В общем, терпения мне и еще раз терпения.
Правда, когда возвращаюсь в спальню, моя мантра летит к х*ям вместе с током крови. Буквально.
А все эта Паскуда!
Стоит спиной ко мне в какой -то убийственно – сексуальной сорочке, едва прикрывающей задницу, и расставив свои длиннющие ножищи, вытирает полотенцем волосы, слегка прогнувшись.
Вид – просто ох*еть. Никакая панорама из окна на Красную площадь и рядом не валялась.
Подхожу вплотную и, перехватив поперек талии, прижимаюсь напряженным членом к ее упругой попке. Настька вздрагивает, но тут же замирает в моих объятиях.
– Прямо выпрашиваешь, Настюш, – скольжу носом по ее шее и, обхватив одной рукой полушарие груди, другой – забираюсь под подол сорочки и начинаю поглаживать вдоль кружевных трусиков.
Моя девочка втягивает судорожно воздух, по коже у нее бегут мурашки, которые я тут же ловлю языком, отчего она с едва слышным стоном прогибается еще сильнее и начинает медленно тереться об мой член, дразня меня.
– Допросишься, Настька. Раком поставлю и вы*бу, – сгребая в пятерню ее волосы, заставляю повернуть ко мне голову и провожу языком по ее щеке.
–В рот хочу, – обжигает зараза мои губы прерывистым дыханием и, глядя в глаза, заводит руку за спину. Развязывает на мне полотенце и обхватывает член.
Меня насквозь прошибает удовольствием, когда она проводит ладонью вверх -вниз. Сжимаю ее щеки и грубо вталкиваю язык в ее горячий, влажный рот. Она жадно сосёт, сплетается своим языком с моим и, крепко сжав член, дрочит мне.
Сильно, быстро, жёстко. Идеально – одним словом: именно так, как я ей показал.
И у меня просто крышу рвёт от кайфа, и желания надавить ей на плечи, а после трахнуть ее зацелованный рот.
Будто читая мои мысли, Настька прерывает наш бешеный поцелуй. Поворачивается ко мне всем телом и, покрывая короткими поцелуями мой торс, опускается передо мной на колени.
Поднимает взгляд и по-шлюшьи пошло облизывает свои распухшие губы, сводя меня с ума.
Не выдержав, кладу ладонь на её затылок и, слегка надавив, заставляю придвинуться ближе. Обхватываю член и медленно начинаю водить головкой по её красивым губам.
– Открой рот, – шепчу хрипло, размазывая каплю смазки. Настя, как прилежная девочка, послушно выполняет. Ударяю членом по ее язычку и сразу толкаюсь в гостеприимно распахнутый для меня, жаркий рот.
Вроде бы вхожу аккуратно, всего лишь наполовину, но Настька все равно давится. Запаниковав, упирается ладонями мне в бедра.
– Шш, дыши носом, Настюш, – погладив по щеке, за волосы оттягиваю ее голову назад.
Сластенка делает несколько жадных, спасительных глотков воздуха, а после сама тянется к члену. Позволяю ей немного побаловаться: облизать его, как конфету, пососать головку, поводить губами по стволу…
Ее движения неумелые, порывистые, но меня от них все равно прет. Запрокинув голову и закрыв глаза, наслаждаюсь влажными звуками и ее старательными губами. Однако, все равно хочу больше: глубже в ее рот, сильнее, жестче.
Поэтому через несколько минут перехватываю инициативу и, заставив ее запрокинуть голову, делаю пару поступательных движений на пробу, а после толкаюсь ей в горло.
У нее тут же срабатывает рефлекс и на глазах выступаю слезы, но она только лишь судорожно дышит и тяжело сглатывает, когда я выхожу.
– Расслабь горло, Настюш, не задерживай дыхание – наставляю, делая еще один глубокий толчок, а потом снова и снова. И с каждым разом она все лучше принимает меня, перестает зажиматься.
– Умница. Вот так. Не стесняйся, – одобрительно приговариваю, как завороженный, глядя на нее, на то, как слюна медленно стекает с подбородка ей на грудь. Подцепив бретельку сорочки, позволяю шелку соскользнуть на талию и, наклонившись, в такт движению бедер начинаю поглаживать ее торчащие, напряженные соски. Настька стонет с моим членом во рту и жмурится от удовольствия, а я окончательно слетаю с катушек от понимания, что ей нравится сосать мне, что ей это в кайф.
– Поласкай себя, – требую, вгоняя член так глубоко и жестко, что она заходится кашлем и слезами, но не просит остановиться, лишь протестующе мычит, когда я повторяю свой приказ. – Давай, маленькая, руку в трусы и ласкай. Ты ведь там мокрая вхлам.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Несколько долгих секунд она борется с остатками смущения, но, видимо, поняв, насколько это нелепо, учитывая ситуацию, расставляет колени пошире и ныряет ручкой под подол сорочки.
Как только она касается себя, у нее вырывается стон и закатываются глаза. И это настолько сексуально, что меня насквозь прошибает удовольствием.
Вдалбливаюсь в нее уже просто без контроля, на всю длину, глубоко в горло, стону вместе с ней от кайфа, и кончаю на растраханные губы так сильно, что темнеет в глазах, а после трясет, как припадочного, особенно, когда она все до последней капли слизывает и глотает.
– Ох*енный рот, Настюш, – шепчу ей и, наклонившись, впиваюсь в него глубоким, жарким поцелуем.
Да, после того, как кончил в него. И да, в залитый слюнями и слезами. Но похер. Абсолютно.
В конце концов, почему я должен брезговать собой и своей девочкой? Пусть такой херней страдают закомплексованные придурки и ханжи, у меня, слава богу, с башкой в этом плане порядок.
Остаток ночи мы с Настькой проводим в разговорах. Я бы, конечно, с удовольствием продолжил просвещать ее по части секса: отжарил бы по-полной программе, но увы и ах. Она не позволяет даже через трусики коснуться её и довести до оргазма. Снова садит на цепь пошлую девчонку и, врубив скромницу, убегает в ванную, приводить себя в порядок.
– Откуда этот шрам? – спрашивает чуть позже, когда пытаемся заснуть, и проводит кончиками пальцев по моей спине, а я с улыбкой вспоминаю молодость.
– Это я в шестнадцать решил девчонку впечатлить на восьмое марта, да заодно подзаработать. Подбил друзей угнать у хачей фургон с цветами. У них раньше вместо складов стояли фургоны рядом с торговыми палатками. Ну, вот пока мои друганы забалтывали продавца, я пытался этот фургон завести. Там меня хач и спалил, да чиркнул слегонца по спиняке, когда я убегал.
– О, Боже! – засмеялась Настька и, прищурившись, конечно же, не удержалась от претензии. – Ты так сильно был влюблен в ту девочку?
У меня вырывается смешок.
Ох, уж эта женская логика! Им кажется, что если мужик совершает что-то из ряда вон ради них, то это какая – то стопроцентно невзъ*бенная любовь. С возрастом оно, конечно, так и есть: ты чётко понимаешь последствия и рискуешь только ради той, что действительно нужна. В шестнадцать же эпатаж в большинстве своём – не более, чем дурная кровь, желание показать себя и по-быстрому получить то, что хочется.
Я тому яркий пример: уже через неделю у меня была другая девчонка и новые приключения. Но Настьке я это, конечно же, не вижу смысла объяснять. Просто притягиваю её к себе вплотную и, забравшись руками под сорочку, сжимаю её упругие булочки.
– Я был всего лишь отбитым на всю башку подростком, Настюш. Сильно влюблен я только в одну длинноногую, зеленоглазую девочку, – шепчу, целуя ее в кончик носа.
– Неужели? – тянет она с довольной улыбкой и, слегка прикусив мою нижнюю губу, предъявляет. – Вот только почему-то, Сергей Эльдарович, для «сильно любимой, зеленоглазой и длинноногой» покупаете букет, а для не пойми кого угоняете фургон с цветами. Что-то как-то не сходится…
– Все сходится, Анастасия Андреевна. Просто сильно любимая – сама, как тот фургон с цветами, который приходится угонять у всего мира, поэтому не было времени подумать о чем – то более впечатляющем, но обещаю, я исправлюсь, – заверяю её со смешком. Проведенные аналогии веселят.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Мне ничего не нужно, ты же знаешь. Пусть только все получится и обойдётся без ударов в спину, – погладив меня по щеке, отзывается Сластенка тихо. Я же в который раз поражаюсь, как тонко она все чувствует и понимает.
– Получится, маленькая, не сомневайся, -прижав её к себе крепче, целую в макушку, точно зная, что без ударов в спину вряд ли обойдется.