта.
Совесть – традиция поэзии. Поэт мучим вопросами судьбы человеческой, поиском истины. Стихи поэта неуспокоенны, нравственны, но не в нравоучительном, а в художническом смысле.
Читая его знаменитейший «Поезд», мы чувствуем беспокойную совесть, набатный колокол поэта:
Мы не ждем катастрофы. Мы пьем лошадиными дозами.Груды трупов наяривают бульдозеры.Наш голубенький шарик превращаем в пустыню.Человек на Луне шарит лапами в скалах остылых.
И привозит оттудаКаменюги с мертвящим названием,Чтоб прибавить их к грудамЗемных бездыханных развалин…
Это то, о чем писал Достоевский: «В поэзии нужна страсть…»
Русскую поэзию У. Д. Смит чувствует и знает прекрасно, любовь его к ней не абстрактна. Не случайно, кроме всего, он – президент американской ассоциации перевода.
Как упоенно точно перевел он «Телефон» К. Чуковского!
Помню, как читал У.Д. Смит свои переводы, в том числе и «Телефон», нашей детской аудитории. Она чужда дипломатичности и чинопочитания. Искренность ее беспощадна. Она точно уловила сходство стихов. Английский язык, смеясь, собезьянничал русскую рифмовку. Шквал оваций был наградой заморскому гостю.
Демократизм, естественность, верность дружбе исповедует поэт и в жизни. Контрастируя со штампованным богемным образом стихотворца, Бил в разговоре с вами не преминет трогательно упомянуть о жене своей, француженке, которую он называет по-русски – Соня…
На русский Смита прекрасно перевели Б. Заходер и А. Сергеев. Всегда в переводах, даже таких идеальных, как лермонтовские и тютчевские (может, даже особенно в них!), есть отпечаток характера переводящего.
Любой портрет – это одновременно автопортрет художника. Так поступает и сам Смит – блистательный переводчик, вводя, например, в переведенные им «Озу» или последний мой сборник «Ностальгия по настоящему» классический аромат своей манеры рифмовки. Думаю, что такие слова, как «лабух» или «печоринский», соответствуют духу английского сленга и «чайльд-гарольдизма».
Я объединил шесть тем из произведений Смита в композиционно-музыкальный цикл.
Сейчас У. Д. Смит гостит в нашей стране по приглашению советских писателей. 2 октября он читал свои стихи перед студентами МГУ. Добро пожаловать в нашу страну и поэзию, Уильям Джей Смит! Добро пожаловать, дорогие читатели, в страну поэзии Уильяма Джея Смита!
Хочу привести здесь мое любимое стихотворение Смита «Женщина у зеркала» в блестящей интерпретации Андрея Вознесенского:
Ты все причесываешься в ванной,все причесываешься.Все пирамиды, сфинксы все изваяны,ты все причесываешься,гусиные вернулись караваны,Шехерезады выдохлись и Чосеры,ты все причесываешься.Ты чешешь свои длинные, медвяные,окутываешь в золото плечо свое,с пушком туманным тело абрикосовое,ты все причесываешься.
Свежайшие батоны стали черствыми,все розы распустившиеся свянули,устали толкователи Евангелья,насытились все властью облеченные,отмучились на муки обреченные,повысохли в морях русалки вяленые,все тайны мироздания – при чем они?Ты с Вечностью ведешь соревнование.Ты все причесываешься.Четвертый час заждался на диване я,осточертела поза мне печоринская,паркет истлел от пепла сигаретного,я ногу отлежал, да и все прочее,как говорится, положенье «сосовое», —ты все причесываешься.
Все в ресторанах съедены анчоусы,спиричуэлсы спеты пугачевские,накрылось электричек расписание,чесать пора отсюда, я подчеркиваю,но ты, как говорится, не почесываешься,ты драишь косы щеткою по-черному.«Под ноль» тебя обрею!Ноль внимания.Ты все причесываешься.
Люблю я эту дачу деревянную,жить бы да жить и чувствовать отчетливо,что рядом ты, душа обетованная,что все причесываешься.Под дверью свет твой прочертился щелкою,в гребенке электричество пощелкивает.эй, берегись! Устроишь замыкание!Ночной смолою пахнет сруб отесанный.Я слышу – учащается дыхание.Чу! Кончила? Шуршит простынка банная.Нет, все причесываешься.
1978Мне кажется, любителям поэзии, и не только отечественной, будет интересно познакомиться и с необыкновенно интересными размышлениями У. Д. Смита о поэтах и переводчиках, написанную сорок с лишним лет назад. Привожу в сокращенном виде публикацию из журнала «Америка», зафиксированную в моем архиве под номером 874.
Одно из американских издательств запланировало выпуск книги Вознесенского в США. Для работы над книгой пригласили шесть известных американских поэтов. Среди них был и Уильям Смит. На примере творчества труднопереводимого Вознесенского автор раскрывает своеобразные тайны «мастерской перевода».
Один безумец понял другого
Поэты и переводчикиДля перевода стихов Вознесенского требовалась известная смелость. Никто из нас не знал русского языка, и, тем не менее, мы осмелились взяться за перевод одного из самых талантливых и сложных современных русских поэтов. Из всей нашей группы мне одному следовало бы иметь некоторое понятие о русском языке. Дело в том, что в конце Второй мировой войны я три месяца учил его в Школе иностранных языков военно-морского флота США, но в связи с окончанием войны я этот курс преждевременно бросил. Так как мне хотелось поскорее забыть четыре года войны и все с ней связанное, я за последующие 20 лет ни разу не брал в руки русского текста и не слушал русских пластинок. Русская литература меня, конечно, интересовала, и русскую поэзию я продолжал читать, но всегда в переводах. Когда в 1970 году я поехал в Советский Союз, то в памяти у меня стали воскресать забытые звуки речи, которой меня обучали хоть и недолго, но интенсивно, однако к письменности они не имели отношения. Впрочем, через месяц я убедился, что могу следить за разговором русских и кое-что понимать. Однако как собака, снимающая лишь привычные фразы, с которыми к ней ежедневно обращается хозяин, я мог в ответ только кивать головой, сказать же почти ничего не мог.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});