очень легкая и все пройдет без сучка без задоринки. Эти парни знали свое дело и были уверены в победе. Аксельссон мило шутил, припомнил к случаю эпизод, когда он, будучи молодым стажером, неудачно пытался подружиться с Мартином Беком, и сам тому посмеялся. Мартин Бек со своей стороны решительно ничего не мог припомнить, но на всякий случай тоже посмеялся.
Оба полицейских были отлично вооружены, на обоих была под мундиром защитная одежда. Стальные шлемы с плексигласовым забралом, противогазы и как основное оружие – легкие, надежные автоматы. Были у них также гранаты со слезоточивым газом – на всякий случай, а их физическая подготовка гарантировала, что в рукопашном бою им ничего не стоит справиться с таким человеком, как Оке Эрикссон.
План нападения казался предельно простым и разумным. Сперва человека на крыше надо забросать дождем патронов и гранат со слезоточивым газом, затем вертолеты, низко пролетая над крышей, высадят полицейских по обе стороны от преступника. Его будут брать с двух сторон, и, если учесть, что он и без того уже будет выведен из строя газом, у него почти нет шансов на спасение.
Один лишь Гунвальд Ларссон отрицательно отнесся к разработанному плану, однако не мог или не пожелал предложить взамен что-либо приемлемое, если не считать того, что ему казалось предпочтительным подобраться к Эрикссону из дома.
– Будет, как я сказал, – изрек Мальм. – Хватит с нас многообразия вариантов и личного героизма. Эти ребята специально натренированы для подобных случаев. У них по меньшей мере девяносто шансов против десяти. А перспектива остаться целым и невредимым составляет почти все сто. И чтоб я больше не слышал никаких обывательских возражений и предложений. Ясно?
– Ясно, – ответил Гунвальд Ларссон. – Хайль Гитлер!
Мальм дернулся, словно его прошило электрическим током.
– Это я тебе припомню, – сказал он. – Можешь не сомневаться.
Даже остальные поглядели на Ларссона с укоризной, а Рённ, стоявший ближе всех, вполголоса сказал:
– Ну и глупость ты сморозил, Гунвальд!
– Ты так думаешь? – сухо спросил Ларссон.
И вот спокойно и методично приступили к решающей операции. Машина с мегафоном проехала через территорию больницы почти в пределах видимости для человека на крыше. Не совсем, а именно почти. Повернулся рупор, и громовой голос Мальма обрушился на осажденный дом. Он сказал слово в слово то, чего и следовало от него ожидать:
– Алло, алло! Говорит интендант Мальм. Я вас не знаю, господин Эрикссон, а вы не знаете меня. Но даю вам слово профессионала, что для вас игра закончена. Вы окружены со всех сторон, а наши ресурсы неисчерпаемы. Однако мы не хотим применять насилие в большей мере, чем того требуют обстоятельства, особенно при мысли о невинных женщинах, детях и других гражданских лицах, которые находятся в опасной зоне. Вы натворили уже достаточно бед, господин Эрикссон, даже более чем достаточно. Даю вам десять минут для добровольной сдачи. Как человек чести. Я призываю вас: ради себя самого проявите понимание и примите наши условия.
Звучало здорово.
Но ответа не последовало. Ни слов, ни выстрела.
– Не исключено, что он опередил события, – сказал Мальм Мартину Беку.
Да, очевидно, речь была недостаточно убедительной.
Ровно через десять минут в воздух взмыли вертолеты.
Они описывали огромные круги сперва на большой высоте, потом устремились к крыше с двумя квартирами-студиями и балконами.
Одновременно со всех сторон начали забрасывать крышу и верхние квартиры гранатами со слезоточивым газом. Часть из них, пробив окна, залетела в квартиры, но большинство упало на крышу и балкончики.
Гунвальд Ларссон занимал, пожалуй, самую выгодную позицию для того, чтобы наблюдать за всеми перипетиями. Он поднялся на крышу издательства «Бонниерс» и спрятался за парапетом. Когда начали разрываться слезоточивые бомбы и ядовитые облака дыма расползлись по крыше, он выпрямился и поднес к глазам полевой бинокль.
Вертолеты безукоризненно осуществляли операцию «Клещи». Один шел несколько впереди второго, как и было задумано.
Машина зависла над южной частью крыши, откинулся плексигласовый козырек, и оттуда начали спускать десантника. Это был рыжеволосый Аксельссон, и выглядел он в своих доспехах и с автоматом в руках просто устрашающе. Газовые гранаты торчали у него за поясом.
За полметра до крыши он поднял с лица забрало и принялся натягивать противогаз. Он спускался все ниже и ниже и держал автомат на изготовку, уперев приклад в локтевой сгиб правой руки.
Сейчас, по всем расчетам, Эрикссон, если только это он, должен был, шатаясь, выйти из газового облака и бросить оружие.
Когда между ногами рыжего симпатичного Аксельсона и крышей оставалось двадцать сантиметров, прозвучал одинокий выстрел.
Несмотря на значительное расстояние, Гунвальд Ларссон мог разглядеть все в подробностях. Он видел, как тело дернулось и обмякло, видел даже пулевое отверстие между глазами.
Вертолет взмыл кверху, несколько секунд висел неподвижно, потом улетел – он летел над крышей, над больницей с мертвым полицейским, раскачивающимся на стропах. Автомат так и висел на ремнях, а ноги и руки мертвого бессильно болтались на ветру.
Противогаз он так и не натянул до конца.
Гунвальду Ларссону первый раз за все время удалось мельком увидеть человека на крыше. Длинная фигура в плаще быстро переменила место подле трубы. Оружия Ларссон увидеть не мог, но зато увидел, что на человеке противогаз.
Второй вертолет, осуществляющий часть операции «Клещи» с севера, некоторое время повисел над крышей, подняв плексигласовый козырек. Десантник номер два изготовился к прыжку. И тут протарахтела пулеметная очередь. Человек на крыше явно взялся за свой «джонсон» и меньше чем за минуту сделал добрую сотню выстрелов. Его самого не было видно, но расстояние было таким ничтожным, что