Читать интересную книгу ТУ-104 и другие - Юрий Скоп

Клавдия подходит ко мне, обнимает, заглядывает в глаза.

— Ритуля... Будь умницей, Алексей Петрович уже звонил. Интересовался. Я сказала, что мы приедем... Ну, в самом деле... Если ты на него за то сердишься...

— За что? — вспыхиваю я и, чтобы Клавдия не заметила бросившейся в лицо краски, отхожу к окну.

— За тот рейс... Ну, когда в ресторан ходили... Так ведь он же командир... Это входит в его обязанности. Соглашайся, Рита. Да, ты ничего не слышала про Липаева? Ему операцию сделали. Грыжу вырезали.

Клавдия смеется.

— Так ему и надо, — говорю я.

— Правильно! — ржет Клавка. — Фертик с усиками... Он сейчас за Ленкой Пушкиной ухлестывает. Она из него Буратино сделает. Ну, так идем, Рита, к Алексею Петровичу? Отдохнем от этой, будь она, службы.

И я неожиданно для себя соглашаюсь. В конце концов это будет тот самый случай, когда я смогу рассчитаться с Филипповым. Тем более, он сам на это напрашивается. Но что он хочет от меня?

Клавка чмокает меня в щеку. Срывается.

— Я в парикмахерскую, Рита. А ты не желаешь?

— Нет.

Рядом с аэропортом за последние годы как-то незаметно выросла новая улица. Она так и называется — улица Летчиков. Серые четырехэтажные дома с балконами, новые магазины. Филиппов въехал во двор, подрулил прямо к подъезду.

— Вы, девчата, только на квартиру мою не очень. Мебель я еще не всю приобрел. Некогда.

Уже поднимаясь по лестнице, я вдруг вспомнила, что иду на день рождения без подарка, и только сейчас заметила под мышкой у Клавдии сверток.

Филиппов открыл дверь и вежливо сказал:

— Прошу.

Мы шагнули в прихожую. Вспыхнул свет. Ойкнула Клавдия. Прямо у порога стояла изящная плетеная корзина, полная живых цветов. Филиппов поднял ее и преподнес нам. Клавдия сунула мне сверток и взяла цветы, воткнулась в них лицом.

— Как пахнут, Алексей Петрович!

— Это гиацинты. Раздевайтесь, девчата. Смелее. Давайте я за вами поухаживаю.

Клавдия подставляет Филиппову спину. Я сбрасываю шубку сама.

— Алексей Петрович, — говорит Клавдия, — чуть не забыла. Это вам. От меня... и Риты.

Клавдия берет со столика сверток, который я положила, раздеваясь.

— Спасибо, спасибо. Только зачем вы... Подарки — это предрассудки. Ваш приход ко мне — вот это подарок! Ну, а теперь за стол.

Филиппов как-то виновато поглядывает на меня, я чувствую его неловкость.

За столом Филиппов развертывает сверток, принесенный Клавдией, и... К серебряному горлышку шампанского синей шелковой ленточкой привязан самолетик дяди Кости.

— Какая прелесть! — рокочет бас Филиппова. Я опускаю голову, закусываю губу. — Где это вы изыскали такое, девушки?

— Это неважно, — игриво отвечает Клавдия.

А у меня перед глазами дядя Костя. В стоптанных огромных валенках, со старческой слезинкой в уголках мутных голубеньких глаз.

Хлопает пробка. Филиппов встает.

— Обычно первый тост поднимают за виновника торжества. Есть предложение отойти от устаревших традиций. К тому же мои сегодняшние сорок пять прожитых, ей-богу, не такая уж и радость. Я предлагаю тост за вас, за девчат, живущих на голубых перекрестках планеты.

Клавдия смотрит на Филиппова завороженно. В ее руке подрагивает высокий хрустальный бокал.

— Нет, нет, Алексей Петрович, — перебивает она Филиппова. — Выпьем за вас!

Филиппов улыбается и пьет. Наступает молчание.

— Милиционер родился. Так, кажется, говорят в подобные минуты, — шутит Филиппов. — Угощайтесь, девушки, смелее. Что вам, Рита, больше по вкусу?

— Я сама... спасибо.

Филиппов подливает шампанское. Теперь встает Клавдия. Она волнуется. На щеках яркие пятна румянца.

— Алексей Петрович, мне бы хотелось выпить за... за нашу с вами дружбу. Откровенно говоря, у нас в отряде еще не было таких командиров.

— Ну, это вы зря, Клавдия Александровна...

И снова наступает молчание.

— Может быть, включим музыку? — предлагает Филиппов.

Он подходит к радиоле, ставит пластинку.

— Это самая моя любимая песня.

В далекий край товарищ улетает.Родные ветры вслед за ним летят...

— Что-то у нас Рита сегодня невеселая? — обращается ко мне Филиппов. — Сердитесь на меня? Стоит ли...

Я поднимаю глаза и смотрю на Филиппова в упор. Он не выдерживает взгляда.

— Может быть, теперь коньяку, а? Мне приятели из Москвы прислали. «Двин». Прекрасная вещь. Где ваша рюмочка, Клавдия Александровна?

...Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд...

— Как же вы один живете, Алексей Петрович? — ласково воркует Клавдия. — Наверное, даже полы помыть некому...

— Ничего. Я человек ко всему привыкший.

Клавдия смеется. Потом вдруг предлагает:

— Давайте потанцуем, Алексей Петрович. Я сейчас сама пластинку выберу.

Мы остаемся за столом одни. Филиппов ловит вилкой ускользающий гриб.

— Когда вы, Рита, летите? И куда?

— В Москву. Послезавтра, — в тон ему отвечаю я.

— Это хорошо.

— Я жду вас, Алексей Петрович, — кокетливо говорит Клавдия.

— Извините, Рита.

Они танцуют. Филиппов выше Клавдии, и она все время привстает на носки, отчего сильные икры на ее ногах напряжены. Голову Клавдия положила Филиппову на плечо и плывет в танце с полузакрытыми глазами. Когда пластинка кончается, Клавдия подпархивает к столу и наполняет рюмки, проливая коньяк на скатерть.

— Где пьют, там и льют, — выручает ее Филиппов.

— Алексей Петрович, — говорит Клава, — а можно, я вас просто буду называть Алексеем? Хотя бы сегодня?

— Отчего же, Клавдия Александровна, — прищурясь, говорит Филиппов. — Вы предлагаете брудершафт? Давайте попробуем.

Филиппов сам перехватывает Клавину руку своей и выпивает. Клавка, сияя глазами, опрокидывает по-мужски о рот рюмку и закашливается. Филиппов легонько стучит ее ладонью по спине.

— Прошло, Клава?

— Прошло, Алексей... Петрович, — говорит Клавдия, и они оба весело смеются. Мне приходится тоже изобразить на своем лице улыбку.

Филиппов ставит новую пластинку. Снова танго.

— Разрешите, Рита.

Сначала мы танцуем молча, потом Филиппов тихо, одними губами говорит:

— Рита...

— Да.

— Я знаю, что ты...

— Не надо, Филиппов.

— Клава, — вдруг говорит он громко, — если не трудно, поставьте на газ чайник. В кухне. Пожалуйста.

— Рита...

Мы останавливаемся.

— Я слушаю тебя.

— Рита, я много думал после того и поверь, мне очень трудно... без тебя. Не знаю, можешь ли ты простить меня...

— Что ты мямлишь, Филиппов?

— Рита, я приехал сюда только из-за тебя. Не веришь?

Неожиданно он берет меня теплыми, влажными ладонями за голову и пытается поцеловать. Я резко откидываюсь назад и стукаюсь затылком о стену. В комнату вбегает раскрасневшаяся Клавка.

— Сейчас будет чай.

А я больше не могу сдерживать себя. Я подхожу вплотную к Филиппову и говорю ему прямо в лицо:

— Ты и пощечины-то не стоишь!

В прихожей я стремительно одеваюсь и вижу бледную Клавдию.

«Что-то еще забыла, — лихорадочно думаю я, завертывая в газету туфли. — Что, что? Ах, да...»

Я возвращаюсь в комнату, где стоит праздничный стол, беру самолетик дяди Кости и говорю Клавке:

— Подарки дважды не дарятся. Это память о порядочном человеке. Ты слышишь, Филиппов, о порядочном.

У двери на улицу плачет кошка. Я открываю дверь, и кошка, благодарно сверкнув огромными лунными глазами, несется по двору.

На автобусной остановке меня догоняет Клавдия. Запыхавшаяся, расстроенная, в незастегнутом пальто, она хватает меня за руку:

— Рита, что случилось? За что ты его? Что он тебе сделал?

— Это сделал не он, Клава. Это сделала я.

Аэропортовский зал ожиданий — огромная стеклянная призма. С небольшой площади, где разворачиваются такси, сквозь забранные вечерним морозцем окна видно, как в этой призме, подсвеченной изнутри неживым люминесцентным светом, медленно плавают люди.

Я жду Артема. Он позвонил в службу в конце дня, и, опоздай звонок на несколько секунд, Артем бы меня не застал. Разговор был коротким, но по тону я поняла: что-то случилось.

— Жди меня, Рита, в зале ожиданий, — сказал Артем и повесил трубку.

Изредка я выхожу на улицу. Аэродромный воздух пахнет знакомо, стонут турбины, гремят взлетающие и заходящие на посадку машины.

— Рита! Рита!

Это Артем. Я не заметила его «Волгу».

— Как быстро ты вернулся, — говорю я ему, когда мы мчимся по шоссе в город. Артем приветливо кивает.

— Ты чем-то расстроен?

Артем одной рукой старается достать из хрустящей пачки сигарету. Я помогаю ему. На перекрестке, под светофором он прикуривает, освещая небритое лицо, и отрывисто говорит:

— Расстроен, Рита. Отца только что увезли в клинику. Мачеха осталась дежурить в палате. Плохо, Рита. — В коротком свете фар искрится летучая серебристая изморозь. Артем жадно курит. — Сегодня днем радиограмму получил. Об этом. Вот и прилетел. Только-только успел... Ну, вот мы и приехали. Зайдем ко мне, Рита. Вот тебе ключ от квартиры, а я машину в гараж загоню. Иди, хозяйничай. Не забыла, где? На двери цифра девять...