Удар.
Еще удар.
Металл истончался под мощными ударами хозяина вулкана, обретал форму. Пот глаза заливал, зрение туманил, но хозяин вулкана не утирал его.
Домой рвется, глупая.
Удар.
Знал, почему не хочет с ним оставаться. И не винил. Он бы и сам не захотел.
Еще удар.
Уверен был, что не примут ее соплеменники обратно. Ничего-то в людях не меняется. И не изменится никогда.
Не призна́ют.
Удар.
Отрекутся.
Еще удар.
Выгонят.
Еще один.
Ему-то это наверняка известно. А ей убедиться самой придется. Знал, что после зачахнет от тоски по дому в горе этой. И хоть понял уже, как девица духом сильна, но у всякой силы свой предел есть.
Но ему-то что за дело? Никогда его судьба невест не волновала. Приходили — и забирал их Изначальный Огонь. Хворых, ослабленных, угасающих. И сил-то в них не было своей судьбе противиться.
А в ней есть. И сила духа, и бесстрашие, и гордость. Да что о том думать… Оставшись в живых, только самой себе хуже сделала. Совсем как та, другая.
Нахмурился, отложил молот. А в памяти уже вспыхнуло, закружилось, как подхваченный ветром сухой лист, воспоминание, принося сердечную боль.
Глава 12
— Ты… жива… Я знал… Чувствовал…
— Уходи, Редрик.
— Я за тобой пришел, — произнес хрипло и перехватил меч поудобнее, чтоб в руке не скользил — от волнения ладони вспотели. — Идем. Ты не бойся, я смогу тебя защитить от него.
Покачала головой и с места не сдвинулась. Видел, как в уголках губ, которые столько раз целовал, складка залегла.
— Оставь меня, Редрик. Прошу.
— Оставить? — неверяще смотрел на хмурившуюся девицу.
Сердце от радости так и заходилось. Не знал, каких богов благодарить за то, что видит ее. Живой. Здоровой. Цветущей. Выходит, не успел еще обряд свершиться.
Готов был к ней броситься, да только девица глядела неласково, а после ее просьбы Редрика и вовсе будто ведром ледяной воды окатило.
— Ты верно услышал.
— Да ты ведь моя невеста. Ты мне обещана, как я могу уйти? — Сделал к ней шаг, но девица отступила. Тогда и он замер. — Что же ты?..
Досадливо поморщилась.
— Уходи. Не твоя я больше.
— А клятва как же? Или не помнишь, как в майскую ночь клятву перед богами давала?
— Помню. Но клятвы той больше нет. И девицы той больше нет.
Ветер трепал волосы цвета ореховой коры, а голубые глаза смотрели холодно. Присмотрелся к ней заново в свете отправляющегося на покой Отца-Солнца. На шее нитка бус гранатовых, платье богатое, каких в селении никогда не нашивали, косы прошитыми золотом лентами переплетены.
— А ты и верно другая, — проговорил задумчиво. — Да только причина известна, — прищурился, — это все колдовство его проклятое!
— Колдовство то любовью зовется.
— А со мной не любовь, выходит, была? Не люб тебе больше? — невесело усмехнулся.
Прикусила губу, сжала маленькие руки в кулаки. Видел, как поднимается и опускается грудь, словно воздуха его невесте не хватает.
Терпеливо ждал ответа.
— Ошиблась я, Редрик. Ты меня прости.
— Ошиблась? — нахмурился.
— За любовь я нежность принимала. И… и… привычку, — выпалила. — Мы же с тобой с малых лет знаем друг дружку. А когда родителей твоих и моих хворь болотная унесла, горе нас объединило. Неужто сам не помнишь?
— Говоришь ты складно, да только не верю тебе. Не могла за седьмицу ты так перемениться. — Мотнул головой, отсекая саму мысль. — Не верю.
— Твоя воля. Но жизнь моя теперь здесь, Редрик. Как и сердце.
— Да ведь чудовище…
Не дала договорить. Сложила руки к груди, топнула обутой в узорчатый башмачок ножкой.
— И чудовищу любовь ведома, иначе б не выжила. Да только и не чудовище он вовсе!
Отшатнулся, словно ударила его. Да и ударь, не было б так больно. Разлилась в сердце тоска, а в горле горечь. Не врала. Верила в то, о чем говорила.
— Ты сама на себя не похожа! — почти выкрикнул.
Покачала головой. И смотрела на него почти с жалостью.
— Это я раньше на себя похожа не была, а теперь вот она я. — Отступила на шаг, словно давая на себя посмотреть. — Как есть.
Смотрел и не узнавал ту, которой сердце отдал. Она и не она. Будто и впрямь кто огонь внутри ее зажег. Глаза так и светились. Любовью. Но не к нему. Только все одно не верил. Без колдовства тут не обошлось.
— Зачем же вышла ко мне? — спросил горько.
— Чтоб ты правду знал. Сил нет, как подумаю, что ты себе покоя не находишь. Сердце болит. — Вздохнула и прошептала жалобно, умоляюще: — Уходи, Редрик.
— А ну как в селениях узнают о том?
Покачала головой.
— Знаю, что никому не расскажешь. Такой уж ты… скрытный да молчаливый. Что у тебя на уме да на сердце одним богам ведомо.
— Такой уж я и есть.
— А он… он другой, — прошептала с жаром и тут же осеклась. И этот же жар щеки опалил. Махнула рукой. — Ты ступай домой, Редрик. Забудь меня. Девиц в селении много. Да и ты жених хоть куда, и…
— Не жалей меня, — проговорил хрипло, крепче сжимая в руке меч. Сам его седьмицу ковал, под ликом Отца-Солнца закалял, да в Матери-Земле отлежаться давал. — Что угодно от тебя снесу, кроме жалости.
— Редрик…
Отец-Солнце скрылся почти, оттого не увидел и не услышал, как явился из тьмы тот, кого всем сердцем ненавидел. Подошел крадучись, будто большой хищный зверь, по-хозяйски обвил рукой стан его, Редрика, невесты. И выглядел совсем как человек, только глаза, в которых пламенные искры скакали, и выдавали.
— А я-то думаю, куда моя супруга с праздника подевалась. — Перевел взгляд на Редрика, сверкнул красными сполохами взор. — Зачем пришел? — спросил лениво, растягивая слова.
Редрик меч крепче сжал.
— За невестой своей, — проговорил твердо.
— А железку свою для меня припас? — чуть не смеялся.
Девица за руку чудовище взяла, в лицо ему заглянула.
— Любимый, отпусти его с миром. Он никому ничего не скажет.
Усмехнулся, притянул к себе девицу, крепко поцеловал в губы.
Тут уж Редрик не выдержал — с рычанием кинулся вперед. Да только чудовище не пошевелилось даже. Щелкнуло пальцами, и тотчас одежда на Редрике занялась. В один миг боль такая по телу разлилась, какой никогда не испытывал.
Упал на колени, меч выпал из охваченных огнем рук. Сжал зубы и ни звука не произнес. Ежели Старуха-Смерть за ним придет сейчас, так не станет чудовище о милости молить. Только не перед невестой своей.
— Не надо, любимый! — услышал родной голос той, которая еще недавно его, Редрика, любимым называла. И от этого стало во сто крат больнее, чем от пожирающего плоть огня.
— Таких только так и надо. Чтоб знали и не совались, куда не следует, — услышал жестокое и насмешливое.
— Отпусти его, любимый.
— Поучу сперва маленько.
Подошел к почти уж лежавшему и ничего не чувствовавшему от боли Редрику, склонился над ним.
— Чтоб у горы моей тебя не видел, — полыхнули алые глаза, — жизнь твою жалкую только из-за супруги своей сохраню. А еще раз увижу — убью. Понял меня, кузнец?
— Веста… — прошептал Редрик, перед тем как во тьму уйти.
«Веста, Веста, Веста»… — охотно подхватил горный ветер.
* * *
Тряхнул хозяин вулкана головой, прогоняя видение. Отчего он это вспомнил?..
Ах да…
Та, другая, тоже поначалу здоровой да веселой казалась, а потом… Зажмурился, прогоняя оттиснутую в памяти страшную картину — яблоневые деревья, алый, будто кровь, закат и белое, как молоко, лицо его любимой. Бездвижные ресницы полукружьями на запавших щеках лежат, косы горный ветер треплет, губы приоткрыты…
То же и Лиссу ждет.
Выходит, лучше ей было в Изначальном Огне сгинуть.
* * *
Осмотрелась, увидела шкаф, достала оттуда плащ с капюшоном. Ровно в таком хозяин вулкана стоял передо мной. И хотя для меня одеяние длинновато оказалось, капюшон лицо хорошо скрывал. В чем и был прав мой супруг новообретенный, так в том, что не стоило сразу свое лицо соплеменникам показывать. Пойду к Алане. Лучше всего вечером, чтоб наверняка никому на глаза не попасться. А там уж ее батюшка за ночь придумает, как всем мое возвращение объяснить.