Читать интересную книгу Чужаки - Андрей Евпланов

— Седьмой год… То есть расписаны уже седьмой год, а так знакомы уже скоро восемь. Мы как ведь познакомились… Мы интересно познакомились… В бане…

— В бане? — переспросила бабушка.

— Ну да. Я ведь из дому тогда на стройку поехала. Надюху Новикову знали? нет? Так у нее на Урале один шофер был, все писал письма, чтобы она к нему приезжала. А Надюха сомневалась, пока меня зло не взяло: «Ах, ты, — говорю, — кулема несчастная, мужик там весь извелся, а тебе задницу лень поднять. Собирайся, вместе поедем». Думаю про себя: «Может, и для меня какой шофер там найдется». Вот, значит, и поехали мы с Надюхой на Урал. Она сразу замуж выскочила, но не за того шофера, а за другого, он на экскаваторе работал. А я устроилась в бригаду маляром. «Дай, — думаю, — хоть специальность получу…»

— Так ты, значит, аж на Урал махнула? — не то спросила, не то подумала вслух бабушка.

— Сначала на Урал, потом в эту, как ее… называется так чудно, не по-русски… Вот ведь придумают, три года жила, а выговорить никак не могу… Так и ездила с одной стройки на другую словно мужик. Маляры везде нужны…

— И все одна? — поинтересовалась бабушка. — Замужем не была?

Маняша потупилась, полезла за чем-то в шкафчик, ничего оттуда не достала и снова уселась.

— Ну как одна… Мужского полу на стройках, известное дело, много. И все больше холостые. Случалось, что какой-нибудь и поинтересуется. Только я, дура такая, вместо того, чтобы завлекать, возьму да и бухну наперед: «Так, мол, и так, хорошо бы замуж…» Если которые честные — сразу отходили, а другие потом норовили скрыться… Чудаки… Как будто я их насильно потащу в загс. Сколько раз себя ругала за свою глупость, а исправиться никак не могла. Подруги, бывало, наставляют меня, как надо завлекать, я их слушаю, а сама думаю: «Нет, это с моей физиономией стыдно…»

— Как же это тебя угораздило в бане-то? — спросила бабушка, чтобы перевести разговор в более приятное русло.

Маняша засмеялась и даже как будто помолодела. Во всяком случае она уже не казалась мне старой бабкой, а так, теткой.

— Это когда мы под Воронежем элеватор строили… Там в поселке была баня, куда мы по четвергам, то есть в женский день, ходили мыться. Вот, значит, женщины помылись и захотели париться, а мне что-то поплохело, видно угорела… Сижу в предбаннике в чем мать родила, волосы сушу и поджидаю своих товарок. Вдруг дверь открывается и входит Семен Иванович с чемоданчиком в руке, то есть я тогда еще не знала, конечно, что это Семен Иванович, а думала, что просто мужчина. Вошел и стоит, рот разинул, глазами хлопает, никак не может сообразить, почему тут голая баба. Я, конечно, всю одежу, которая была под рукой, сгребла на себя и говорю ему: «Вам чего здесь надо, товарищ? Сегодня женский день». А он мне: «Извиняюсь, я тут… кое-что простирнуть собрался…» Тогда я говорю: «Это дело не мужское, давайте что там у вас, я сама простирну». Он сунул мне рубашку и — ходу. Насилу потом его нашла. Оказалось: москвич, год как овдовел… Ну и вот…

— Так он у тебя вдовец, — сказала бабушка, словно подтвердила вслух какую-то свою мысль.

— Семен Иванович, конечно, в летах, зато не пьющий. А уж такого мастера надо поискать. Он и плотник, и каменщик, и столярное дело знает, и слесарем может быть, а уж таких печников теперь днем с огнем не найдешь. Другой за месяц столько не зарабатывает, сколько он за неделю.

— Где же он работает? — заинтересовалась бабушка.

— На этой, как ее… фанеротаре. Там хорошие заработки.

— А мой зять говорит — там ни черта не платят…

— Конечно, оклады там не бог весть какие, — призналась Маняша. — Но он сверхурочные берет, а с работы придет — тоже не сидит сложа руки: кому стекло вставит, кому дверь навесит, а уж насчет печей и говорить нечего. Вся Марьина Роща знает, какой Семен Иванович мастер.

— Ну, если еще подрабатывать, тогда, конечно, — согласилась бабушка.

Мы уже выпили по три чашки чаю и съели целое блюдо пирожков с капустой, когда вдруг услышали чей-то кашель.

— Батюшки, хозяин проснулся, — всполошилась Маняша. — Вы уж тут подождите еще минутку, а я его упрежу, что у нас гости…

Она вскочила и убежала, а потом долго не появлялась. Так что бабушка даже заерзала, ей, видно, не терпелось увидеть этого знаменитого Семена Ивановича. Наконец Маняша позвала нас в комнату и мы его увидели, то есть сначала услышали, потому что некоторое время не могли понять, откуда донеслось его придушенное «здравствуйте». Он лежал за изразцовой печкой на сундуке, покрытый одеялом из разноцветных лоскутков, и изображал на лице радушную улыбку. Этот маленький человечек с нездоровым одутловатым лицом совсем не походил на того бравого предприимчивого мастера, о котором нам только что рассказывала Маняша. Так что мы даже подумали, что это не Семен Иванович, а кто-то другой, может отец его.

Но Маняша сказала:

— Пусть уж хозяин не встает, больно намаялся за целый день.

И мы поняли, что это и есть Семен Иванович, и нам почему-то неудобно стало глядеть в его сторону. Как будто мы перед ним в чем-то провинились. А Маняша так и заливалась.

— Вот эту кровать Семен Иванович сам делал, и комод, и шифоньер…

— Что ж это, Семен Иванович, — не выдержала бабушка, — кровать сделал, а сам на сундуке спишь?

Семен Иванович хотел было что-то сказать, но тут встряла Маняша:

— Очень уж он любит погреться, а кровать у печки не встанет, вот он и устроился на сундучке.

— На сундучке, — подтвердил Семен Иванович и закивал головой, как тряпочная кукла, когда ее трясут.

— Может, в лото сыграем, — предложила Маняша, видя, что бабушка чем-то недовольна. — Семен Иванович, не желаешь ли с нами в лото?

Семен Иванович хотел было что-то сказать, но, видно, передумал и отвернулся к стене.

— Устал, — развела руками Маняша. — Все хозяйство на себе везет. Я-то, сама знаете, бестолковая, так все ему приходится. Вот ремонт недавно сделал. Глядите, какие обои веселенькие…

— Ладно, — сказала бабушка, — мы пойдем. Человеку продохнуть некогда, а ему еще гостей развлекать надо.

— Хорошо, Семен Иванович, — согласилась Маняша, — отдыхай тут, а то тебе завтра еще диван перетягивать. Мы на кухне посидим, пластинки вот послушаем.

Она сняла с шифоньера патефон, и мы пошли опять на кухню.

— Вы не глядите, что он старый, — убеждала Маняша бабушку под звуки танго. — Это он так, куксится. Завтра встанет как огурчик. А станет что-нибудь делать с шутками да прибаутками, так смотреть любо-дорого. Нет, мне все-таки в жизни повезло. Такой человек достался. Трезвый, работящий… строгий, правда, но зря никого не обидит. Нашу сестру надо в руках держать, а то ведь мы все норовим на шею влезть.

— Это уж точно, — подтвердила бабушка не без ехидства. — Сама-то работаешь, ты ведь еще молодая?

— Какое там, — вздохнула Маняша. — Я хотела устроиться на железную дорогу, тут рядом, а хозяин ни в какую. «Ты, — говорит, — отработала свое, теперь занимайся домашним хозяйством, а об остальном я сам позабочусь». Не пустил на работу, и точка. Теперь вот отдыхаю.

— Хорошо тебе, — сказала бабушка. — Все дуриком, а устроилась так, что другие могут позавидовать.

— Сама удивляюсь, — сказала Маняша, — за что мне такое счастье. Видно, правду говорят, что умный сам идет, а дурака бог ведет.

Пластинка кончилась, и мы услышали слабый голос Семена Ивановича:

— Маняша, поставь любимую.

— Сейчас, сейчас, — крикнула она и принялась крутить ручку патефона.

Тут бабушка решительно поднялась с места и стала прощаться. А Маняша стала извиняться, как будто в чем-то провинилась перед нами.

— Вы уж не обессудьте… Что же вы так мало посидели. Может, еще чаю?..

Но бабушка была непреклонна. Тогда Маняша поставила пластинку и пошла нас провожать. Дверь в прихожую она оставила открытой, чтобы на лестнице было светлее.

Мы спускались вниз, как альпинисты, боком, держась за руки: сначала Маняша, потом бабушка и, наконец, я. А сверху, из распахнутой настежь двери на нас проливался жидкий свет и доносились слова песни:

Тебя лучи ласкают жаркие,Тебя цветы одели яркие,И пальмы стройныеРаскинулись по берегам твоим.Песня вдаль течет.Моряка влечетВ полуденные твои края.Ты красот полна,В сердце ты одна,Индонезия, любовь моя.

Внизу бабушка все-таки оступилась и чуть было не упала. Хорошо, Маняша вовремя поймала ее за плечи.

— Да что ж это такое, — рассердилась бабушка. — Нечто трудно электричество в сени провести. Слышь, Индонезия, ты скажи своему, чтобы лампочку повесил, а то, пока он там на стороне сотни сшибает, ты здесь ноги поломаешь.

— Обязательно, — видимо, не совсем поняла ее Маняша. — И лампочку повесим, и лестницу подновим. Было бы здоровье.