Лад глупо улыбнулся. Ничего он не понимал, кроме одного — вляпался он, еще как вляпался!
— Ты чему лыбишься? — осадил его Седобород, заметив, как пускает слюну Лад.
— Не понять ему, что опасность над ним нависла. — Комер-сан налил Ладу вина и сам подал. — Если один раз пытались убить, значит, еще раз попробуют. — Лад поперхнулся.
— Эх, знать бы за что! В причине всё дело.
— И с переменами связано. Даже его амнезия, и та к этому отношение имеет. Что не помнит он ничего, пока ему на руку. Ведь убить хотят за то, что он знал что-то.
— Как с женой встретился? — переменил вдруг тему Седобород. Заметил он (наблюдательный старикашка) испуг на лице Лада. Вот и спросил о другом. — Ничего в памяти не всплыло?
— Ничего, — ответил Лад. — Отправила спать на сеновал, а утром извинялась.
— Дело житейское. Обживетесь маленько, характерами притретесь. Только не давай ей спуску. Больно резвая она у тебя. За месяц жизни в Посаде столь сотворить успела, многим еще год в себя приходить!
— Это точно, — кивнул Комер-сан. — Даже ко мне приходила. Разговоры серьезные вела. Не привык я с женщинами на темы торговые говорить. Так она обиделась! Грозила! Хотя... Хватка у нее деловая, — признал купец и улыбка его шире стала. — А клуб женский... Хороша потеха!
— Ты вот что, Лад, — вернулся к мрачному Седобород. — Будь осторожен. Если какое бревно вдруг из забора выпрыгнет и в тебя полетит, или споткнешься там, где дорога всегда ровной была, или незнакомец в ночи дорогу перейдет, берегись! Кто знает, как далеко у них руки запущены.
У кого «у них», он не объяснил.
— Я тут вот еще что узнал, — серьезно добавил Комер-сан. — Про жену твою. Отец ее Стерв Годинович в какой-то оппозиции состоял. За что смерти предан был сразу, как поймали, без суда и следствия.
— Знаю, — уверенно ответил Лад. — Гадина мне говорила. Только не упоминала о том, что колдовство его черное странно так называется. Седобород, ты не слышал о силе такой злой?
— Почему злой?! — опешил Седобород.
— Так ведь он пакости всякие творил. Вот и выходит, что оппозиция — дело темное, страшное.
— Шел бы ты, Ладушка, погулять! — бросил в сердцах Седобород. — Иди, иди, прогуляйся. Нам тут с Комер-саном покумекать надо. А ты иди до дому. Гадина, поди, заждалась тебя, — ехидно закончил он.
Лад вскочил на ноги.
— Вас не поймешь, мудрые! То сиди и слушай, то проваливай и не мешай!
— Не обижайся, Лад, — попытался сгладить ситуацию Комер-сан. — Седобород добра тебе хочет!
— Знаю, — буркнул Лад. — Только мне от этого не легче.
Он обиженно взглянул на стариков и ушел.
— Обоз франзонский меня волнует. Товару привезли диковинного, простым купцам не по карману. Сила большая обоз снаряжала. В этом ее просчет. Перестаралась.
— Верно. И нам остается только ждать, когда враг сам себя явит. Хотя дело это муторное — ожидание...
Гоблин Сэр Тумак не слышал слов Седоборода, но под последней фразой расписаться готов был хоть кровью собственной. Ожидание всегда кажется тягостным, даже если ждешь лучшее. А если дружков поджидаешь ни закате, тут даже пиво в горло тяжко льется. Измучился гоблин в тревоге. Ни Сичкарь Болотный, ни Лад на заимку не спешили.
Солнышко уже за верхушки деревьев ушло и свету в лесу поубавилось. Тени вытянулись, озерца лесные, днем радостные от бликов солнечных, почернели, насупились, а болотца всякие, и при дневном свете мрачные, в наползающих тенях вечерних и вовсе страшными стали. В такую пору нечего человеку доброму в лесу делать. Даже разбойнички, у кого ума хватало, остерегались во время такое чащобы лесной.
Когда совсем уж было расстроился гоблин, на заимке Лад появился. Вид у него был угрюмый, и слова приветствия застряли в горле гоблина.
— Чем озабочен? — спросил он первым делом.
Была в его словах готовность помочь, это понравилось Ладу. Он присел на кочку, мхом покрытую, сорвал травинку, покрутил в пальцах.
— Не говорят мне всего мудрые. Чувствую, что-то будет. И они знают это. Но не говорят.
— Ты про Седоборода и Комер-сана? Я бы об этом не беспокоился. Они тебе хорошего желают. Помочь пытаются. Вон в какую передрягу мы вляпались, и лишь они одни всерьез ко всему отнеслись.
— Понимаю я, не маленький! Только ведь и мне самому хочется что-то сделать!
— А что ты можешь?
Лад и гоблин вздрогнули. Неслышно появился Сичкарь из мари болотной. Даже запах тины не выдал его.
— Что ты можешь? — повторил он вопрос. — Ты же ничего не помнишь... молчишь? Седобород старик не простой. Да, не простой он человечишка. Вам, посадским, до его ума еще расти и расти... А Комер-сан купец известный. В жизни мудрости набрался столько, что хоть сейчас садись и пиши с его слов энциклопедию и многотомник советов житейских. Если не говорят они тебе всего, значит так лучше для тебя.
— С каких пор ты, чудище поганое, человеков хвалить стал? — удивился Лад.
Гоблин тем временем выкатил бочонок с пивом, кружки достал. Для Лада отдельно связку снетков вяленых положил, а себе и Сичкарю целый таз мухоморов соленых приготовил.
— А с тех самых, как с тобой знакомство свел. — Сичкарь лизнул мухоморину, проглотил слюну. Гоблин пиво разлил по кружкам. — И всё благодаря ему, Сэру Тумаку. Не думал я, что среди людей найдутся такие, как ты, Лад.
— Только никому об этом больше не говори! — предупредил Лад. — Не хватало, чтобы меня в друзьях нечисти числили.
— В этом нет ничего плохого. Думаешь, Седобород с нами не водится? Еще как водится! В знакомых близких многой нечисти высокопоставленной значится. А люди его уважают.
— Так то Седобород! А мне за что честь такая?
— Слово свое ты держишь, — веско заметил Сичкарь и выпил разом целую кружку. — Потому и звал я тебя на встречу эту.
— Какое слово? Не давал я тебе слова никакого!
— А как же про брата моего Чер-Туя, уговор наш? Али и это забыл?
— Так ведь я не узнал ничего! — возразил Лад и тут же пожалел о сказанном. Не терпел Сичкарь, когда ему перечили. Гневен становился, ужасен. Но в этот раз пронесло.
— Наслышан я про беду твою. Только дела это по меняет. Ты обещал узнать про брата моего, ты и узнал.
Лад затаил дыхание.
— Говорите, ваше Партайгеночество, говорите. — Гоблин тоже был заинтересован.
— Получил я весточку от него.
— От кого?
— От брата старшего, от Чер-Туя. — Лад поймал себя на мысли, что слышит это имя уже второй раз, а не плюется. — Отписал он мне, что ты, Лад, озабочен был его судьбой. Ему в диковинку такое, чтоб, значит, люди о нем беспокоились. А когда поведал ты ему, что я просил справиться о здоровье его, тут он даже прослезился. А слезы у него горючие, пожара не избежать. Сгорели-таки пять амбаров добра Девы Песков. Ха-xa-xa!! Только ей, ведьме старой, эти пять амбаров как крупинка одна из мешка полного.
— Я с Чер-Туем говорил?! И жив остался?
— А что тут такого? Брат мой умом не обижен, многое видит.
— А где?
— Что?
— Где я с ним встречался?
— У Девы Песков, — озадачился Сичкарь, но тут же спохватился. — А-а, тебе же не вспомнить... Забываю я про беду твою. Ну да скоро и до нее доберемся.
— И откуда ты всё знаешь? — С лестью хитрой подал гоблин главной нечисти еще одну кружку полную.
— Из письма брата.
— А-а, — разочарованно произнес Лад. — Значит, всё, что в письмо не вошло, тебе не ведомо?
— Тут твоя правда. Знаю только то, что брат написал. Словам сказанным не поверил бы. Но словам, написанным на шкуре выделанной, с демона песчаного живьем содранной, верить можно.
— И что же с твоим братом приключилось?
— А ничего. В меланхолии он. Бросил он все дела и заботы и валяется на перинах мягких у Девы Песков, угнетает себя лягушачьей кровью перебродившей... М-м, питье вкуснейшее, для нас, нечисти, всё равно что вино франзонское для вас, человеков.
Ладу тошно стало и он сплюнул всё-таки. Даже гоблина перекрутило. Но Сичкарь ничего не заметил. Глаза его закрыты были, он о чем-то мечтал блаженно.
— А всё из-за стервы той заморской! — рыкнул вдруг Сичкарь. — Вот ведь какая попалась, всё нутро ему измотала.
— Кто такая? — Гоблин не мог забыть лягушачью кровь, и потому стремился отвлечь Сичкаря от воспоминаний о гастрономических изысках брата старшего. Ведь, поди, не одной кровью лягушачьей изводил и нежил себя Чер-Туй. Кто знает, чем еще утробу свою ненасытную баловал князь нечисти.
— Кто... Нашлась одна... У Девы Песков работает за столом с рулеткою. А до этого во Франзонии где-то промышляла по-мелкому: свиней ворожила, пшеницу скручивала, и с привидениями тамошними дружбу водила... Прикипел к ней Чер-Туй, за ней и к Деве Песков подался... Пропадает там в черной меланхолии, ничего не хочет. Лишь ее видя, силу жить в себе чувствует. Пишет, мол, глянет — как золотом одарит, а отвернется — пусто вокруг становится... Только на кой ему золото?! И так богат как Крез! Не думал я, что брат мой старший из-за девки в тоске дремучей сгинет. А ведь бывало, веселились мы с ним так, что людям в округе тошно становилось. Да-а, было время...