очередная придурь, ее лучше не касаться.
Впрочем, сегодня сразу было заметно, что это не рядовой случай. Квартира сверкала чистотой, там не воняло ни псиной, ни табаком. Крис давно бросил курить, собака давно сдохла, но въевшиеся запахи не выветривались годами. А еще Крис улыбался.
– Как поживаешь, сынок?
– Спасибо, все путем, Крис.
– Плакат в окне видал? – спросил Крис.
– Нет.
– «Голосуем за выход».
– Ага, ты уже озвучивал свою позицию.
– Сам-то как собираешься голосовать?
– Без понятия, – ответил Джозеф. – Еще не решил. А ты как поживаешь?
– Ага. Хорошо.
– Хорошо? – Джозеф не поверил своим ушам: Крис никогда не употреблял это слово в ответ на аналогичный или любой другой вопрос.
– Ага. На позитиве.
– Так это здорово. И в чем причина?
– Да вот же. В этом. Я подпрягся. Листовки раздавать, то-се. – Он указывал пальцем на плакат.
– Тебе-то не все равно?
– Ты совсем об этом не думал?
– Ни разу. Мне казалось, все предпочтут остаться.
– Нет, дружок. У нас на районе – нет. Буквально никто не хочет оставаться. А ты с кем, например, беседовал?
Джозеф решил, что Крису не обязательно знать о Люси и других покупателях мясных продуктов.
– Даже не знаю. Такое сложилось впечатление.
– Неправильное.
– Ладно, я теперь подумаю как следует.
– Тут и думать нечего. Если ты – трудящийся.
– Ты мне постоянно твердишь, что я груши околачиваю.
– Я знаю, ты вкалываешь, сынок. Кто не занимается монтажом строительных лесов, тот совсем не обязательно лоботряс.
У Джозефа едва не отвисла челюсть. Такое мнение отец прежде не разделял и не высказывал.
– Квартира блестит.
– Спрос рождает предложение. Если они хотят, чтобы Лондон и дальше строился, пусть платят людям по-человечески.
Крис передал Джозефу кружку чая. На ней едва просматривалась полустертая надпись «Отец года». Наверное, прочесть ее мог только Джозеф. Он сам давным-давно подарил Крису эту кружку. Сейчас ему хотелось ее забрать. И еще хотелось, чтобы отец купил пару новых кружек.
– Видишь ли, какая штука: я ничего не имею против иммиграции. Мы и сами тут обосновались в результате иммиграции. Но эти-то, нынешние, не желают интегрироваться в Британию, согласен? Все эти восточноевропейцы и прочие. Это же рвачи. Им лишь бы вытеснить местных, срубить бабла и свалить восвояси. А мы между тем, осевшие в одном из самых дорогих городов мира, не можем заработать себе на жизнь.
– Вот-вот.
– Помнишь Келвина – мы с ним вместе работали на Кэнери-Уорф-Тауэр?
– Не помню.
– Так вот, мы до сих пор общаемся. И он прикинул, что в отсутствие восточноевропейцев наниматели будут вынуждены поднять зарплату до двадцати пяти фунтов в час.
– Ты с Грейс давно не виделся?
– Почему ты не слушаешь? Тебе неинтересно?
– Мне интересно. Просто у меня времени в обрез, я в кино иду и хотел успеть еще кое-что обсудить.
– Она сюда носу не кажет.
Сестра Джозефа снимала квартиру в Южном Лондоне на паях с подругами. Работала она помощником воспитателя там же, в Бэлеме.
– А ты ее приглашал?
– Нет.
– Могли бы где-нибудь с ней встретиться.
– «Где-нибудь с ней встретиться». Где я, по-твоему, могу с ней встретиться?
В прежние времена, то есть с месяц назад, пока Крис еще не обрел свою цель в жизни, это была его излюбленная уловка: повторить высказанное собеседником предложение и тут же выдвинуть неопровержимый, с его точки зрения, аргумент в форме вопроса. Такая привычка родилась из его депрессии, но Джозефу частенько приходилось подавлять смешок, так как для снятия этого вопроса ему в большинстве случаев хватало пары слов.
– В пабе? В «Макдональдсе»?
– Можно попробовать.
Согласись Крис на встречу с дочерью, Джозеф бы понял, что выход из Евросоюза – более мощное средство, чем любая таблетка счастья. Голосуй за выход, чтобы объединить несчастливые семьи.
Джез сделала над собой усилие: она выглядела как и положено девушке, пришедшей на свидание. К леггинсам подобрала облегающую блузу в пайетках, на лицо нанесла пудру с блестками. А Джозеф явился в спортивных штанах и футболке «Найк», отчего вроде бы раскаялся, но не настолько, чтобы извиняться. Они выбрали ужастик «Мясник Сатаны». На афише был изображен мясник в окровавленном фартуке и с большим тесаком. У мясника были красные глаза.
– Надеюсь, фильм будет про мясника, который одержим Сатаной и кромсает людей, – сказал Джозеф, намереваясь пошутить. Афиша, впрочем, не допускала избытка толкований.
– А про что ж еще? – И Джез взглянула на него как на идиота.
К счастью, фильм действительно рассказывал о мяснике, который одержим Сатаной, и Джез вцеплялась Джозефу в руку всякий раз, когда на экране происходило нечто жуткое, то есть примерно каждые две минуты, если не считать последнего получаса, когда промежутков между одним жутким зверством и следующим не стало вовсе. Джозефа постоянно отвлекала профнепригодность Мясника Сатаны. Джозефу не дозволялось разделывать туши из-за отсутствия необходимой подготовки, хотя Марк, владелец магазина, спал и видел, как бы отправить его на курсы. (Повышать свою квалификацию Джозеф не хотел, дабы не увязнуть в этом ремесле, – переходить на полную ставку он не собирался.) Мясник Сатаны орудовал тесаком вместо ножа и резал вдоль волокна – полная глупость. Когда режешь вдоль волокна, мякоть получается более жесткой; Джозеф никогда не видел, чтобы стейки нарезались из человечины, но был почти уверен, что правила одинаковы для всех видов мяса. С ребрами Мясник Сатаны справлялся лучше, но полагался больше на везенье, чем на здравый смысл. Орудовал все тем же тесаком, который, в принципе, годится, но пила для таких случаев куда сподручней; к тому же этот недотепа, кажется, рассчитывал пустить ребра в продажу, невзирая на тот факт, что в концах ребер полно жира и на этот продукт по большому счету спроса не будет. (Если, конечно, допустить, что человеческие ребра в этом отношении сопоставимы с коровьими.)
Тут он сообразил, что Джез ничего не знает о его субботней халтуре.
– Я тоже мясник, – шепнул он ей, когда этот демон выкладывал стейки на прилавок в своей лавке.
– Ври больше, – сказала Джез.
– Зуб даю, – подтвердил Джозеф.
– Ни разу ты не мясник.
– Однако же работаю в мясной лавке.
– Ну прямо!
– Зачем мне врать?
– Затем, чтобы нагнать на меня страху – не зря же ты выбрал фильм про адского мясника.
Сидевший за ними зритель подался вперед и похлопал ее по плечу. Лет сорока с лишним, коротко стриженный, он пришел в кино с женщиной. Такие субъекты всегда виделись Джозефу потенциальными скандалистами. Джез обернулась:
– Чего?
– Хочу присоединиться, – сказал мужчина. – Поскольку вы заглушаете звук, мне остается только беседовать с вами. Так о чем у нас разговор?
Джозеф невольно подумал, что это не худший способ попросить людей заткнуться.
– Не твое собачье дело, – отрезала Джез.
Это, конечно, прозвучало не столь изящно.
– Вот и не втягивайте меня в свое собачье дело, – сказал мужчина. – Помолчите.
На них стали оборачиваться. Кто-то захлопал в ладоши.
Она разозлилась.
– Давай кино смотреть, – сказал ей Джозеф.
Джез насупилась, но до конца сеанса не проронила больше ни звука.
– Теперь куда? – спросила она, когда они выходили из зала.
Инцидент с немолодым зрителем забылся; Джозеф