стояла древняя полуразрушенная крепость. А у подножья горы тянулись обширные табачные плантации — источник благосостояния жителей города.
Грустно было мне подъезжать к городу. Быть может потому, что из многолюдных и богатейших городов Тарона уцелел лишь один, да и тот производил впечатление большого села. Не существовало более города Кав-Кав, с неприступной крепостью Вохакан, города Дзюнакерт, восстановленного военачальником Вахтангом и прозванного именем супруги его — Порпес, не существовало города Одз с грозной крепостью, построенной сыном Ашота-мясоеда Давидом Багратуни не существовало города Вишап, основанного при Вагаршаке индийскими переселенцами и называемого иначе Тиракатар, не существовало и города Мцурк, построенного царем Санатруком. И все они исчезли с лица земли, остался лишь осиротелый Муш, мрачно глядевший с высоты холма.
Когда мы, поднявшись по крутому холму, подъехали к городу, Арпиар предупредил нас не останавливаться в гостинице: наученные горьким опытом пребывания в битлисской гостинице, мы согласились с ним и решили подыскать более удобное помещение для ночлега.
— При городских церквах имеются свободные комнаты для странников, можно выбрать любую, — посоветовал нам Арпиар.
— Вы думаете, там лучше, чем в гостинице?
— Во всяком случае — не хуже. В церковных комнатах мы будем в уединении, а в гостинице — у всех на виду, среди разношерстной публики.
Мы подымались по извилистой дороге все выше и выше. С полей возвращались крестьяне с заступами на плечах, из садов и виноградников шли садовники с гружеными корзинами на ослах. Пыль стояла столбом, трудно было дышать. Но более всего донимали нас ослы. Упрямые животные часто артачились, не трогались с места и преграждали нам дорогу или же бросались в сторону и задевали нас груженными виноградом корзинами.
Наконец, мы въехали в одну из узких улиц. Трудно было пробираться вперед: все смешалось в кучу — люди и животные. Улицы были проложены на склонах холма, по подъему, поэтому казалось, будто мы поднимались по лестнице… Армянские кварталы расположены отдельно от магометанских. Это показывало, что между ними не было добрососедских отношений. Мы направились в армянскую часть.
Вечерняя служба только что отошла, и народ выходил из церкви, когда мы въехали на церковный двор. Нас окружили прихожане. Появился и ктитор, жиденький мужичонка с широкой, седоватой бородой, покрывавшей всю его грудь, плечи, доходившей до самых ушей и затем пропадавшей под грязной синей фреской. Борода его напоминала распущенный индюшачий хвост, сквозь который виднелось маленькое жалостливое лицо с беспокойными узкими глазами.
На наш вопрос, имеются ли комнаты для ночлега, ктитор ответил: «Посмотрим», — и исчез среди прихожан. Казалось, будто он теперь только должен был узнать, есть у них комнаты или нет.
Долго пришлось ждать прихода его. Наконец, на другом краю двора мы заметили, что борода совещается с попом. После таинственных переговоров священник соизволил выйти к гостям. Медленно ступая и отдуваясь, он подошел к нам. Если правду гласит народная поговорка: «Дармовой хлеб впрок идет», следует признаться, что он оказал на батюшку весьма благотворное влияние. Концы рук, едва сходившихся на громадном животе, с трудом перебирали черные костяшки четок, к которым, очевидно для благолепия, священник примешал и красные. Не в пример ктитору, борода у него была реденькая, щеки, цвета темного кирпича, лоснились от жиру, налитые кровью глаза того и гляди готовы были выпрыгнуть из орбит. К вящему нашему удивлению, из этой громадной туши послышался детский, едва слышный голосок:
— Добро пожаловать, ваше степенство… Говорится… Пасха раз в году, да и та на снегу… У нас в церкви-то… гостей давным-давно не бывало. А сегодня пожаловали, а комнат нету… Комнаты-то были, да по нашим грехам в прошлом году дожди зачастили… крыши-то и отвалились… Так и стоят… и почитай будут стоять…
Пришептывая, тяжело отдуваясь, батюшка еще не скоро б закончил свои объяснения, но его прервал подошедший прихожанин.
— Ваш покорный слуга, — обратился он к нам, — живет недалеко от церкви, если соблаговолите оказать мне великую честь, переночуйте сегодня под моим кровом.
Мы с удовольствием изъявили согласие; он повел нас к себе.
Вслед за нами раздался гул голосов. Посыпались упреки. Видно, прихожане теребили попа:
«Почему обманул!.. Почему налгал!.. Осрамил нас, как есть, пред чужестранцами… Церковные комнаты наполнил ячменем, и говоришь, что потолки обвалились…»
— Скажите, — обратился я к гостеприимцу, — ваш батюшка также мямлит во время богослужения?
— Нет, глотает бóльшую часть слов, — с улыбкой ответил он, — если б он произносил все слова — пиши пропало!..
Мы вошли в довольно уютный домик с маленьким садиком. Хозяин пригласил нас в чистую комнату, обставленную в восточном вкусе.
— Будьте, как у себя дома, — сказал он, — а я пойду распоряжусь насчет ужина.
Здесь, как и во всех местных городах, в обеденное время завтракают, а по вечерам — обедают. Жители, занятые весь день на базаре, возвращаются домой лишь к концу дня.
После ужина подали кофе. Наш хозяин оказался человеком зажиточным, имел обширные табачные плантации.
Арпиар, разлегшись на миндаре, молча курил, отдыхал после беспрерывной утомительной езды. Аслан что-то искал в своей папке. А мои мысли были заняты бородачем-ктитором и толстопузым священником.
Я спросил хозяина о причине шума, поднятого на церковном дворе после нашего ухода.
— Не стоит и говорить об этом, — ответил он, с презрением пожимая плечами, — разве вы не знаете, что за птицы попы…
Наш хозяин оказался человеком довольно серьезным и степенным. Аслан завел с ним беседу о городе: сколько в нем жителей — христиан и магометан, сколько церквей и школ. Хозяин сообщил довольно точные сведения.
— А каковы ваши взаимоотношения с магометанами?
— Какими же они могут быть? — грустно ответил он, — нас грабят — не протестуем, поносят — молчим, плюют нам в лицо — переносим… Вот как мы живем. А говорят, что армяне и турки — народ уживчивый, умеют ладить друг с другом.
Арпиар привстал и обратился к хозяину:
— Данные вами цифры весьма интересны. Скажите, сколько домов числится в городе?
— Приблизительно около 2500, из них тысяча армянских, остальные — курдские и турецкие.
— А сколько деревень в Мушской долине?
— Около 100 с армянским населением, 8 или 10 с курдским.
— В армянских деревнях в среднем по скольку домов?
— В каждой около 70.
— Следовательно, 100 деревень и 7000 домов,
— А в каждом доме по скольку душ, можно прикинуть?
— По десяти.
— Не слишком ли много?
— Нет, в наших деревнях есть семьи, состоящие из 20, 30 и более душ.
— Следовательно, всего в Мушской долине 100 армянских деревень, 7000 домов с 70 000 жителей. Если прибавить 1 000 домов городских жителей, получится 80 000.
— Но вы спросите,