Тогда бы… Тогда ей не было бы так тяжело слушать то, о чем должен рассказать ей Ромка. Мальчик крепко зажмурил глаза. Забыть! Хоть на минуту забыть обо всем! Но из темноты сразу выплыла зажигалка. В виде снарядика. С секретом. А может, это совпадение? Мало ли похожих зажигалок бывает на свете.
Ничего не говорить? Промолчать? А если у Вациса все же отцовская зажигалка? Если он знает, где и как погиб отец? А вдруг отец жив? Нет! Нет! За десять лет он бы подал весточку о себе…
Из распахнутых окон полилась музыка. Это мама включила приемник. Мелодия легкая, веселая. Мама напевает. Голос у нее приятный. Во всяком случае, Ромка уверен в этом. Особенно хорошо поет она лирические песни. Ее даже в самодеятельность приглашали. Только отказалась она.
…В доме вкусно пахло свежим борщом. Так вкусно, что Ромка, позабыв на минуту о своих горестях, сразу направился к столу.
— Мыть руки! — вернула его обратно на кухню мать. — Что у тебя нового? Как прошло правление?
— Хорошо, — не сказал, а скорее выдавил из себя мальчик. — Все очень хорошо.
И, видно почувствовав неубедительность своего тона, бодро добавил:
— Правда, очень хорошо!
— За поездку хвалили?
— Ага!.. Знаешь, мама, давай кушать…
Сели за стол. Ромка сперва немного рассказал об удивительном превращении смотрителя корабельного кладбища, словно по мановению волшебной палочки сменившего гнев на милость.
— Будто и не противился он, будто и не прогонял нас с Пятрасом! — возмущался Ромас. — Мол, одобряю: все знаю, все понимаю, все сделаю…
— Зря сердишься. Хороший он. Только уж очень старенький. Скажу по секрету: дядя Юозас так любит свои старые корабли, что частенько даже ремонтирует их…
— Ну?
— Да, да. Не удивляйся. То стекло вставит, то рубку выкрасит, то раму какую-нибудь укрепит…
— А я и не сержусь.
Наконец Ромка собрался с духом:
— Мам, расскажи, какую ты подарила отцу зажигалку…
— С чего бы это?
— Просто так… Позабыл я…
— Чудной ты у меня. Скачешь по разговору, как белка.
— Ну, мама!
— Ладно уж… Купила я эту зажигалку у какого-то очень высокого мужчины. Он ходил по базару и все время повторял: «Зажигалка с секретом! Купите чудесную зажигалку!» А я как раз искала отцу подарок ко дню рождения. Вот и подошла. Взяла в руки и сразу решила, что лучшего подарка мне не сыскать…
— Какая… Какая она?! — подался вперед Ромка.
— Сделана в форме снарядика. Гладкая, блестящая. Головка откручивается. Только секрет знать надо. Без этого не откроешь. Отец радовался. Он у нас с тобой всякие замысловатые вещи любил, — улыбнулась мать.
— Острие снарядика из янтаря?
— Да.
— Вокруг надпись: «Неринга»? [10]
— Да.
— И крошечный парусник вырезан?
— Да, — растерянно кивала головой мать. — Откуда ты знаешь? Неужто помнишь? Ведь тогда совсем малышом был…
Ромка поднялся. Оперся руками о стол и отчаянно, словно бросаясь в пропасть, сказал:
— Сегодня я держал в руках зажигалку отца!
— Что?.. — по лицу матери поползла мертвенная бледность.
Оттолкнув стул, мальчик кинулся к ней. Крепко обнял. Прижался. И рассказал обо всем. Ничего не утаил.
Когда Ромка закончил, в комнате нависла жуткая тишина. Мать словно окаменела на стуле. Сидела холодной статуей, уставившись в одну точку.
— Мама! — закричал Ромас.
Голос сына вернул женщину к действительности. Она вскочила и заметалась по дому.
— Мама!!
Тогда она остановилась и долго глядела на Ромку.
— Идем, Ромка, — наконец сурово проговорила она. — Возьми фонарик. Я хочу видеть зажигалку! Может, через нее к отцу твоему ниточка протянется. Ведь никто не видел его мертвым. Никто! Ушел в море и не вернулся…
— Пойдем завтра?
— Нет! Нет! Сейчас!
— А если Вацис уже вернулся?
Ромка понимал, что сейчас не время идти на корабельное кладбище. Но что мог он сделать, если его слова просто не доходят до мамы! Видно, она боится, что Вацис может исчезнуть и вместе с ним исчезнет зажигалка. Зажигалка и надежда узнать что-нибудь о муже…
Мать и сын шли сквозь ночь, тесно прижавшись друг к другу. За всю дорогу они не сказали ни слова. Так ходят на похоронах, так провожают в последний путь дорогих сердцу людей.
Перед тем как подняться на борт парохода, мать, видимо отвечая на свои мысли, сдавленно проговорила вслух:
— Десять лет… Десять лет…
— Что? — не понял Ромка.
— Веди!
Штормтрап был опущен, хотя несколько часов назад Ромка собственноручно затолкал его под трубу. Он сказал об этом матери. Она какое-то мгновение колебалась. Потом сказала:
— Иди домой!
Нет, ни за что! Ромка не оставит маму одну. Надо только как-нибудь унять дрожь. И руки почему-то плохо слушаются. Ромка включает фонарик, разрезав лучом света кромешную тьму, в глубине которой лежит на черной воде катер.
— Иди домой! — подталкивает Ромку к берегу мама.
Но Ромка ныряет под ее руку и начинает спускаться по штормтрапу.
Перекладина. Еще перекладина. Еще. Кажется, трап стал по меньшей мере втрое длиннее. Наконец палуба! И тут что-то тяжелое и душное со страшной силой обрушивается на мальчика. Больше он ничего не помнит…
Очнулся Ромка в рубке «Звездочки». Он лежал на рундуке лицом к стенке. Трещала голова, болели руки. За спиной разговаривали мама и Вацис. Мальчик напрягся, боясь пропустить хотя бы одно слово.
— Говоришь, кроме сына и тебя, никто не знает?
— Никто…
— Что ж, и это может быть. Только поживем — увидим. А пока считай, что повезло тебе с твоим детенышем. Попадись к другому — камень на шею и в воду… Зажигалку видишь?
— Вижу.
— Узнаешь?
— Узнаю.
— Как отправлялся сюда, дал мне ее муженек твой. Или позабыла уже Антанаса Дайлидониса? А?
— Где он?!
— По ту сторону моря, где нет соцсоревнования и большевиков. Понятно? Ха!
— Врешь!
— Ну, зачем оскорбляешь? Вацис Скайзгрис никогда не врет.
Вацис Скайзгрис! Ромка с трудом сдержал рвущийся из груди крик. Вацис Скайзгрис! Сын бывшего владельца Ребячьего дома, палач и убийца. Он бежал из Жуведры вместе с фашистами, расстреляв в последний момент четырех рыбаков, подозреваемых в помощи партизанам.
Конечно, Ромка вряд ли знал бы о нем. Но через три года после войны Вацис Скайзгрис снова появился на побережье. Возглавив банду кулацких сынков, он проложил множество кровавых дорожек. Скрывался в густых лесах, среди болот. Выполняя приказы своих зарубежных хозяев, убивал коммунистов, комсомольцев, активистов — всех, кто пес литовскому народу свет новой, советской жизни. Не только убивал, но и зверски мучил, запугивал, поджигал.
Несколько раз банду Вациса Скайзгриса уничтожали. Но сам он всегда ускользал. Потом разыскивал людей, мечтающих вернуть свои богатства, переданные советской властью трудовому народу. И опять гремели выстрелы из-за угла, опять матери пугали детей именем бандитского главаря.
Вскоре после исчезновения Ромкиного отца пронесся слух, что Вацис Скайзгрис убит. Этому долго не верили. Но проходили месяц за месяцем, и люди убедились, что настал конец страху, что ничто больше не мешает им радоваться жизни…
Вацис Скайзгрис! А они-то с Гражиной думали, что на катере скрывается сын дяди Балиса. Вот оно как обернулось! Значит, недаром чувствовал Ромка, что человек с кладбища — страшный человек. Фашист!
Но что это он говорит об отце? Жив? Живет за морем? Видел его?
Ромка осторожно перекатился на спину. Повернул голову. Чуть разомкнул веки. Сквозь сеточки ресниц увидел крупное лицо, освещенное желтым светом коптилки. Хищный нос, глубокий шрам-вмятина на лбу, далеко выступающие вперед надбровные дуги. Уголки рта опущены.
И вдруг Ромке стало легко и радостно. Врет. Все врет. Дяде Балису говорил, что в Сибири скрывался… «Мама, не верь ему! Мама!»
А двое за столом вели далеко не веселый разговор.
— Так, дал он мне зажигалку и говорит: «Покажи Лайме — все для тебя сделает»… Возьми, возьми ее в руки. Убедись.
— И больше ничего не велел сказать?
— Велел. Живет барином, на собственной машине раскатывает. А работы почти никакой… Мозоли от весел давно посходили.
— Адрес дашь?
— Ни к чему он тебе. Даже лишний. Письмо передать — пожалуйста, передам.
— Говоришь, барином живет, а адреса назвать нельзя. Хорош барин!
— Лучше быть барином без адреса, чем голодранцем с адресом.
— Это уж кому что нравится… А почему ты сам не объявился? Или ждал, пока Ромка разыщет?
— Надобности не было.
— А теперь есть?
— Раз уж встретились, то появилась.
— И чего ты хочешь?
— Это уже другой разговор. Вижу, помнишь ты еще муженька.
Ромку удивляло необычайное спокойствие матери. Не кричит. Не плачет. Разговаривает со Скайзгрисом так, словно не палач и убийца перед ней, а просто знакомый, которого она давно не видела.