Офицер заметил выражение его лица и улыбнулся:
— Мы не боимся высоты, профессор?
Цицерон ничего не ответил.
Кабина была размером с железнодорожный вагон, сделана грубо, хотя ей и пытались придать обтекаемую форму (углы были сглажены, боковые стенки закруглены). Металл со временем покрылся полосами ржавчины. Кабину угрожающе раскачивало из стороны в сторону. Цицерон слышал, как бьются о стенки кабины порывы бешеного ветра. Когда кабина оказалась под навесом, шум стих; в конце концов она остановилась. Внизу открылся люк-дверца, показались ступеньки, и наружу вылезли двое караульных, оба в непромокаемых плащах и с тяжелыми автоматами в руках.
Офицер подал им бумаги, они быстро все просмотрели и почтительно отступили в сторону.
— Только после вас, профессор, — сказал ему офицер.
Караульные из Аликаты толкнули Цицерона вверх по ступенькам внутрь кабины. На потолке тускло светились обычные лампочки накаливания, зарешеченные металлической сеткой. На скамьях сидели еще четверо караульных. Окна кабины были зарешечены.
Мариуса внесли внутрь на носилках и положили в дальний угол кабины. Цицерона передали караульным Имаза. Его усадили на одну из стальных скамей, а караульные тем временем прикрепили его наручники и ножные оковы к кольцам на стене и в полу кабины.
В кабину поднялся офицер, за ним двое караульных Имаза. Они закрыли дверцу, кабина качнулась и двинулась. Вскоре ветер завыл с новой силой.
— Когда-то, — начал офицер, усевшись напротив Цицерона, — Имаз был отрезан от материка в течение десяти недель в году. Старые короли укрывались там во время тяжелых войн; Сенату понадобилось четыре года, чтобы во время Воссоединения вытащить их оттуда. А это… — он постучал по скамье, — построили тридцать лет назад, после того как взбунтовавшиеся заключенные умудрились поджечь зерновые бараки во время сезона бурь. Тогда большинству караульных удалось запереться в цитадели, где всегда есть свои запасы пищи, но из двадцати заключенных к концу зимы в живых не осталось ни одного. — Он мрачно взглянул на Цицерона и улыбнулся. — И тел тоже почти не осталось.
Цицерон отвернулся и прикрыл глаза. Кабина летела вниз по плохо натянутым тросам, под ударами штормового ветра ее качало из стороны в сторону. В животе Цицерона тоже начиналась настоящая буря; он вдруг понял, почему скамьи в кабине сделаны из металла — легче мыть. Он снова открыл глаза и, к своему раздражению, заметил, что офицер сидит как ни в чем не бывало. Точно так же он сидел бы и в придорожном кафе под лучами весеннего солнца.
Караульные, однако, выглядели гораздо хуже. Цицерон попытался представить, сможет ли разоружить одного из них и напасть на остальных. Если бы не было наручников и ножных оков, то один шанс из трех у него был бы, но сейчас он крепко-накрепко прикован к кабине.
Офицер встретился с ним взглядом, и у Цицерона осталось неприятное ощущение, что тот прочел все его мысли.
Но вот кабину резко дернуло, офицер и все шестеро караульных упали на пол, заключенных удержали на месте только их цепи. Свет погас, а ветер с еще большим остервенением обрушился на кабину.
— Черт подери, — заворчал офицер, поднимаясь на ноги. — И часто такое случается?
— Нет, сэр, — ответил один из караульных Имаза.
— Мы остановились, — заметил второй, выглянув в окно.
Они и правда остановились, причем кабина не только не двигалась в сторону острова, но и перестала раскачиваться из стороны в сторону.
— Достаньте аварийную лампу! — приказал офицер. — Пошлите сигнал тревоги на станцию и выясните, что там такое произошло, черт бы их побрал.
Один из караульных открыл ящик под скамьей и вынул оттуда сигнальную лампу, работавшую на батарейках. Он прошел к концу кабины, посмотрел в сторону скал и начал мигать лампой.
— Сэр, туман слишком густой, — с сомнением заметил он и повернулся. — Не знаю…
Окно за его спиной с шумом распахнулось, караульный упал ничком на пол, лампа при этом разбилась вдребезги, а осколки разлетелись по всей кабине. В тот же миг что-то ударило по стенкам кабины сразу в нескольких местах, и дверь сорвало с петель.
Офицер что-то выкрикнул, но в страшном реве ветра и воды понять его было невозможно. В кабине вспыхнула белая вспышка — это офицер выстрелил из пистолета поверх головы упавшего караульного. Пуля ударилась обо что-то, что Цицерон не мог разглядеть, отлетела в сторону и разбила второе окно.
— ВНИЗ! — раздался женский голос через усилитель, родной голос, голос Сообщества.
Цицерон изо всех сил попытался пригнуться, несмотря на наручники и оковы. Он слышал разрывы электростатических станнеров, а потом начал стрелять из автомата один из караульных Имаза. В свете вспышек Цицерон разглядел миссионера Космической службы в стеклянистом оптическом камуфляже. Потом сквозь дверное отверстие и выбитые окна появились другие. Не прошло и нескольких минут, как все караульные валялись на полу, а миссионеры — четверо мужчин и женщин, выключали камуфляж. Их костюмы постепенно снова обрели цвет.
Тот миссионер, который первым залез в кабину и чей костюм теперь стал нежно-зеленого цвета, подошел к Цицерону и опустился на колени. Он достал какой-то инструмент, и через секунду оковы, которыми Цицерон был прикован к кабине, уже дымились.
Миссионер снял маску, из-под которой показалось темное, окаймленное бородой лицо.
— Люций, — проговорил Цицерон.
— С тобой все в порядке? — спросил он, не дожидаясь ответа, вытащил медицинский сканер и быстро пробежал им по всему телу Цицерона.
— Я в порядке, — ответил Цицерон. — Займись Мариусом.
Люций улыбнулся.
— Ну, не совсем в порядке, но скоро будешь. — И он прошел к Мариусу.
Под ярко-желтым костюмом скрывалась Ливия, и вид у нее был крайне несчастный.
— Ну и погоняли вы нас, — вздохнула она.
— Вынужденные обстоятельства, — ответил Цицерон. — Как остальные?
— С Тиатиры и Архипелага спастись удалось всем, — принялась рассказывать Ливия. — Мегару мы забрали с крыши больницы, а Кассию прямо из гавани. Но Солон мертв, его убили при попытке оказать сопротивление при аресте. И я ничего не знаю о Мусе и всех, кто был с ним на юго-востоке; за ними должен был отправиться один человек из другой группы.
Цицерон попытался вспомнить лицо Солона и не смог, несмотря на то что все высадившиеся на планету миссионеры в течение пяти лет проходили совместную подготовку. Солон был невысокого роста, с обостренным чувством справедливости, что помогло ему разыгрывать из себя неплохого журналиста, стремящегося к публичным разоблачениям. Но больше Цицерон ничего вспомнить не мог.
Ливия опустила взгляд и взглянула на монитор, закрепленный на запястье.
— Пошли, — сказала она. — За нами прилетит «Равенство», в нашем распоряжении двадцать минут — не больше. — Она отвернулась и сказала кому-то другому: — Опускайте страховочные тросы.
«Я не могу позволить им увезти себя», — подумал Цицерон.
Ему очень хотелось расслабиться и забыть обо всем; хотелось, чтобы кто-то другой перенес его на борт корабля, как несут на руках уставшего после гостей ребенка. Но он не мог себе этого позволить. Он вдруг осознал, что как ни странно, но чувствовал он себя лучше, когда знал, что его везут на допрос в тюрьму Имаз. Оттуда у него был бы шанс, хоть и мизерный, вернуться в Травалль, помочь Саломее противостоять дельцам; шанс снова увидеть Талию.
Он быстро поднялся и сказал:
— Ливия, мне нужно вернуться в город.
Ливия обернулась:
— Ты с ума сошел. Цицерон, «Солидарность» взорвали. Мы упустили из виду корабль дельцов; они направили против нас пятьсот автопилотируемых солдат. В данный момент «Равенство» пытается уйти от них так, чтобы еще и нас подобрать. Мы улетаем из их системы, Цицерон; Космическая служба сворачивает свою миссию. — Она снова взглянула на монитор. — Осталось восемнадцать минут. Ну что, его можно перенести? — повысив голос, спросила Люция.
Мариус сам ей ответил:
— Я могу идти. Только бы побыстрее унести отсюда ноги.
— Именно.
Ливия подошла к дверному люку и выглянула наружу. Дождь не прекращался.
— Ливия, — позвал ее Цицерон.
— Спорить будем на борту лэндера, — ответила она. Сверху опустился трос, Ливия поймала свободный конец и прикрепила его к своему костюму. Следом показалась и платформа. Ливия закрепила ее у поручней. — Давай. — И отошла в сторону.
Цицерон слышал шум винтов лэндера, он с трудом держался в воздухе под бешеным напором ветра. Цицерон осторожно подошел к люку, в лицо ударили ветер и дождь. Перед ним и чуть сверху была гладкая серая обтекаемая обшивка лэндера. Входной люк открыт, по краям светятся аварийные огни, но внутри так спокойно и уютно.
Он посмотрел вниз. Там, вдалеке, бушевало темно-серое море, еще более темное, чем обшивка лэндера. На верхушках волн образовывалась зеленоватая пена. По одну сторону из воды вздымались скалы Имаза; Цицерон думал, что до острова гораздо дальше. По другую сторону скалы сливались в одну бесконечную линию-тень. Цицерон попытался разглядеть на дальнем конце огромного залива город, но дождь и ветер застлали все вокруг пеленой тумана.