Читать интересную книгу Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок

Сзади этой двери целовались, и эти поцелуи перемешивались с задушевными вздохами, с какими-то нежными словами… Что за вздор!.. Он грезил, или скорее она грезила… Ну, а кто же помешает ему сделать осмотр?.. Барон приложил глаз к дверному замку. И вдруг испустил крик удивления!.. И более не колеблясь, он вдруг отворил дверь.  Ему нечего было больше сдерживаться.

При свете четырех или пяти свечей он увидал любовницу принца в объятьях молодого мужчины.

Ба! Да ведь она так скучала в Бреславле! Она встретилась в садах Фибича с этим молодым человеком, который ей понравился… Она согласилась принять его у себя!.. С помощью веревочной лестницы, через окно, Рейнольд Ганьел входил в комнату Августы, так что никто этого и не подозревал.

Великие характеры обнаруживаются только в особенных обстоятельствах. Другая на месте Августы потеряла бы голову.

– Ей Богу! – вскричал барон, быстро входя в комнату влюбленных. – Я вижу, что вы успокоились, и я сердечно поздравляю вас.

– Ни слова больше! – сказала Августа, вскакивая в одной рубашке с постели. – Мы сейчас объяснимся.

Потом, обернувшись к своему любовнику, остававшемуся как будто пригвожденным к постели, она продолжала:

– Это мой дядя, Рейнольд, – дядя, который имеет права отца. Одевайтесь и уходите!

Рейнольд вскочил в свою очередь, с постели; оделся в одну минуту и убежал по своей обыкновенной дороге, очень счастливый тем, что так дешево отделался.

Теперь начала говорить Августа, обращаясь к барону, несколько бледная, но совершенно спокойная.

– Зачем вы в Бреславле? Быть может для того, чтобы возвратить меня к принцу? Король простил?

– Да, я послан его величеством, чтобы… но… по истине после того, что я видел… Я не знаю, должен ли я…

– Что вы видели? Что вы видели!.. Катерину Фукс с ее любовником… Что есть общего между Катериной Фукс и Августой Генке? Полноте, барон! Подумайте: король стар… Фридрих Вильгельм будет его наследником, а Фридрих меня любит до страсти… Я могу быть могущественной, а когда я буду могущественна, я не забуду моих друзей. Друг вы мне? Отвечайте!

– Мадемуазель, прошу вас… – пробормотал барон, который во время речи Августы невольно с жадностью смотрел на полуоткрытые прелести милой женщины… – прошу вас… прилягте… Я ведь не из мрамора.

«Я полагаю!» – подумала Августа и вслух сказала:

– К чему мне ложиться, если вскоре мы должны ехать? Барон, скоро мы поедем?

– Я совершенно ваш. Вы, вероятно, позволите мне отдохнуть хоть час, и мы отправимся…

Августа охватила шею барона, безумно поцеловала его в обе щеки, потом, выталкивая его из комнаты, она проговорила:

– Я вам даю четыре часа, барон, на отдых. Спите четыре часа и потом – в дорогу! Добрая ночь в ожидании хороших дней.

Вот та женщина, которую Фридрих Вильгельм, став королем, вследствие смерти Фридриха Великого, сделал графиней Лихтенау .

* * *

Вместо заключения: Советник Фридрих фон Кёльн так писал о ней в своём труде «Доверительные письма о внутренних контактах при прусском дворе после смерти Фридриха II»: «…Природа щедро одарила её всеми чарами, чтобы соблазнять мужчин. Но она никогда не поддавалась легкомысленным связям. У неё была необыкновенно прекрасная фигура, совершенная и бесподобная. У нёе был неплохой вкус и склонность к меценатству. У неё был самый изысканный в Берлине стол, самое непринуждённое и весёлое общество. Она была рождена и воспитана как куртизанка».

* * *

Книга четвертая

ДАМЫ ПОЛУСВЕТА XIX ВЕКА

Леди Гамильтон

Леди Гамильтон. С картины Генри Боуна

В 1778 году в Лондоне была таверна, которую называли «Таверной Славного Шекспира» – Glorious Shakespear’s Tavern.

В этот кабачок входили через маленькую, низенькую дверь, до того дряхлую, что должно было удивляться, как она уже давно не рассыпалась прахом, когда какой-нибудь посетитель слишком сильно хлопал ею.

При входе находилась контора, – bar room, – где пили стоя. Затем, tab room, комната назначенная для работников. Наконец par lour или зала, лучше отделанная и освещенная, чем предыдущие, предназначенная для артистов, художников, актеров, поэтов, журналлистов – завсегдатаев заведения. Среди всех этих молодых людей, собиравшихся в таверне Славного Шекспира, многие могли впоследствии прославиться.

В ожидании славы они приобретали ум, поглощая бочки портера.

Вечером 27 ноября 1778 года в palour’е сидело человек двенадцать, разговаривавших о вчерашнем представлении на маленьком театре Гай Маркета, – представлении, на котором знаменитый Фут изображал посредством марионеток сцену, имевшую большой успех в высшем обществе Лондона.

– Который час, господа! – перебил этот разговор ударом кулака по столу Бриджет Финч, живописец.

– Одиннадцать! – ответили многие голоса.

– Одиннадцать?… А Даниэля Гольборна нет. Это меня беспокоит.

– О! о! – смеясь заметил Джемс Фоссет, музыкант – Бриджет Финч беспокоится о Даниэле. Признайся, друг мой, что ты голоден, и рассчитываешь, что Даниэль накормит тебя ужином; потому тебе и досадно, что он не приходит.

– Дальше? сухо возразил Финч. – Если и правда, что Даниэль часто мне делал небольшие одолжения, то мне их делали и другие и во всяком случае я обязан за это благодарностью. Я не похож на тебя, Джемс!

– Как! Ты не похож на меня? Когда ты заметил, что я не питаю дружбы, которой мы все обязаны Даниэлю?…

– Мудрец познается с полуслова! – пробормотал сквозь зубы Бриджет Финч.

– Я не мудрец, – возразил музыкант, становясь перед художником. – Я требую, чтобы ты сейчас же объяснил, что ты хотел сказать, Бриджет Финч.

– Или? повторил насмешливо художник.

– Или также верно, что есть Бог, я разобью тебе голову этим горшком.

– Ба! ба!.. Прелестный задаток, Джемми, когда ты погубишь горшок и голову, прибавить ли это мозгу в твоей? Softlu! Мира и эля! Кнокс!..

Слова эти были произнесены тем, кто явился предметом ссоры между Бриджетом Финчем и Джемсом Фоссетом. Сэр Даниэль Гольдорн был красивый молодой человек лет двадцати пяти, обладатель блистательного состояния, которое он благородно тратил в обществе артистов, оригинал, со всегда открытым кошельком, при случае также тративший свое остроумие, как и золото, по-видимому находивший удовольствие царапать словами того, кого он ласкал взглядом.

Веселое утро приветствовало его появление. Все руки протянулись к нему.

Между тем, приближаясь с напыщенной важностью к Финчу и Фоссету, которые смотрели друг на друга как петухи, и ударив их по плечам, он проговорил:

– Глупцы! Глупцы те, которые спорят и дерутся за отсутствующего! Разве недостаточно показывать вид, что любите меня, когда я здесь?…

Фоссет и Финч подняли голову.

– Так ты, сказал один тоном упрека, ты воображаешь, что я… что мы все не имеем к тебе искренней привязанности.

– Ты сомневаешься в нас? сказал другой.

– Вот еще!.. возразил Даниэль. – Я так мало сомневаюсь, друзья мои, что составил искреннее убеждение, – слышите ли, искреннее, – что если бы вам преложили всем, сколько вас тут ни есть, по гинее за каждый мой волос, то вы все сделались бы богачами, а я – лысым.

Общий неприязненный шепот встретил эту бутаду[37].

– Этот Даниэль ничему не верит.

– Извините, возразил Даниэль, усаживаясь, – я верю в стул, когда я устал и в пинту эля, когда я чувствую жажду. Кстати, по поводу эля! что это животное Кнокс, оглох что ли, или умер? Ему надо видно свистать? Хорошо! Одна собака стоит двадцати кабатчиков, звать кабатчика как собаку – это льстит ему. Господа, вместе!

И все молодые люди, повинуясь Даниэлю Гольборну засвистали как змеи. Ставни окна, выходящего в залу, растворились и Блэн, цепной бульдог кабатчика вскочил в залу.

Между тем одна из половинок подъемной двери, находившейся в глубине комнаты приподнялась. При этом молодые люди удвоили силу свистков. Но внезапно, как будто по очарованию, все замолкли. То был не хозяин Кнокс; эль подавала им восхитительная девушка, лет семнадцати. На ней было надето платье из грубой шерстяной материи, едва доходившее до щиколоток и позволявшее видеть ее малютку-ножку.

– Это что? вскричал Даниэль Гольдорн, удивленный не менее своих друзей. – Видно таверна Славного Шекспира хочет заслужить свое название, делаясь театром волшебных появлений!.. Мы ждем Калибана, а является Миранда…

Девушка ставила на стол оловянные кружки и при последних словах захохотала.

– Под предлогом налить джину в бутылки, сказала она, обращаясь к Гольдорну, – Калибан столько налил его в желудок, что Миранда заменяет его в службе.

Даниэль Гольдорн незаметно сдвинул брови.

– Odshud! Возразил он. – Ты, малютка, для кабатчиц отвечаешь и учено, и легко…

– Это переодетая принцесса! воскликнул поэт.