— Там огонь... — страшным шепотом дышит он. — Горим...
— Спокойно! — приказываю я тоже шепотом.
— Горим... — громче повторяет золотоискатель. И орет: — Горим!
Удар о землю. Я мгновенно догадываюсь — не на брюхо. Значит, шасси вышло. Я вижу в иллюминатор пламя, рвущееся из-под самолета. Вижу красные машины пожарников.
— Горим! — ревет фартовый.
Он силится подняться с места, забыв о ремне. Отстегнувшись, золотоискатель вскакивает с места, и пассажиры вскакивают, забивая проход.
Кирилл прорывается ко мне.
Все кричат.
Кирилл хватает фартового за плечи.
А самолет вдруг кренится и резко останавливается.
Золотоискатель снова вскрикивает:
— Горим!
Кирилл держит его за плечи.
Фартовый, не оборачиваясь, бьет его локтем в живот.
Кирилл складывается пополам.
Я отступаю по проходу. Я стараюсь удержать людской напор.
Золотоискатель орет мне в лицо и толкает к двери.
Вот и тамбур.
Золотоискатель шарит ручку.
— Не трогай!
Дверь все-таки открывают.
Холодный ветер врывается в кабину. Я подныриваю под чьи-то руки и последним усилием пытаюсь закрыть собой проем. Успеваю еще увидеть зеленую звезду над горизонтом.
Сильный удар в спину.
На тысячу мелких осколков разваливается зеленая звезда.
После того полета
По ночам море работает, сверлит мокрые, обкатанные камни. Говорят, если пораньше прийти на берег и долго бродить, внимательно всматриваясь, может повезти: откроется тебе такой камушек, аккуратно пробитый морем насквозь. «Куриный бог» — называются морские сувениры. Их надевают, как медальоны, на шею. «Куриный бог», по слухам, приносит счастье.
Когда я поправлюсь, то обязательно разыщу сказочный камень...
Просыпаясь, я каждое утро слушаю. Просто так, полусонно, не поднимая головы, одним ухом, и то, что я слышу, сразу же возвращает меня домой, на тихую, тесно заставленную тополями улочку.
Я слышу море, и это оно напоминает мне о доме, напоминает ритмично повторяющимся одним и тем же звуком. Звук этот море украло с метлы нашего дворника дяди Кости. Метла его шуршала по щербатым от времени плитам тротуара и пела, как море.
— Пшу-у-шх! Пшу-у-шх!
Утренней почтой мне пришло письмо. Майка писала его вместе с Кириллом.
«..На демонстрацию, Ритуся, первомайскую, конечно, мы пойдем по-семейному. А после свадьба.
Мы купили с Кириллом розовый торшер, а тетя Пана пообещала подарить на свадьбу электросчетчик. Раз пообещала, пусть дарит. Покупать не буду. Скорей поправляйся. Приезжай, и я тебя расцелую. Кириллу с тобой целоваться не дам. Ревную. Пусть просто пожмет руку...
Клавдия обрезала косу. Всем назло. Фаридка собирается увольняться. С Аркадием у них неважно. Ленка Пушкина выходит замуж за Генку Липаева. Привет тебе от девчонок. Поздравляю с днем рождения».
Под Майкиным письмом стоит дата — 16 апреля. Ведь сегодня мой день рождения! Я совсем про него забыла. Мне сегодня двадцать пять лет.
...Вспомнился наш разговор с Майкой. Тот, в самолете, когда мы летели в Москву. Майка считала на пальцах:
— «...январь, февраль, март... — и в такт счету подрагивали на ее голове золотистые завитки. Смешно, но она уже подводила итог своему прожитому. — Восемнадцать, девятнадцать, двадцать лет... Вроде взрослые, а на самом деле? Парням что... У них все проще. Вот у меня родится Дашенька, я дочу хочу, Рита. Забот-то! А дальше? Профессии никакой, и стюардессой век не пробудешь. Это не специальность. Правильно? Полетал, полетал, пока тебе еще улыбаются, а после все равно на землю...»
Может быть, права Майка? Не знаю... У каждого свое.
...Клавдия... Сколько в ней непонятного. Она не Майка и не Фаридка, нет. Майка, как струнка, чистая, певучая, только настрой правильно. Клавдия, падая, может подставить подножку. Но ведь и не падая она может такое, что трудно поддается объяснениям...
А Филиппов? А Артем?.. А сама ты?.. Почему я хочу осуждать других, ощущая в себе свою собственную схожесть с другими? Ведь ответила же я однажды Клавдии неожиданно честно, что Филиппов ничего не сделал, а сделала все я сама...
Нога подживает. Но пока еще без костылей не обойтись.
Я медленно-медленно — костыли больно врезаются — спустилась по лестнице в сад. Навстречу торопливо шагал человек в белом халате. Еще издали он закричал:
— Идите к заливу! Там дельфины!
Залив расплавило солнце. Весь санаторий толпился у берега. Дельфины черными живыми торпедами выскакивали из воды и блестели на солнце.
Чайки визжали от восторга, кружась над ними.
Далеко-далеко в море шел пароход.
За двадцать пять лет я еще ни разу не видела дельфинов.
Иркутск.