голову, рявкнул леопард. — Он, поганец, мне щёку расцарапал. И внутри я… О-ох! Щека об зубы ободралась.
Леопард поморщился. Точнее это был уже не леопард. Индра постепенно превращался в человека. И гримаса больше напоминала человеческое лицо с кошачьим выражением.
Превращение закончилось.
— О-ох, — вновь протянул Индра. — В башке шумит. Как будто ведро сомы выпил. Сейчас. Посижу. Очухаюсь…
Несколько мгновений молчания. Индра сел в позу лотоса, держась обеими руками за голову, а Ваю внимательно смотрел на него. Во взгляде повелителя ветра читалась забота и жалость к незадачливому богу грома.
— Что это было, ветродуй?
— А я-то откуда знаю? — пожал плечами Ваю.
— Ну, не хрена себе ответ! Это чья земля? Ты у нас локапала или нет? Тебя же защитником северо-запада поставили. Вот и объясняй, чего в твоих землях творится! О-ой! — Индра опять схватился за голову. Крови на нём уже не было. Щека зажила. Но мозги на место ещё не встали.
— Похоже, мы нарвались на какого-то северного демона. Говорил он на языке морт, но нам, богам, к счастью, толмачи без надобности. Демону, кстати, тоже. Он себя назвал. По-нашему это звучит: Вала. Шарабха, похоже, был его. Демон попрощался и улетел в лес.
— Вот как? Мы что же? Будем терпеть выходки северных демонов? Ему это так не пройдёт! Мы ещё с ним потолкуем… — глаза Индры мстительно заблестели.
— Ты хочешь войны с Еном?
— Нет. Северные земли нас не интересуют. Но надо покумекать… Ну, ладно, пошли лошадей ловить…
Индра поднялся, слегка потянулся, расправил плечи и, будто бы невзначай, негромко проговорил:
— Нашим обо всём этом — ни слова.
Ваю посмотрел в глаза приятелю и, молча, понимающе кивнул.
* * *
Рассказчик внимательно посмотрел в окно, потом на гостей.
— Что-то, ребята, смеркаться стало. Не пора ли вам по домам?
Гости зашевелились, скидывая с себя очарование сказочного мира.
— Вот это да… — совершенно не в тему пошептал Иван. — А откуда здесь у нас индийские боги взялись?
— Как откуда? — удивился Николай Денисович. — Они ведь в ту пору ещё не были индийскими. Они жили на Урале. А в Индию многие из них гораздо позже вместе с ариями ушли.
— Дядя Коля, — влез в разговор Гаврилов, — а ведь получается, зря Косолапый думал, что без него всем лучше будет…
— Да, Серёжа. И вы все запомните: никогда не думайте, что мир без вас будет лучше. Мир — слишком тонко переплетённая сущность. Если вы здесь живёте, значит, у Творца в отношении вас есть какой-то план. Значит, что-то вы должны сделать. Нельзя сдаваться, пока игра не закончена.
Глава 4. Шурале, чуд и оборотень
* * *
Двое подростков, не спеша, бредут домой из школы. Какое-то время идут молча, потом один вздыхает и задаёт, мучивший его долгое время, вопрос:
— Серый, я вот всё про сочинение думаю, которое мы сейчас писали…
— А чего про него думать?
— Ну, во всех книгах только по любовь и пишут. Любовь, любовь. А есть она вообще эта любовь? Мне уже 15 лет стукнуло, а я понятия не имею, что это такое?
— Аника, чего это тебя перекосило?
— Да я серьёзно, Серый, может быть, выдумали эту самую любовь? Может быть, и нет её, а это простое самовнушение?
Серёга пожимает плечами.
— Отец мне недавно такую теорию задвинул. Любовь, говорит, это пониженная критичность к объекту влюблённости.
— Это как?
— Ты, вроде как, не замечаешь её недостатков. А если и замечаешь, то начинаешь их оправдывать. Длится такое обычно 3–4 года. И нужно для притирки молодой пары в первое время супружеской жизни и чтобы сразу не разбежались с рождением первенца. А дальше уже, как говорят, стерпится — слюбится.
— То есть всё-таки без самовнушения не обходится?
— Наверное. А ты чего? Влюбиться в кого решил? Думаешь, так просто?
— А чего? Годы-то идут. А сама эта любовь, похоже, с неба не свалится. Надо ж что-то делать.
— Хм… Йожкин корень… Ну, ты, блин, экспериментатор… Только кандидатуру надо подбирать с небольшим количеством недостатков. А то ведь в тебе надо пониженный уровень критичности выработать. Не со всеми это получится. Вон Любка Николаенко, к примеру…
Юрка представил образ двоечницы и неряхи Любки Николаенко и сморщился:
— Не-е-е, ме-е-е-е, бе-е-е…
— Бе-е-е, — поддержал друга Серёга, мотая головой с брезгливой физиономией.
И оба заржали.
— Не, ну, я не такой экстремал, — заявил Юрка. — Я про Ленку Светину…
— О! Дитя Света, что сидит перед тобой? — удивился Серёга. — Девочка с золотыми волосами…А не глуповата она для тебя?
— Да ты чё?
— Всё. Молчу, молчу. Вижу, порог критического восприятия уже снижен. Что я могу для тебя сделать, друг мой? — патетически вопросил Гаврилов, и тут же ответил. — Мы с Ольгой Булановой собираемся в кино в субботу. Хочешь, она Ленку прихватит? Они, вроде как, корешатся время от времени…
— Серый! Ты настоящий друг! Слушай, а, может, махнём сейчас на великах в деревню к дяде Коле. Послушаем его сказку?
— А уроки?
— Ой, да чего там делать? Физра — не в счёт. Литературу после сегодняшнего сочинения не задали. Алгебру три номера да по истории один параграф. Полчаса делов. Завтра в школе сделаем. И давай, Ваньку тоже совратим…
* * *
Дома, глядя на себя в зеркало, Юрка думал, что он, конечно, не Ален Делон, но ведь точно симпатичнее Челентано. А девки на него почему-то не вешаются. Если так дальше пойдёт, можно ведь без жены и детей остаться. А это, значит, жизнь — зазря. И если гора не идёт к Магомеду, то пора Магомеду самому за горами побегать.
Тут где-то на фоне сознания кошачьим коготком по сердцу царапнуло одно прошлогоднее воспоминание. Дело ещё в конце 7 класса было. Валерка Воробьёва вдруг стала оказывать ему мелкие знаки внимания. По душе Лерка была девчонкой хорошей, но узкое лицо и слишком большой нос делали её похожей не на воробья, а скорее на грача. Впрочем, биологичка, вроде бы говорила, что грачи принадлежат к отряду воробьиных… Да не важно. Важно, что Юрка не хотел, чтобы у его детей был такой же клюв. И просто представить себя гуляющим под руку с этой птицей не мог. Поэтому Юрка Лерку от себя оттолкнул. Преднамеренно, грубо и однозначно. Воспользовался какой-то вознёй, затеянной одноклассниками. Лерка тогда попыталась втянуть его в эту игру, слегка пихнула плечом. А он развернулся и обоими руками толкнул её в грудь со словами: «Отстань от меня!» Воробьёва обиделась и больше не приставала.
Юрке до неё не