Читать интересную книгу Мой дядя Бенжамен - Клод Тилье

Я вспоминаю об этом не потому, что сожалею о слепой плодовитости минувшего времени, производившего бессознательно, как машина, — соседей у меня и так достаточно, — но я хочу только объяснить вам, как произошло, что моя бабушка, не достигшая еще и тридцати лет, ожидала уже седьмого ребенка.

Итак, бабушка ожидала седьмого ребенка. Дядя непременно хотел, чтобы его дорогая сестра присутствовала на его свадьбе, и потому уговорил господина Менкси отложить бракосочетание до тех пор, пока сестра не встанет после родов. Белое, все в фестончиках, приданое новорожденного было уже готово и со дня на день ожидали его появления на свет. Шестеро остальных ребят были здоровы и жизнерадостны. Правда, у одного недоставало шапки, у другого не было башмаков, у третьего прорвался локоть, а у четвертого отлетел каблук, но хлеба насущного было вдоволь, и по воскресеньям каждого наряжали в белую выглаженную рубашечку, и, словом, все чувствовали себя превосходно и процветали в своих лохмотьях.

Но красивее и наряднее всех был старший сын — мой отец. Происходило это от того, что дядя Бенжамен отдавал ему свои короткие панталоны, которые для того, чтобы из них вышли брюки Гаспару, часто не требовали даже никакой переделки. По протекции нашего родственника Гильомо мой отец был принят в клиросные певчие, и я должен с гордостью добавить, что он был одним из самых пригожих детей на клиросе. Не покинь он поприща, открытого перед ним Гильомо, то теперь он был бы не бравым брандмейстером, а прекрасным священником. Правда, в этом случае, я, до сих пор, как говорит наш славный Ламартин (который, кстати, сам часто дремлет), дремал бы в небытии, но сон — превосходная вещь.

Как бы то ни было, но, благодаря своей должности певчего, отец получил прекрасную голубого цвета одежду. Вот как произошло это счастливое событие. Хоругвь святого Мартина, покровителя Кламеси, пришла в ветхость. Бабушка с присущей ей, как вам уже известно, орлиной зоркостью усмотрела, что из остатков этой освященной ткани могут выйти камзол и панталоны для ее старшего сына. Святой на этой хоругви был намалеван как раз посредине, и живописец изобразил его в ту минуту, когда он мечом отрезает полу своего плаща, чтобы прикрыть ею нагого нищего. Бабушку это не смутило. Она перелицевала ткань, и святого Мартини повернула вверх ногами, что, впрочем, было совершенно безразлично праведнику.

Сшитый портнихой с улицы Мулэн камзол вышел на славу. Правда, он был настолько широк, что одинаково годился как дяде Бенжамену, так и моему отцу, но бабушка приказала сделать его таким просторным, имея в виду отдать его младшему сыну, когда он станет узок старшему. Первое время мой отец гордился своим голубым камзолом, я подозреваю даже, что часть его жалованья пошла на уплату за работу, но вскоре ему пришлось убедиться, что пышное одеяние нередко оказывается власяницей. Бенжамен, для которого не существовало ничего святого на свете, прозвал Гаспара «покровителем Кламеси». Кличку подхватили уличные мальчишки, и отцу перепало из-за нее немало тумаков. Он часто возвращался домой с оторванными обшлагами в кармане. Святой Мартин стал его личным врагам. У подножия алтаря часто можно было застать Гаспара погруженным в глубокую задумчивость. О чем размышлял он? О способе избавиться от своего одеяния; и однажды, вторя во время богослужения священнику, он на возглас Dominus vobiscum ответил, думая, что говорит с матерью: «не буду я больше носить вашего голубого камзола».

Мой отец находился как раз в таком душевном состоянии, когда дядя предложил ему в воскресенье после обедни пройтись с ним в долину Розье навестить больных. Гаспар, предпочитавший играть на улице в городки, отказался, сославшись на то, что ему предстоит петь на крестинах.

— Ну, это тебе помешать не может, — сказал Бенжамен, — тебя может заменить другой.

— Но к часу дня я должен поспеть на урок закона божьего.

— А по-моему, ты уже был у первого причастия.

— Я был уже почти готов к нему, во вы накануне напоили меня пьяным.

— Зачем же ты напился?

— А потому что вы были так пьяны, что угрожали поколотить меня рукояткой шпаги, если я не напьюсь.

— Я был неправ, — ответил Бенжамен, — но ты ничего не пропустишь, если пойдешь со мной, я задержусь там ненадолго.

— Как бы не так! — ответил Гаспар. — Я знаю, вы будете останавливаться около каждого трактира, и кроме того, господин кюре не позволяет мне ходить с вами, он говорит, что вы своим поведением подаете мне дурной пример.

— Ну, хорошо, благочестивый Гаспар, раз вы не желаете сопровождать меня, то я не приглашу вас к себе на свадьбу; а если согласитесь оказать мне эту милость, то я подарю вам монету в двенадцать су.

— Отдайте мне ее сейчас же.

— Почему же сейчас, мошенник ты этакий, ты что, не доверяешь мне, что ли?

— Доверяю, но я не желаю быть вашим кредитором, в городе болтают, что вы не отдаете своих долгов и вас только потому не описывают, что вся ваша обстановка не стоит ломаного гроша.

— Правильно, Гаспар, держи, вот тебе пятнадцать су, беги, предупреди мать, что я беру тебя с собой.

Бабушка вышла проводить их на порог, наказывая Гаспару беречь свой камзол, так как он в нем должен будет присутствовать на дядиной свадьбе.

— Вы могли бы его об этом и не просить, французский клирошанин и сам понимает, как он должен беречь хоругвь.

— Дядя! — сказал Гаспар. — Прежде чем мы пустимся в путь, предупреждаю вас, что если вы еще хоть раз назовете меня хоругвеносцем, голубой птицей или покровителем Кламеси, я удеру от вас вместе с вашими пятнадцатью су и вернусь сюда играть в городки.

У входа в поселок дядя встретил господина Сюзюррана, бакалейного торговца, маленького тщедушного человека, вспыльчивого, как порох. Ему принадлежала мыза в долине Розьер; он как раз возвращался оттуда в Кламеси и нес подмышкой бурдюк с вином, надеясь беспошлинно доставить его в город. На конце палки у него болталась парочка каплунов, которых госпожа Сюзюрран ждала, чтобы посадить на вертел. Господин Сюзюрран был знаком с моим дядей и чрезвычайно уважал его за то, что тот покупал у него сахар для подслащивания своих лекарств и пудру для косы. Он предложил ему зайти на ферму освежиться. Дядя, для которого жажда была нормальным состоянием, охотно согласился. Бакалейщик и его клиент уселись у огонька, каждый на своей табуретке. Бурдюк они положили между собой; но не давали ему залеживаться, и он все время переходил из рук в руки.

Аппетит приходит не только во время еды, но и когда пьешь.

— Что, если мы скушаем каплунов? — сказал господин Сюзюрран.

— Совершенно верно, — ответил дядя, — я прямо понять не могу, как это вы взвалили на себя такую тяжелую ношу.

— А под каким соусом мы будем есть наших каплунов?

— Под тем, который быстрее всего приготовить, — сказал Бенжамен, — вот и огонь, на котором их прекрасно можно поджарить.

— Да, но у нас нет вертела, а посуда здесь такая, что, кроме луковой похлебки, в ней ничего не состряпаешь.

Бенжамен, подобно великим людям, не терялся ни при каких обстоятельствах.

— Не может быть, чтобы два таких умных человека, как мы с вами, не могли поесть жареной птицы оттого, что у них нет вертела. Если вы доверяете мне, то я предлагаю насадить их на клинок моей шпаги, а Гаспар будет вертеть ее.

Вам, мой друг читатель, никогда не пришел бы в голову подобный выход из положения, но у моего дяди было такое богатое воображение, что его хватало бы и на десять современных романистов.

Гаспар, которому не часто приходилось лакомиться курятиной, с радостью взялся за дело. Через час каплуны были совершенно готовы. Чан повернули вверх дном, придвинули к огню, расставили на нем тарелки; и собутыльники, не сходя с места, оказались за столом. Стаканы отсутствовали, но зато бурдюк не оставался праздным. Пили, прямо из отверстия, как во времена Гомера; это было не очень удобно, но при стоическом характере дяди он предпочитал пить доброе вино из бурдюка, чем кислое из хрустального бокала. Несмотря все сопряженные с этим затруднения, каплуны были быстро уничтожены, и от несчастных пернатых уже давно оставались одни обглоданные скелеты, а два приятеля все еще продолжали пить. Как мы уже упоминали выше, господин Сюзюрран был такого маленького роста, что казалось, будто желудок соприкасается у него с мозгом. Он совершенно опьянел, но Бенжамен, великий Бенжамен, все еще сохранял большую долю рассудка и жалел своего слабого компаньона. Гаспар, которому дали отведать вина, тоже чуть-чуть перешагнул границы трезвости, сыновняя почтительность не позволяет мне употребить иное выражение.

Таким было душевное состояние собутыльников, когда они поднялись из-за чана. Было уже четыре часа дня, и пора было пуститься в путь. Господин Сюзюрран, прекрасно помнивший о там, что он должен был принести жене каплунов, принялся повсюду искать их, чтобы опять нацепить на свою палку. Он обратился к дяде, не видел ли он их.