В одиннадцать часов Рист встретился с профессором Арвидсоном. Выслушав рассказ Риста о событиях этой ночи, профессор по-своему объяснил визит к нему американца — такое объяснение Ристу в голову не приходило. В этот день профессора Арвидсона словно подменили. Еще на лестнице, поднимаясь к нему в квартиру, Рист встретил человека, встреча с которым показалась ему случайной, однако позже он вспомнил о ней и она предстала перед ним уже в другом свете. Поднимаясь по старинной, благородной лестнице в доме господина Мильде, Рист невольно вспомнил ночь, когда произошло убийство. Он так и видел, как убийца выходит из двери, спускается по застеленным ковром ступеням, опираясь рукой на резные перила из красного дерева.
В добром свете этого мирного утра подобное воспоминание казалось ему гротескным, извращенным. На медной дощечке у двери еще было выгравировано имя убитого: Мильде, обер-егермейстер.
Как раз когда Рист проходил мимо этой двери, взволнованный тяжелыми воспоминаниями, он услыхал, как дверь в квартире на втором этаже открылась и закрылась, на лестнице послышались медленные, тяжелые шаги, словно кто-то с трудом переставлял ноги. Этот кто-то вышел из квартиры профессора Арвидсона. Проходя мимо, Рист сразу узнал его. Это был банкир Гуггенхейм. Весь город знал этого сутулого, крупного человека с сероватым лицом и астматическим дыханием. Широко открытые, большие, черные, как колодцы, глаза уставились на Риста, однако без всякого любопытства. Сам не зная почему, Рист взглянул на часы, было ровно одиннадцать. Самое рабочее время, подумал он. Там, в городской лихорадке, миллионы крон ждут своего перевода с одного счета на другой, а этот человек, этот финансовый воротила, чье астматическое дыхание возвещает приумножение или гибель многих состояний, спокойно спускается по лестнице дома, стоящего в стороне от гущи жизни. На это должны были быть свои причины.
Профессор Арвидсон был не похож сам на себя. Такого Арвидсона Рист видел только у него на работе, в больнице, в палатах, где он боролся за жизнь своих пациентов. Нервозная сосредоточенность, растерянность, которые отличали профессора в последние недели, совершенно исчезли, уступив место решительному, исполненному силы спокойствию. Профессор складывал в саквояж последние вещи, упакованный чемодан уже стоял на полу, на нем лежал плащ и плед.
— Вы далеко собрались? — спросил Рист.
— Я сейчас еду на Фюн.
— Один?
— Да.
— Хотите навестить Мариелюнд, имение покойного?
— Не совсем. Хочу просто несколько дней пожить поблизости. Но об этом никто не должен знать.
— Я понимаю. — Рист показал рукой на дверь. — А что он здесь делал?
— Кто, Гуггенхейм? — Профессор наморщил лоб, этот вопрос явно был ему неприятен. — Он заходил ко мне по личному делу.
— Должно быть, это очень важное дело, если Гуггенхейм выбрал для своего визита самое рабочее время? Кажется, он был другом господина Мильде?
— Я не знаю никого, кто мог бы назвать себя другом банкира Гуггенхейма. Мильде хорошо его знал. Он принадлежал к тому кругу, которому банкир симпатизирует.
— Если не ошибаюсь, в день убийства Гуггенхейм вместе с вами пришел сюда и видел убитого Мильде?
— Да, в то утро нам случайно оказалось по пути. Банкир предложил подвезти меня в своем автомобиле.
— И Гуггенхейм выплатил господину Мильде накануне сто тысяч крон в английской валюте.
— Да, банк Гуггенхейма.
Рист задумался на минуту, потом спросил:
— Сегодняшний визит к вам Гуггенхейма связан каким-то образом с убийством?
— Я же сказал вам, что Гуггенхейм приходил ко мне по личному делу, — ответил профессор. — Не спрашивайте больше об этом. И не забывайте, что я все-таки врач.
— А у меня есть для вас интересное сообщение, — сказал Рист. — Сегодня ночью я видел убийцу.
Профессор молча поднял на него глаза, никак не обнаружив своего удивления.
20
Озарение профессора
Рист рассказал о том, что случилось ночью. Профессор внимательно слушал его. Казалось, он все время прикидывает и сравнивает рассказ Риста с какими-то сведениями, которыми располагал сам. Рист говорил с присущим ему равнодушием, словно о самом рядовом событии, он как будто отчитывался перед начальством. Его сообщение было сухое, схематичное, точное, однако почти незаметные, беглые детали делали его рассказ необыкновенно живым. Наконец он закончил и закурил сигару. Вид у него был усталый.
— Я предполагал, что мы с вами вместе позавтракаем сегодня, но раз вы уезжаете, придется мне завтракать в одиночестве. Как вам понравился мой рассказ?
Профессор проигнорировал его вопрос и задал свой:
— Мне интересно, когда вы вернулись вчера домой?
— Точно не могу сказать. Полагаю, что в час.
— И до этого преступник уже какое-то время находился у вас в доме?
— Конечно. Ведь он успел за это время связать квартирного вора.
— Можно ли предположить, что на это у него ушло двадцать минут?
— Поскольку речь идет об этом господине, то вряд ли ему потребовалось на это больше времени, — ответил Рист.
— Значит, в половине первого он был уже в вашем доме. Когда я вчера вернулся домой, я нарочно посмотрел на часы. Было без четверти двенадцать.
Рист, не понимая, взглянул на него:
— Без четверти двенадцать? Ну и что с того? Какое это имеет отношение к тому, что преступник проник в мой дом, находящийся далеко на Страндвейен, примерно через час после этого?
Профессор не обратил внимания на его слова и продолжал вслух развивать свою мысль:
— Торбен Мильде должен был вернуться к себе в гостиницу примерно в то же время, а Лоренцо Хенглер немного позже, он живет дальше.
Профессор глубоко задумался.
— Нет, это невозможно! — воскликнул он. — Решительно невозможно!
Рист терпеливо наблюдал за кольцами табачного дыма.
— Я по-прежнему не понимаю, какое значение имеют все эти часы и минуты, — сказал он. — Может, и вы, господин профессор, имели удовольствие встретиться с нашим другом убийцей?
— Нет, — с отсутствующим видом ответил профессор.
— А Торбен Мильде? Или антиквар?
— И они тоже.
— Значит, вы думаете о чем-то совершенно постороннем, не о том, что я вам рассказал?
— Не совсем. Напротив, ваше сообщение в высшей степени заинтересовало меня.
Рист засмеялся:
— Вы говорите так, словно находитесь в каком-нибудь салоне, — иронично заметил он. — Ваша речь безупречна.
— Я только пытаюсь связать ваше сообщение кое с чем другим, — объяснил профессор.
— Очевидно, у вас появилась какая-то мысль, которая позволяет взглянуть на дело с другой стороны?
— Возможно.
— И эта мысль пришла вам в голову вчера в полночь?
— Допустим.
— Можно вас спросить, что это за мысль?
— Нет, — ответил профессор, — пока я еще не могу ничего вам сказать. Просто мне пришла в голову одна мысль, озарение, если хотите. Меня вдруг осенило, но не в результате какого-то события, а совершенно случайно. И прежде, чем я решусь сказать вам об этом, я должен все проверить, должен попытаться соотнести свою догадку с тем, что произошло в действительности.
— Какое необычное озарение!
— Просто невероятное! — Профессор улыбнулся.
— Значит, вы теперь едете в Мариелюнд, чтобы проверить свою новую гипотезу?
— Да.
— Где вы будете там жить?
— У лесничего, это мой старый друг.
Профессор Арвидсон написал несколько слов на визитной карточке.
— Вот мой адрес. Если будете посылать мне телеграмму, указывайте не мое имя, а имя лесничего.
— Так вы считаете, что здесь могут произойти события, которые потребуют, чтобы я известил вас телеграммой?
— Конечно, и вы сами поймете, когда будет необходимо срочно сообщить мне о происходящем.
— Торбен Мильде знает о вашем отъезде?
Профессор весь сжался:
— К добру это не привело бы, — ответил он.
Рист долго и внимательно смотрел на профессора.
— Хорошо, — сказал он наконец, — я вам телеграфирую, когда с Торбеном Мильде что-нибудь случиться.
Профессор промолчал.
— Торбен уехал? — спросил Рист.
— Да. Сегодня в девять утра он уехал в Швецию. Хенглер проводил его на пароход.
— Откуда вам это известно?
— Мне сказали в гостинице. Я этим специально поинтересовался.
С улицы донесся гудок автомобиля.
— Я заказал автомобиль, — объяснил профессор. — Мне пора.
— Разрешите задать вам один вопрос, — вставая, сказал Рист. — Я пытался понять, что заставило убийцу прийти ко мне нынче ночью, но так и не придумал ничего убедительного. Знаю только, что он приходил не затем, чтобы обокрасть меня…
— Нет.
— И не затем, чтобы меня убить.