сидели я и Каро, по другую — Саго и мальчик-армянин с острова Ява. Зрители смотрели на нас, как на вывезенных из неизвестной страны дикарей. Красноречивый путешественник рассказывал и указывал пальцем на нас… В начале своей лекции он описал мрак невежества Азии, необразованность и вытекающее отсюда плачевное состояние народа. Затем, перейдя к частностям, заговорил об армянском народе, о его историческом прошлом, о том, какую роль играли армяне при римских и византийских императорах, во время крестовых походов, в борьбе с магометанами и, наконец, о современных нуждах армянского народа.
Развивая свои положения, ученый-путешественник пришел к выводу, что армяне могут послужить прекрасным проводником европейской культуры в Азии. «Мы вступили в Азию, — сказал он, — с нашими миссионерами и евангелием — и тем самым вызвали у всех негодование, так как религиозные традиции в течение ряда веков пустили глубокие корни в народе. Мы задели нежнейшие струны его души и чувств и вызвали отвращение к себе, к тому свету, который мы желаем распространить в Азии. Миссионеры сослужили плохую службу: мы поселяли раздор в чужой стране. Попытаемся же помочь Азии, отправив туда настоящих апостолов знания и науки, и тогда, я уверен, они полюбят нас. Предоставим им свободу в вопросах веры. Азия — создательница религии, она создаст сама для себя новую веру, если будет необходимость». И он закончил лекцию словами: «Азия дала нам первоначальные научные сведения, а сама состарилась и застыла в неподвижности. Мы — ее передовые ученики — должны быть признательны нашему старому учителю. Возвратим ему сторицею полученное нами: пусть она вновь возродится и заживет новой и кипучей жизнью. С этой именно целью я привез из Азии сих юнцов, являющихся украшением нашего собрания». Гром аплодисментов потряс огромный зал. Четверо из присутствовавших подошли к лектору, пожали ему руку и заявили, что желают усыновить нас и дать нам образование. Меня взяла одна вдова, Каро — какой-то землевладелец, Саго — хозяин фабрики, а Рафаэла — так звали юношу из Явы — один ремесленник.
Мы разлучились, но по воскресеньям и праздничным дням встречались. Моя благодетельница оказалась весьма благочестивой и порядочной женщиной. Она получила от мужа солидное наследство, и оно должно было перейти к ее двум дочерям: одной исполнилось 16, а другой 18 лет. Девушки обладали чувствительным сердцем матери. Благочестивая вдова всячески старалась развлекать меня, чтобы я не испытывал тоски по родине. Когда же узнала, что я сирота с детских лет, она еще сильней привязалась ко мне. Она долго искала по всему городу и, наконец, нашла армянскую семью из Смирны: познакомилась, просила их почаще бывать у нас, чтоб я не чувствовал себя одиноким. Почти каждое воскресенье Каро, Саго, Рафаэл и члены этой армянской семьи сходились у нас за столом. Она просила нас говорить по-армянски, прислушивалась с удовольствием к нашей речи и находила наш язык весьма благозвучным; любила слушать наши песни и часто заставляла нас петь песню странника-армянина.
Крунк[150]! Куда летишь?
Крик твой слов сильней…
Крунк! Из страны родной
Нет ли хоть вестей?[151][152]
Старшая дочь подобрала аккомпанемент к песне, она играла на рояле, а мы распевали хором. Вдова, знакомая с английским переводом песни, глядела с участием на нас и утирала слезы.
Аслан расчувствовался, голос его дрогнул.
— Сперва мы учились в начальных школах, куда нас определил сам мистер Фишер. Мы все время находились под его покровительством, он заботился о нас и следил за нами. Дом его был для нас отчим домом. Раз, когда я заболел, добросердечный старик целыми ночами ходил на цыпочках около моей постели, поправлял подушки и менял мне белье. Когда мы закончили первоначальное образование, каждый из нас избрал специальность. Я — медицину, Рафаэл, любивший ремесла — механику, но Каро и Саго то и дело меняли специальности: наскучит им один род занятий, они берутся за другой. Такое непостоянство причиняло немало забот мистеру Фишеру и тем благодетелям, на чей счет они обучались. У нас вошло даже в поговорку: «Каро так же часто меняет специальность, как и рубахи». Саго был менее непостоянен. Каро дошел до крайности: оставил математику и поступил в военное училище. Затем бросил училище и стал заниматься земледелием на одной ферме. Когда спрашивали его, почему так поступает, он обычно отвечал: «Ведь нашей стране необходимо все это!» Таким образом, Каро многому научился, но каждый предмет знал поверхностно. Какая-то ненасытная жажда знаний толкала его к изучению всех наук. Саго, в конце концов, поступил в коммерческое училище и окончил его.
С Джалладом мы познакомились позже. Он обучался в духовном училище, куда его направили протестанты-миссионеры Зейтуна. Он был коренной зейтунец. Вначале он сторонился нас, но впоследствии подружился и часто бывал у нас. В школе он считался одним из первых учеников, и его не раз отправляли в окрестные деревни Нью-Йорка для пробных проповедей. Каро не любил его, но все мы уважали юного миссионера. «Что ни говорите, — твердил постоянно Каро, — от него поповским духом несет». Мистер Фишер советовал Джалладу оставить богословие и изучать другую науку, но тот не соглашался.
— И правильно поступал, — перебил я Аслана, — теперь его богословие уже не служит на пользу миссионерам, но нам оно крайне необходимо.
— Джаллад был миссионером-фанатиком, — заявил Аслан. — Но когда по возвращении на родину он воочию убедился в творимых миссионерами мерзостях, изменил отношение к ним. Вернемся к нашему рассказу!
Как-то раз входит ко мне вся в слезах сестра благодетеля Каро, попечительница приюта. Она была пожилая девица, давшая обет заменить утехи брачной жизни благотворением.
«Он исчез, — воскликнула девица и обессиленная упала в кресло, — три дня, как он не возвращался домой… Даже записки не оставил…» — и залилась слезами. В комнату вошла хозяйка с дочерьми. «Я перебывала у всех знакомых, — продолжала она сквозь слезы. — Никто ничего не знает… Я уверена, с ним что-нибудь приключилось… Ведь он любитель приключений». — Я побежал к мистеру Фишеру. Тот выслушал меня с удивлением. Затем ударил рукой по столу и промолвил: «Бьюсь об заклад, это неспроста!» «В чем же дело, скажите, прощу вас, я крайне беспокоюсь». Старик объяснил мне, что Каро за последнее время стал посещать различные круги общества — какие именно, старик не сказал. «Хотя и прискорбно, — добавил он, — но все же стремления его благородны». Неясные намеки еще более встревожили меня. Я бросился к Саго. Он был также ошеломлен поступком Каро. Он ничего не слыхал о нем,