— Меня кличут Ратимир. Будем знакомы.
После чего, залпом осушил чашу и твёрдо, как бы вколачивая, поставил её на стол. Все представились и выпили. Пойло было сладкое, но терпкое и явно пьяное. Металла на столе не было вовсе. Посуда только из обожжённой глины, да, дерева. Взявшись за деревянные ложки, по очереди принялись насыщаться кашей, которая представляла из себя набор пареных корнеплодов, с кусочками птичьего мяса, приготовленного в сбитых яйцах с молоком.
Гости к такой еде были непривычны, но вкусно было до того, что, чем больше ели, тем больше есть хотелось и когда котёл опустел, то несмотря на надутые животы, вроде бы, как и не наелись, но хозяин отложил ложку и отвалил от стола и Асаргад, тут же последовал его примеру, показывая своим друзьям, что пора закончить процедуру поедания, независимо оттого, наелся ты или нет.
Так-то ели молча, а сейчас, вообще, тишина наступила, даже муху стало слышно, что назойливо кружилась над остатками еды, но не присаживалась. Вновь появилась женщина и принялась всё таскать обратно, чуть ли не бегом бегая, пока весь стол не очистила. Только после всего этого, хозяин брякнулся локтями на стол, укладывая на него свои огромные ручищи и заговорил:
— Значится, так. Я думаю идти вам дальше не следует. Здесь обождёте. Жена моя вам светёлки покажет, а за колдуном, мальца своего пошлю, коли застанет на месте. Так что, располагайтесь.
— Благодарствуем, Ратимир за угощение и за кров, — поблагодарил его Асаргад, — а как долго нам ждать придётся?
— Да, завтра с утра и пошлю. За день управится. Коль, нет на месте иль откажет, то вечером ясно будет, а коль согласится, то может быть, сам к вечеру навестит, или на следующий день. Как получится, я ж за него не в ответе.
— Это хорошо, — повеселел Асаргад, поняв, что дело долгим не будет, а день два отдохнуть в таких хороших условиях, его вполне устраивало.
— Чуть попозжа, баньку истопим, — продолжил Ратимир и хитро прищурившись спросил, — вы как, на счёт баньки, басурмане?
— Нормально, хозяин, — неожиданно встрял Эбар, который за ордынские годы, таким чистюлей стал, что аж до непотребства и сальных шуточек со стороны друзей.
— Баня — это хорошо, — оборвал его Асаргад, улыбаясь сотнику, — баню мы уважаем, чай не первый год ордуем, а к хорошему, быстро привыкаешь. Вот и еда в твоём доме, для нас тоже непривычна, а вона, глянь, одно объедение. Когда только твоя жена успела столько наготовить? Как ждали.
— А то, как же, — поддержал ничего незначащую дипломатическую беседу хозяин, тем не менее проявляя довольство, что басурманин, не только на родном языке говорит, не придерёшься, так и ещё по-свойски заворачивает, — чай рубежный терем, а не шухры-мухры. Здесь гость нежданный — дело привычное. Всегда готовы. Хоть из степи, хоть из леса. Для того здесь и поставлены.
Асаргад не стал уточнять, кем они тут поставлены и для чего, к тому же хозяин, хлопнув огромными ладонями по столу, встал. Гости последовали его примеру. Обед закончен, разговор тоже.
Обустроили гостей со всеми удобствами. Во дворе указали на большую бочку с водой, в которой можно было всполоснуться, пока баня топится. Асаргад с превеликим удовольствием скинул с себя бронь, пояс с оружием, разнагишался по пояс, да так и нырнул в дождевую воду с головой, перегибаясь через край.
Прохладная вода, в один миг, неожиданно ясно, напомнила родные горные реки, и он поймал себя на мысли, что впервые, за все годы своих скитаний, захотел домой. Не домой, в том смысле, что к отцу, матери, а в родные края, в горы. Соскучился.
Вынырнув и не обтираясь отошёл в сторону, давая доступ к бочке другим, жаждущим умыться, уселся мокрый на траву, опёрся спиной на брёвна терема, закрыл глаза и задумался. А не пора ли снова менять жизнь, не пора ли возвращаться. Заводить семью, хозяйство. Он достаточно богат, полон сил и амбиций ему не занимать.
Уж что, что, а банду отца, он подмять под себя способен, рога там всем скрутит и пообломает. А что дальше? Прибрать под себя всех клановых, пробиться в вожди племени? Или осесть в городе и подниматься по лестнице власти там? Власть ему была мила. Он её жаждал, любил. Он же особенный, а значить не ровня всем.
Асаргад уже понимал, как использовать свою одарённость в достижении поставленных целей, как подниматься над массой людей и управлять ею. Его долгое время никто не трогал и он, сидя с закрытыми глазами, размечтался. «А что если пойти дальше», — думал он, — «вернуться с ордой в те же Пасаргады и сесть там царём?
Но для этого надо, как минимум, стать ордынским царём и потом ещё найти убедительные доводы для воинов, пойти с ним, в его Персию, выходцами из которой, были только он, Эбар, да Гнур. Не просто совершить очередной налёт, а уйти из степей навсегда и придя в Пасаргады, царствовать там, тоже навсегда.
Он взвесил свои силы на ордынское царство и его пробила ясная мысль, о том, что он дурак. Царь орды выбирался всеми воинами и у него были все шансы. Сотня Эбара, полсотни Гнура, да и другие вполне могли бы за него вступиться. И он тут же осознал, что его непросто отправили из стойбища, а на нужное время, избавились от него и его клана.
Асаргад резко открыл глаза и сказал сам себе: «Если Доникта не дурак, а он явно не дурак, то вернёмся мы уже, к новому царю — Доникте». Но он тут же успокоил сам себя, мол, не беда, и тут же амбиции выдали новую, более заманчивую цель. Не нужен ему царский титул в степной орде, он станет царём Персии, всей Персии. А для этого, ему мало будет одной орды, для этого, ему нужна будет всё степное воинство, ведь там, придётся столкнуться с самим Иштувегу, царём Мидии, а на него, его сил не хватит.
Странно, но мысль о царствовании в целой стране, неожиданно стала столь ощутимой и осязаемой, что показалось, будто он об этом, думал всю свою жизнь, а не только что придумал, сидя на траве. В жилах вскипел азарт, дрожью прокатился по всему телу и странное ощущение, что его, кто-то погладил по голове! Ощущение было настолько реальным, что Асаргад вздрогнул и растеряно огляделся по сторонам, но, естественно, никого вокруг него не было.
Неожиданно, в жизни появилась цель, достойная его цель, а значит, ему необходимо всё обдумать и взвесить, всё и всех приготовить, рассчитать. Странно, но до этого дня, он в принципе, вообще, не думал о будущем, вернее, думал, но только о ближайшем, ордынском, походном, а сейчас, вдруг, задумался о более далёком и перспективном, и ему уже не казалось, что он ещё молод и всё у него впереди. Он со страхом осознал, что годы его уходят, а он, до сих пор, ничего не сделал в своей жизни для своего будущего.
Он резко встал, ощущая себя великим и ужасным, выпрямился, как и положено гордой царской особе и громко, но про себя, произнёс: «Всё. Хватит. Цель определена. Теперь, исключительно, надо решать, как до неё добраться».
Друзья, как пацаны малые, резвились у бочки с водой, в которой уже и половины не осталось, так как они её расплескали, брызгаясь друг в дружку. Асаргад внимательно посмотрел на здоровенных воинов, играющих, как дети и вновь задумался.
Это были его кровные братья. Это были люди, на которых, он мог положиться, в первую очередь, и он был уверен, что они непременно пойдут за ним, но их для его дела мало. Необходимо наплевать на нового царя и обрастать мясом, боевым мясом, которое, даже если не получится увести всю орду, смогли бы уйти с ним, став его опорой. Зная каждого из друзей, как облупленного, он уже планировал, к кому и как подойдёт со своей идеей и на кого, как будет воздействовать, убеждая.
С этими мыслями, он медленно пошёл вдоль бревенчатой стены, тупо смотря себе под ноги и ничего по сути не видя. Он думал. Произошло озарение, и он осознал это. Он убедил себя в том, что это великий Ахурамазда подтолкнул его к этому и дал точный знак, погладив по голове.
Пройдя так, в другой конец терема, он, продолжая думать, без всякого интереса заглянул в открытый проём. Это была конюшня. Осмотрелся пустым взглядом, пересчитал, зачем-то, коней, которых оказалось шестнадцать, мимоходом отметив, что их слишком много, даже считая, что четвёрка принадлежит им, оглядел белобрысого мальчугана, замершего столбиком при виде него, зачем-то, величественно кивнул ему и так же пребывая в мыслях непонятно где, медленно развернулся и пошёл обратно.