В письме подчёркивалось, что «источником раболепия и низкопоклонства» в современных условиях является попавшая под духовное влияние Запада «наименее устойчивая часть нашей интеллигенции».
Суть и задачи развёрнутой воспитательной и пропагандистской кампании Жданов сформулировал в следующем абзаце: «Дело Клюевой и Роскина вскрыло, что среди некоторых работников нашего государственного аппарата, в том числе и руководящих, имеют место нетерпимое притупление бдительности, благодушие и ротозейство. Перед лицом враждебного капиталистического окружения некоторые наши работники ведут себя не как государственные политические деятели, а как беспринципные аполитичные деляги, готовые попасть в сети и оказать любую услугу иностранному разведчику ради пары льстивых, ласковых слов. Если мы хотим, чтобы нас уважали и считались с нами, мы должны прежде всего уважать самих себя. Задача заключается в том, чтобы наши люди научились держать себя с достоинством, как подобает советским людям»{699}.
В наши дни очернителями истории «дело Клюевой — Роскина» используется как аналог «травли Ахматовой и Зощенко» в сфере воздействия государства на научную интеллигенцию. Утверждается, что, мол, Сталин и Жданов по своей тоталитарной привычке мешали естественному развитию отечественной и мировой науки. При этом подразумевается, что центр этой науки находится конечно же за пределами нашей страны. Впрочем, обличители научной «ждановщины» своего добились — центр науки в наши дни действительно страшно далёк от России. А рыдания по поводу «гибели международного сотрудничества» в конце 1940-х годов, отсутствия в нашей стране «научной открытости» отдают театральщиной и рассчитаны на очень наивных людей. Выжженная чудовищной войной страна не могла позволить себе дарить высокой ценой добытые научные знания куда более богатому и благополучному сопернику. Тем более что соперник и сам, вопреки утверждениям, никогда не был склонен к филантропии и не спешил делать встречные подарки.
Постановление «О судах чести» предусматривало, что они избираются на один год. Но Жданов задумывал их не как временную пропагандистскую кампанию, а как всеобщий и постоянный инструмент воспитания общества — прежде всего чиновников и интеллигенции. И неудивительно, что именно чиновники и стали главными противниками этого нововведения. В отличие от интеллигенции они не выражали своё недовольство публично, но сопротивлялись привычными им бюрократическими методами.
Руководители центральных министерств отнюдь не спешили получить в своих ведомствах новый, непонятный, а главное, независимый от них общественный орган. Например, в Министерстве авиационной промышленности суд чести выбирать не стали, поскольку министр Хруничев посчитал, что у его подчинённых нет провинностей, которые находятся в компетенции судов чести. Министерство находилось на острие технического противоборства холодной войны, как раз начинались работы по созданию реактивной авиации (не менее важные для страны, чем атомный проект) и авиационный министр, ощущая свою необходимость, мог проявить независимость от органов партийного контроля.
Другие чиновные начальники сопротивлялись не явно, но не менее решительно. В итоге задуманная кампания развивалась медленно и со скрипом. Только в начале октября 1947 года состоялся суд чести в Главном управлении гидрометеорологической службы — его работники обвинялись за излишнее рвение в рассекречивании сведений по гидрометеорологическому режиму отдельных районов СССР.
15 октября 1947 года состоялось заседание Оргбюро ЦК ВКП(б), посвященное вопросам исполнения постановления «О судах чести». «Мне кажется, — говорил на заседании оргбюро Алексей Кузнецов, — что в реализации закрытого письма ЦК мы встречаем сопротивление. Хочется признавать это или не хочется, но это факт: мы встречаем сопротивление и со стороны партийных руководителей на местах, и со стороны хозяйственных руководителей. То, что товарищи не хотят организовывать суд чести, означает, что они сопротивляются той новой форме воспитания интеллигенции, которую установил ЦК»{700}.
Такое мнение одного из главных выдвиженцев Жданова было не случайным. В ЦК вопросы судов чести курировали именно Кузнецов и Суслов, но главное — для группировки Жданова суды чести были не только инструментом мобилизации общества в условиях холодной войны, но и средством усиления собственного влияния на весь государственный аппарат. Поэтому новый секретарь ЦК Алексей Кузнецов проявит небывалую активность в организации таких судов. Но ситуация имела и обратную сторону — рост влияния и активное вмешательство «Ленинградцев» Жданова во все сферы формировало против них молчаливое сопротивление, сговор остальных группировок во власти, ориентированных на других лидеров — в первую очередь на Маленкова и Берию. Эта консолидация чиновничьих интересов против «Ленинградской группы» очень скоро, почти сразу после смерти Жданова, породит «ленинградское дело». Но пока товарищ Жданов был ещё жив, и кампания судов чести развивалась вопреки молчаливому саботажу бюрократии.
Чтобы подать пример министерствам, а заодно и подвинуть сторонников Маленкова, Жданов инициировал проведение суда чести в аппарате ЦК. «Подсудимыми» стали ответственные работники Управления кадров и Управления пропаганды и агитации, руководившие отделами этих управлений до прихода туда людей Жданова. Впрочем, вменили им реальные прегрешения в виде слишком явной тяги к «сладкой жизни», ресторанам и женщинам в послевоенной Москве.
В ноябре 1947 года прошёл суд чести в Министерстве высшего образования СССР над профессором сельскохозяйственной академии Жебраком за то, что тот критиковал своего оппонента Лысенко не в советских изданиях, а на страницах американского журнала «Science».
До конца 1947 года состоялись суды чести в Министерстве геологии и Министерстве государственного контроля, в начале 1948 года — в Министерстве электропромышленности и Министерстве станкостроения. В декабре был санкционирован и в январе 1948 года проведён суд чести в Министерстве вооружённых сил. Под суд попали хорошо знакомые Жданову недавние высшие руководители ВМФ — адмиралы Кузнецов, Галлер, Алафузов, Степанов. Данный суд проходил на основании соответствующего постановления о военных судах чести от 1939 года, но явно в рамках кампании, начатой Ждановым. Общественным обвинителем адмиралов выступил маршал Леонид Говоров, ещё один соратник и выдвиженец Жданова.
Реальными причинами суда были разногласия Сталина с Кузнецовым о путях развития флота и, главное, невысокая оценка высшим руководством страны деятельности ВМФ в 1941—1945 годах и его послевоенной боеготовности. Официальное обвинение состояло в том, что в конце войны адмиралы передали Великобритании и США чертежи и описания некоторых систем вооружения нашего флота, а также большое количество секретных морских карт. Суд чести состоялся очень быстро и уже в начале февраля 1948 года признал адмиралов виновными и постановил ходатайствовать перед Советом министров СССР о предании их уже уголовному суду.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});