«В замке Риффенаха!» - воскликнули все присутствующие, из которых каждый едва осмеливался произнести это имя.
«Да, - ответил рыцарь духовного ордена. ~ Я понесу к нему Слово Божие! Я верну его на путь спасения, если только он не сделался вассалом сатаны. Но нет! Благодать должна действовать! Прощай, пфальцграф… Мы увидимся в Шпейе-ре, где сойдутся крестоносцы, и я приду туда не один!»
Сказав это, он покинул пиршественную залу, прошел через двор, и скоро на подъемном мосту послышался топот пегой лошади.
Прошло много времени, но никто из гостей не прерывал молчания: все были взволнованы только что сказанной речью. Все, даже недоброжелательно относившиеся к священному предприятию, раскаивались и давали разные обеты. Пфальцграф и тот был также довольно смущен, так как и он бь!л задет мимоходом в речи тевтонского рыцаря, хотя имел самое хорошее, святое намерение.
Вместо того, чтобы слушать легенды жонглеров и их любовные баллады, как это всегда бывает в конце княжеских пиров, все общество разошлось потихоньку, и скоро замок погрузился в свою обычную тишину.
Между тем тевтонский рыцарь ехал по равнинам Палатината. Вот он оставил в левой стороне Глюкштадтский пруд, и последние лучи солнца догорали на соснах Форальберга, когда он прибыл к подножию горы, которой так боялись все добрые люди, все крестьяне окрестных мест.
В самом деле, сир Риффенах вел жизнь странную в такой степени, что изумлял всех. Хотя все чужестранцы принимались в его владениях очень хорошо, хотя его вассалы и работники жили прекрасно и последние получали отличное жалованье, он показывался перед ними только по ночам. Обходя в эту пору все свои горнила, он заправлял работами и придавал стеклу такие фантастические формы, что их считали делом какого-нибудь адского духа; то он сам дул в раскаленные трубки, то собственноручно разбивал прекраснейший сосуд, как будто не желая, чтобы он доставлял удовольствие людям, которых он вообще ненавидел и презирал.
Он стал вести такой образ жизни, возвратившись из долгих странствий по Франции, Англии, Кастилии и Италии. Он не принимал у себя никого из своей знатной родни и отказывал в каком бы то ни было почтении пфальцграфам, от кото^ рых зависел его феод. Для поддержания своих прав он организовал своих товарищей по занятию в своего рода военный отряд, и они колотили не на шутку вассалов пфальцграфа.
Чтобы обезопасить себя на случай непредвиденного нападения, сир Риффенах укрепил свой замок, хотя в нем не было подъемного моста, а только крепкая опускная железная решетка в воротах (см. первый очерк). Крутые тропинки, которые вели в замок, могли быть отрезаны для поднимающихся по ним в одно мгновение ока; стоило только затрубить тревогу сторожевым людям, стекольщикам или дровосекам, сторожившим по склонам и оврагам Форальберга.
Вот по таким-то тропинкам, на которых лежали и огромные стволы деревьев, и куски скал, пробрался тевтонский рыцарь в замок Риффенаха. Стража не подала никакого сигнала о его прибытии, так как в этом месте совсем не опасались одинокого путника, обращая большое внимание лишь на толпы вооруженных людей.
Уже наступила ночь, но ни одна звездочка не выглядывала между серыми тучами, бежавшими по небу. При свете, исходившем из горнил, можно было ясно различить почерневшие стены замка. Густой дым, вырывавшийся из них и днем и ночью, так иссушил соседние деревья, что их можно было сравнить с теми освященными ветками, которые добрые люди вешают на стенах своих хижин, чтобы предохранить их от грома.
В этом месте не было слышно никакого шума, кроме треска пламени. Здесь не встречалось ни одной живой души, кроме разве стекольного рабочего, тень которого вырастала и растягивалась вдоль багряных стен, когда он шел за сосновыми иглами или сухими сучьями виноградной лозы, собранными в такие огромные кучи, которых было бы совершенно достаточно, чтобы сжечь всех колдунов Палатината.
Увидя такого рабочего сквозь железные прутья решетки, тевтонский рыцарь затрубил в свой рог из слоновой кости. Рабочий подошел к решетке и глухим голосом спросил посетителя:
«Кто трубит в такой поздний час перед замком Риффенаха? Должно быть, это слуга, разыскивающий ищеек или заблудившихся животных?»
Тевтонский рыцарь ответил отрицательно.
«Во всяком случае, - продолжал рабочий, прислушиваясь к звону рыцарского вооружения, - это не пилигрим, потому что раковины не издают подобного звука».*
«Пилигрим! Да, мы все пилигримы на этом свете, - отвечал рыцарь. - Но доложи сиру Риффенаху, что герцог Мюнс-терский, рыцарь Тевтонского ордена, стоит у решетки и желает быть введенным в замок».
Рабочий удалился, не сказав ни слова. Но скоро он появился снова в сопровождении четырех совсем закоптелых от дыма людей с бердышами и зажженными факелами в руках. Решетка поднялась, как будто повинуясь какой-то невидимой силе; тевтонский рыцарь вошел во двор, перебрался через него и приблизился к двери, которая открылась перед ним сама собой. Пройдя две комнаты, слабо освещенные лампами, он очутился в зале, которая поразила бы всякого рыцаря, менее занятого мыслями о небе.
По стенам этой залы было развешано или расставлено на великолепных подставках бесчисленное множество хрустальных изделий, имеющих самые фантастические формы; они отражали свет, разливаемый по зале двумя серебряными лампами, свешивающимися с потолка на серебряных цепочках. Тут же виднелось оружие, лежали ковры и иноземные драгоценности, вывезенные сиром Риффенахом из его путешествий и не известные в Германии даже по имени. На столе, покрытом позолоченной кожей с гербом Риффенаха, виднелись песочные часы, прибывшие с Востока, два испанских кинжала, ножи с рукоятью из алойного дерева, два серебряных зеркала: украшенных рубинами, золоченая вода в хрустальном бокале, несколько рукописей с раскрашенными рисунками, а также трубочки, подносы, реторты, сита, поршни, раздувальные мехи и плавильники. Все это было необходимо как для усовершенствования стекла, так и для работы над тем большим делом, которым, как говорили, много занимался сир Риффенах.
Сир Риффенах, одетый в табар* из черного бархата с серебряной бахромой, сидел за описанным столом, глубоко задумавшись, по своему обыкновению. Его люди уверяли, что он иногда по три дня подряд оставался в такой задумчивости, не говоря ни слова и не принимая ничего, кроме нескольких капель золоченой воды. Может быть, по причине такой воздержанности он и был так бледен, а бледность его выступала еще резче по контрасту с цветом табара.
Медленно поднимаясь с места и внимательно оглядывая вошедшего, он сказал глухим голосом:
– Что угодно здесь герцогу Мюнстерскому, тевтонскому рыцарю? Что привело его в замок Риффенаха?
– Дело Божие и дело человеческое! - отвечал рыцарь.
– Божие дело! - возразил Риффенах, смеясь смехом падших ангелов. - Бог сил все-таки нуждается в бойцах? Допустим… ну, а люди?.. Быть бойцом за людей не то же ли самое, что быть бойцом за форабергских волков? Ведь и они пожирают Друг друга только по нужде, побуждаемые к тому голодом! Наконец, за кого же мне биться? И где поле поединка?
Тевтонский рыцарь: «Поле поединка? Оно - на равнинах Дамаска, на берегах Иордана, у подножия Христова Гроба! Христос имеет надобность в верующих в Него, чтобы прославить имя Свое, но если бы пожелал, то мог бы уничтожить врагов одним дуновением».
Риффенах: «Так пусть же уничтожает их, а вместе с ними и всех изменников: мир превратится в пустыню!»
Рыцарь: «Он дает им время раскаяться…»
Риффенах: «Делать еще зло!»
Рыцарь: «Неужели ты никогда не находил человека, живущего по-божески?»
Риффенах: «Нет… и никогда не найду такого… Только солнце зашло, в тени - одни злые!»
Рыцарь: «Слушай, сир Риффенах! Я понимаю, что с того дня, когда мы оба покинули двор графа Вительсбаха - ты для путешествия по Европе и приобретения знания из самих его источников, я для поступления в воинство святого Георгая, - с тобою могло произойти что-либо дурное, люди и обстоятельства могли тебя обмануть, несправедливость могла раздражить твой ум, неблагодарность охладить твое сердце… Ты видел при блистательных дворах только эгоизм, ошибки, суету, и с тех пор ты с ужасом смотришь на всех людей! Но тебе остается еще источник утешения. Чтобы зачерпнуть из него, пади в объятия Христа, объяви себя Его защитником! По крайней мере, Он никогда не был неблагодарным! Правда, в среде людей господствует равнодушие, но в Германии еще существуют служители Креста, и скоро их армия будет столь многочисленна, что ни реки не будут в состоянии перенести ее на себе, ни горы выдержать. Некоторые сеньоры еще медлят вступить на добрый путь, но они составляют меньшинство. Зато другие со всем усердием идут в крестовый поход…»
Риффенах: «Еще бы! Это прекрасное и короткое средство заплатить свои долги, так как булла дарует им отсрочку…»