Читать интересную книгу Чёрная Пешка - Александр Лукьянов

Пока буксировщики разворачивали роскошную тушу «Сияющего», Всеслав стоял на верхней палубе и махал рукой. Но вот теплоход вышел из гавани, оказался в открытом море и взял курс на юго-запад. Яркие огни Хадзесского порта стали медленно тускнеть и расплываться, поднимаясь по завернутому вверх темно-коричневому ночному горизонту. Пассажиры принялись осваиваться, где-то уже звучала музыка, сливаясь с затихающими воплями морских птиц.

Всеслав отыскал каюту №87, открыл дверь маленьким ключиком, выданным ему при посадке. Помещение было крохотным – не более двух с половиной метров в длину и ширину. До потолочной лампочки можно было дотянуться рукой. Но при этом каюта приятно поражала продуманностью планировки и уютом. Всеслав включил радиотелеприемник. Как и следовало ожидать, велось круглосуточное вещание корабельного узла:

-…будет рад принять ночной бар. Кроме того, кинозал, танцевальный зал и бассейн…

-Спляшем. Всенепременно. А потом - купаться. –пообещал Всеслав, щелкая кнопкой «Выкл.»

Он открыл иллюминатор, постоял, потягиваясь, поместил чемодан в шкаф. Из пакета, врученного его квартирохозяйкой, упоительно вкусно пахло. И Лунин не выдержал.

-Есть на сон грядущий – крайне вредно! –угрожающе сообщил он себе, надкусывая пирожок с рыбьей печенью.

В тяжелом свертке Аги находилась записка и две совершенно одинаковых рамки из коричнево-желтого нефрита, великолепной старинной работы. Не сразу становилось заметно, что узор на них состоял из искусно сплетенных арабесок, рун, соединявшихся в слово «Хагизиси» – «род потомков Хага».

-Сумасшедшая! –возмутился Всеслав, -Отдать фамильную реликвию! Вдобавок, это же целое состояние. Ну, ничего, приеду, отправлю почтой назад.

Но, прочитав записку, задумался:

-«Милый Да! Никто не сможет даже представить себе, как мы к тебе относимся – Оки… и я. Спасибо за все! Пожалуйста, помни о нас. В одну рамку я вставила снимок. Я и Оки прошлым летом сфотографировались на бастионе крепости, вроде бы получилось неплохо. Не хочу ничего советовать и навязывать, но видела как-то в твоем блокноте рисунок гелевым карандашом. Ты сказал: «Моя мама». Кажется, рисунок по размерам как раз подойдет к второй рамке.

Ага»

Всеслав, качая головой и смотря на непроглядно черный круг иллюминатора, машинально дожевал пирожок. Вывалил на постель вещи из сумки, Блокнот оказался на самом дне. Всеслав осторожно вынул из него листок с портретом и аккуратно вставил под тонкое стекло.

-Что ж, -сказал он, -пусть будет так, правда, ма?

 Всеслав пробежал наверх по освободившейся лестнице и направился к зданию, сиявшему огромными витринами. Это было роскошное кафе. И в нём ни души. Всеслав сел за столик, аккуратно устроив медвежонка на коленях. Он вообще не хотел выпускать из рук плюшевого друга.

-Не пей сока! –предупредил Мишка, -Нам еще, может быть, долго идти. Лучше молока налей.

-Конечно. Я так и хотел.

Всеслав жевал галеты, запивая теплым, удивительно вкусным молоком. Мишка терпеливо ждал.

-Все? Подкрепился?

-Вроде бы.

-Что ж, пойдем дальше?

-А надо?

Медвежонок выразительно развел плюшевыми лапками.

-Понятно. -сказал Всеслав. –Хотя не очень хочется.

Он вышел из кафе и поплелся по набережной. Любопытно, что теперь на ногах у него были сандалии. Откуда они взялись? Сами наделись?

-Мишка, мне это не нравится. Не помню, чтобы…

-Чего там… Смотри под ноги внимательнее, тут ступеньки стертые.

Всеслав поднялся по узкой лестнице, виляющей между старых акаций и пышных кустов сирени. Впереди в конусах фонарного света виднелась деревянная беседка.

-Её вечерами строили в парке соседи: дедушка Слободан и дедушка Николае. –вспомнил Всеслав. –Они очень любили рукоделие. А я прибегал смотреть, как старики работают. Никаких инструментов с программированием они не признавали, применяли только старинные пилы и точные копии прежних рубанков. Даже кибердворников прогоняли и сами сметали опилки вениками из камыша.

Всеслав вошел в беседку и топнул по толстым доскам пола.

-Нигде не скрипнет. -с почтением признал он. –Мастера. Я завидовал тому, как споро они обращались с молотками и топорами. Доски мне разрешалось подавать, наблюдать – сколько угодно, а вот топоры и рубанки были под строгим запретом: «Обращаться с инструментами, Славко, надо учиться! –назидательно гудел в усы Слободан. –Строить – это большое искусство. Не присматривать, как кибертехники, за железными оболтусами, громоздящими стены, не высиживать дворцы из яиц, как эмбриомеханики, но – строить собственными руками. Так, чтобы пахло землей, краской, свежераспиленными досками.»

-«О, разошелся, морж старый! –подначивал дед Николае, -А для кого вчера кибер бревно разделывал?»

-«Так то дело совсем другое. .-возражал дедушка Слободан, -возраст наш с тобой не тот, чтобы стволы по два центнера ворочать.»

Всеслав провел ладонью по деревянной резьбе:

-Молодцы деды!

Мишка вздрогнул и насторожился:

-Слышишь?

-Нет.

-Внимательнее!

Да, надо было опять уходить. Не мешкая. Пока еще время было и следовало его использовать. Из угла беседки раздалось скрипучее монотонное бормотание: «Рыцарь Бертран повернул своего скакуна в низину, надеясь пересечь мрачные болота до вечернего звона. Но прежде чем он проделал половину пути, он был сбит с толку множеством разветвляющихся тропинок. Не в силах ничего разглядеть, кроме окружающего его бурого вереска, он совсем потерял направление и не знал, куда ему следует двигаться. В таком положении и застигла его ночь».

-Брысь! –досадливо приказал медвежонок. Бормотание прервалось. Но тут же возобновилось. Всеслав выбежал из беседки и, ускоряя размеренный бег, устремился прочь. Позади, затихая, слышался скрип: «То была такая ночь, когда луна бросает сквозь черные тучи лишь слабый отблеск света. Порой она появлялась во всем великолепии из-за своей завесы, лишь на миг открывая перед несчастным Бертраном вид широко раскинувшейся пустынной местности. Надежда и врожденная смелость пока вынуждали его двигаться вперед, но наконец усиливающаяся темнота да усталость тела и души победили: страшась сдвинуться с твердой почвы и опасаясь невидимых трясин и ям, он в отчаянии спешился и упал на землю. Но недолго пребывал рыцарь в таком состоянии: его слуха достиг зловещий звон далекого колокола».

Комментарий Сяо Жень:

 Одним из немногих КОМКОНовцев, которые затребовали отправленные в архив донесения Черной Пешки и ознакомились с ними, был культуролог Комитета Тимур Усеинов. К сожалению, мне так и не удалось с ним встретиться, поскольку он практически все время проводил (и сейчас проводит) во Внеземелье. Даже используя экстренную нуль-связь, не всегда получается отыскать его. Тем не менее, я все же получила любезное разрешение опубликовать некоторые записи из его «Блокнота размышлений и наблюдений»:

«-Все написанное мною - это попытка посмотреть на жизнь саракшианцев изнутри. Не взглядом пришельца, который ищет экзотику инопланетной жизни, а взглядом Человека, который ищет Человеческое в Другом мире.

Это проще увидеть, когда сидишь с ними – саракшианцами - на остановке и ждешь автобуса.

Стоишь в магазине и смотришь сквозь витринное стекло, как соседские дети играют в прятки. Когда идешь по парку и видишь, как молодой человек знакомиться с красивой девушкой, а та не отталкивает его.

Есть и различия, которые бросаются в глаза. Различия которые бросятся в глаза любому землянину. Это бег минутных и часовых стрелок - они идут «против земных часовых стрелок»" (простите за каламбур). В сутках 10 часов. В часе 100 минут.

А балконы в «спальном квартале», на которых висят велосипеды, мешочки с кактусами (приправы)?

А круглые швабры, то есть не перекладина поперек палки, а небольшой деревянный овал или круг, посаженный на палку?

А ступеньки в административных зданиях островитян: каждая ступенька - как пандус, переходящая в следующую ступеньку? Как бы плавный зигзаг на лестничном пролете.

И еще. Когда островитяне указывают на себя, то тыкают себя пальцем в область пупа. Это от старых религиозных толкований: Человек начинает расти в утробе матери именно там. Кстати, до возникновения учения Дзагого островитяне верили, что душа человека после смерти выходит именно оттуда»[1].

Меня приятно поразило отношение Т.Усеинова к особенностям жизни островитян: вдумчивое, проникнутое стремлением понять. Такое же, как у моего деда. Не сомневаюсь, что именно по этой причине «каммереризированое» к тому времени руководство соответствующих отделов Комитета по Контролю сочло наблюдения как Черной Пешки, так и одного из своих культурологов не более чем лирическими отступлениями от планомерно сворачиваемой темы. Отступлениями, настолько же безвредными (тонкие этюды Т.Усеинова), насколько бесполезными (сообщения Пешки). По поводу сведений, поступавших от Всеслава Лунина, нарастало сдержанное раздражение: «А чем, кстати, он там занимается? Философствует? Ну-ну…» Впрочем, раздражались лишь немногие, по долгу службы знакомившиеся с этими сведениями перед тем, как заархивировать их. В целом же сворачивание работы КОМКОНа во Внеземелье и сосредоточение на сугубо земных проблемах шло по нарастающей…