Я вернулся в лабораторию, собрал вещи и огляделся.
...Вряд ли девушка могла мечтать о таком «первом разе»…
И снова память вспороло женскими криками… Но не ее — она не кричала. А вот мне было впору, потому что то, что сделал с ней, почти не дергало совесть. Слишком часто я видел это в прошлой жизни. Белоглазые таскали девушек из охотничьих поселений при любой возможности. И хоть люди бились за своих дочерей до конца, эти твари тоже не жалели сил. Потому что своих самок было мало. А потом делили…
Тогда казалось, что внутри меня все промерзло до дна, и крики девушек уже никогда не поставят шерсть дыбом. Но когда Лали вырвалась и закричала, меня будто льдиной приложило.
Я тоже не хотел с ней так больше.
В груди ныло и покалывало, будто кровь нашла дорогу к чему-то атрофированному. Чему-то, что предстояло найти на ощупь, потому что за всю жизнь не видел ничего похожего.
Я сгреб вещи и вернулся в комнату девушки. Она лежала на кровати в полотенце, свернувшись калачиком.
— Ты голодна?..
Ответа не последовало. Я прошел к шкафу. Развесив вещи на сушилку, запустил режим обогрева и вернулся к кровати.
— …Лали…
Как же хотелось попросить ее не усложнять то, что и так не было простым. Но я не имел права вообще ее о чем-то просить.
— Что ты думаешь делать дальше? — она устало поднялась и села.
— Приготовить еды и накормить тебя.
— Мне нужно домой. — И этот пронизывающий сердце влажный гипнотический взгляд.
Я медленно подошел к ней, будто тянула за поводок.
— Ты сама сказала, что я выбрал тебя.
— Ты мне тоже снился. — Она опустила взгляд и уязвимо прижала ладонь к горлу. — Но сны, похоже, ничего не значат.
— Правда так думаешь?
Лали подтянула коленки к груди и сжалась в комок. А я вышел из спальни и направился в свою, чтобы переодеться. Но на самом деле — сбежал, потому что не знал, в какую сторону по этому хрупкому льду идти…
***
Мне не поможет его одежда. Ребенку не поможет.
Эта уверенность вдруг наполнила тело тяжестью, и я распласталась по кровати, глядя в потолок. Сил не стало, надежды — тоже. Если еще утром я думала, что Киан меня услышит, то сейчас не находила в себе силы открыть рот, чтобы сказать.
Кому? Мужчине, который…
У меня опустились руки. От сына теперь отделяли тысячи километров, и сердце сжималось в отчаянии от неведения. Мысль, что я не имею права сдаваться, больно била в виски, но этот день выжал меня досуха во всех смыслах — физически и морально я была раздавлена. Может, надо дать себе время… позволить провалиться в сон, в конце концов, и дать шанс новой надежде утром…
Только стоило закрыть глаза, и я снова задыхалась от натянутой на шее удавки, а злые черные глаза смотрели равнодушно на мою агонию.
— Лали…
Я подскочила на кровати, вылетев из полотенца. Бой трясущимися руками с непослушной тканью был недолгим — я вернула себе прикрытие, но Киан не удостоил это вниманием — отвернулся и процедил:
— Пошли есть.
Он, в отличие от меня, уже переоделся в теплые штаны и футболку.
— Я не хочу.
Он неожиданно развернулся и подхватил на руки, вынуждая схватиться за его шею.
— Что ты делаешь?! — вскричала.
— Не беси. Я не знаю, как тебя еще накормить или что делать, если ты упадешь в обморок от истощения и голода! — Он вышел со мной в коридор и направился в сторону кухни. — Не надо увеличивать мои долги перед тобой!
— Дай хотя бы одеться!
Что именно я собиралась надеть — понятия не имела. Я не брала с собой домашние вещи — не собиралась оставаться на базе не минутой дольше. А теплозащитный комбез надевался на голое тело.
— Мы никого не ждем на ужин. Поэтому можешь раздеться вообще.
— Мне холодно!
— Я нагрел кухню…
Непреклонен. Не позволял прогнуть. Это не Джастис, черт возьми… Я сжала зубы, когда он внес меня в кухню и усадил на стул. Оглядевшись, вздернула удивленно брови. Киан сделал тут перестановку — перенес кресла из гостиной и шкуры, а над разделочным столом повесил знакомую фотографию северного сияния.
— Это Адам Нолдридж? — указала глазами на фото.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Наверное, — буркнул он, отворачиваясь к печке.
— Не встречал его ни разу? Он где-то здесь ходит…
— Север большой.
Когда он открыл крышку кастрюли, по кухне полетел запах тушенки и чего-то еще. Я не была привередлива, а есть хотелось так, что сгрызла бы сейчас и замороженную овсянку. Горячая каша с тушенкой показалась просто мечтой, и я без церемоний взялась за вилку.
Только уже через несколько движений удостоилась внимательного жесткого взгляда:
— И чего ж тогда упиралась?
— Мне ходить тяжело, устала, — пожала плечами. — Но раз ты носишь…
— Мне не тяжело тебя носить. — Обстановка в кухне накалялась. — Только скажи.
— Отнеси меня в Климптон.
— И что ты там будешь делать?
— Думаешь, мне без тебя нечего было делать?
— Ну расскажи, чем ты была занята. Особенно интересно, почему от тебя несет другим мужиком…
Я замерла, удивленно моргая. Он что, чует запах Джастиса?
— Другой мужик тут, вообще-то, ты.
— Для той, которая не может ходить, ты ведешь себя крайне безрассудно, — усмехнулся он, снижая накал. Отвернулся к печке и вернулся с тарелкой. — Что ты любишь есть?
Я его почти не знала, но то, что он вдруг решил сменить тему, чтобы не накалять, почему-то удивило.
— Сегодня тушенку.
— Такая непостоянная в предпочтениях? — Я промолчала, нагло набив полный рот. — Кто он?
Накал снова пополз вверх. Попытки сменить тему ничего не дали.
— Не твое дело, — промычала, жуя.
— Жила с оборотнями, говоришь? — Его голос зазвенел привычной злостью. — А правил безопасности не выучила.
Я прожевала, чувствуя, что на этом мой ужин, кажется, подходит к концу.
— Там нет таких дикарей, как ты. Они спрашивают, прежде чем что-то брать и присваивать…
— Ой ли? — оскалился он. — Я не вчера родился. Брать и присваивать с разрешения из нас еще никто не научился.
— Ты ошибаешься. Он, в отличие от тебя, очень даже спросил.
— Прежде чем потаскать в лапах? Подержать на коленях? — склонил он угрожающе голову. — А метку перебить, видимо, побоялся…
— Не до этого было, — завороженно смотрела в черные злые глаза. Зачем я решилась достать до их дна?
— Кишка тонка, — прорычал он, поднимаясь.
Я дернулась со стула, но он перехватил за полотенце и прижал к себе за горло. Зазвенела по полу посуда, застучало сердце в груди…
Ну вот что мне стоило заткнуться? Я же знала, что так будет.
Киан развернул к себе и сдернул полотенце:
— Он знал, что ты чужая, — зарычал в шею. — Если бы тронул — я бы свернул ему шею…
Его рука сжала грудь, и я дернулась — таким невыносимо чувствительно оказалось касание. И тут же получила укус в шею. Ноги задрожали, и я бы упала, но Киан вжал животом в стол и запустил пальцы между ног.
А меня будто подменили — я сама вжалась ему задницей в пах, провоцируя еще больше. Ни черта не понимала, что между нами происходит, но почему-то вывести его за грань вдруг оказалось таким желанным!.. Может, потому что он опасен, а мне попросту нечего терять и противопоставить? Все, что я могу использовать — это его одержимость…
Он заполнил меня одним рывком, наказывая за мысли. Идиотка. Таким мужчиной невозможно управлять — он возьмет все, что захочет, не спрашивая. Я позорно застонала, выгибаясь. Попыталась схватиться за стол, но никакой опоры, кроме себя, зверь не предложил — прижал к себе за шею и задвигался жестко.
Я знала, что звери могут подчинять, приглушать муки совести и вопросы к себе. И пользовалась этим, отдаваясь в его руки. Только его горячий выдох в шею говорил, что ему бы тоже не помещал токсин — Киан сдавался желаниям, хотя планировал сопротивляться; был осторожен, хотя напряжение диктовало наброситься и утолить голод. Сложно представить, как он выдержал столько времени… И мне бы испугаться, потому что сама же вынуждаю его брать свое. Только я отдавала — отвечала ему со всей страстью и такой же жаждой. Какое-то неизвестное существо дремало внутри, а теперь Киан выпустил его наружу. Я не узнавала себя…