Думы о своём царствовании, вытеснили из головы, абсолютно, всё, ничего другому, там места не было. Это касалось так же и того, что с ним происходило в данный момент. Он тупо ходил из одного конца забора к другому, не заметив даже, что его друзья давно скрылись в тереме и похоже, уже с наслаждением валялись на пуховых постелях, а он всё ходил и ходил, не в состоянии выйти из оцепенения своих раздумий.
Из дверей вышел хозяин и долго наблюдал за ним, ничего не говоря и не окликая. Наконец, когда Асаргад прошествовал мимо его уже раз пятый, тихо сказал:
— Баня готова, воин. Можете идти париться.
Асаргад остановился, дёрнулся, как бы приходя в себя, взглянул на небо и с удивлением осознал, что уже вечерело. Сколько же он так ходил?
— У тебя что-то случилось, воин, могу я тебе чем-то помочь? — неожиданно заботливо, поинтересовался здоровяк.
Асаргад тяжело вздохнул, уставившись на мужика и неожиданно, даже для самого себя, ответил:
— Я никогда не отказываюсь от помощи, Ратимир, вот только ты, вряд ли мне сможешь помочь.
— А вдруг? — не унимался радушный хозяин.
— Я хочу стать царём, одной, далёкой отсюда, страны, — выпалил Асаргад, пристально смотря в упор на мужика ледяным, отрешённым взором.
Тот от неожиданности подавился воздухом. Дёрнулся, буркнул, кашлянул и открыв рот, почесал затылок. Потом, видимо, придя в себя, но не найдясь с ответом, просто проговорил:
— Ну, тык, стань.
— Стану, Ратимир, стану, — улыбнулся гость, — с твоей помощью или без неё, — и по-панибратски, легонько хлопнув хозяина по могучему плечу, уже спокойно и по-простому, добавил, — давай, показывай, где тут у тебя баня. Кости с мозгами пропарить, теперь в самый раз.
Когда все четверо, голышом, собрались в том месте, которое хозяин назвал, скромно, баней, они некоторое время стояли, как гвоздями к полу приколоченные, оглядываясь по сторонам. Это была, в их понимании, не баня, а зал для плясок с хороводами.
Огромное помещение с низким потолком, ярко освещённое масляными лампадами на стенах. По краям стояли массивные, в полствола дерева, лавки, на которых не только сидеть, но и вполне можно было уместиться лёжа, не ужимаясь. Огромный банный камень, длинной каплей лежал в центре на песчаной подложке, но огня под ним не было. Похоже, он грелся где-то под полом, в другом, более низком помещении.
Первое, что бросилось в глаза Асаргаду, было то, что баня не сухая. Похоже она грелась уже давно и в ней перед ними, кто-то парился. Вполне возможно, что её проветривали и сушили, но в полном объёме не успели.
Асаргад огляделся, прошёл по дальним углам. Всё было чисто, убрано, но ощущение чужого присутствия, его не отпускало. Тут же вспомнились чьи-то лошади в конюшне, и воин пришёл к выводу, что они неединственные гости на этом рубеже и те гости, явно предпочтительнее их, раз, их пустили первыми.
Мужи развалились на отполированных скамьях в блаженстве и неге, а Асаргад, всё не мог никак успокоиться. Непонятная тревога неизвестности давила на него. Воин чувствовал — что-то должно произойти. Он был, абсолютно уверен, им в скором времени, предстоит с этими другими гостями встретиться и мало того, что он был голым в данный момент, его больше напрягало отсутствие при нём оружия и это куда больше приводило его в чувство стыдливой незащищённости, чем нагота.
— Асаргад, — весело и беззаботно окрикнул его Гнур, вставая с лавки и расслабленно подходя к другу, — что сегодня с тобой? Расслабься, отдыхай или поделись с нами своими чёрными думами, что ты тень на наше солнце наводишь? Что-то случилось?
Гнур обхватил Асаргада за плечи и собрался уже потянуть в круг собутыльников, напавших на холодное пиво, но Асаргад не тронулся с места лишь посмотрев Гнуру в глаза, тихо проговорил:
— Здесь кроме нас, ещё кто-то есть.
— Кто? — удивился Гнур, убирая руку и оглядываясь по сторонам.
— Похоже такие же гости, как и мы, но более важные.
— Да и дэв с ними, — смеясь проговорил Гнур, — к нам не лезут, отдыхать не мешают, да и ладно.
— Что-то мне не спокойно, — проговорил Асаргад уже громче, обращаясь ко всем, — чую какую-то неприятность. Гости эти, какие-то непонятные, странные…
При этих словах входная дверь распахнулась. Асаргад с Гнуром резко повернулись, и ордынский ближник, только и смог выдавить из себя:
— А вот и они…
На пороге стояли две девицы. Обворожительно красивые, с нежными, удивительно тонкими чертами лица, улыбающиеся и абсолютно голые. Та, что вошла первой, была с пышной копной рыжих волос, с удивительно завораживающими голубыми глазами, с рельефным мускулистым телом, круче, чем у самого Асаргада и вся, с ног до плеч, расписанная колдовской разноцветной росписью, блестевшей и переливающейся в свете масляных ламп. Войдя, она остановилась, удовлетворённо потирая руки и хищно, очень нехорошо улыбнулась, как бы говоря «попались голубчики».
Вторая, вышедшая из-за её спины, была светловолосой сероглазкой. Тело девы, в отличии от первой, не было прокачено и выглядело вполне девичьим. Светловолосая, тоже была расписана колдовскими завитушками, только расцветка у неё была другая, помягче, что ли.
Воины, от увиденного, не впали в шок, их просто на просто, хватил удар. Уйбар, сделал вид, что со страху потерял сознание, с чётким решением: чтобы с ним не делали, в сознание он не придёт ни за что, ни за какое золото, хоть по весу тела откладывай. Эбар подавился пивом, которое глотал в тот момент и дико закашлялся, выбрызгивая капли пенного напитка на раскалённый камень, от чего тот свирепо зашипел и воздух наполнился пьянящим ароматом. Асаргад и Гнур, стоящие прямо перед ними, замерли не дыша.
Светловолосая тоже замерла, открыв рот и распахнув огромные тёмно-серые глаза, вцепилась взглядом в Гнура, вернее, не в него самого, а в конкретное его место, ещё вернее, в то, что из того места свисало до половины бедра. Судя по тому, что дева шаталась и плохо управляла собственным телом и тем более взглядом, она была пьяна!
Рыжая же, лишь мельком взглянув на стоящих перед ней мужчин, всё с той же ехидной улыбкой, важно прошествовала внутрь помещения, игнорируя парализовано стоящих мужиков.
В дверь вошёл ещё один гость, мужчина, примерно одного возраста с ордынцами, сухопарый, если не сказать тощий, черты лица которого, выдавали в нём чистокровного мидийца, только абсолютно лысый, как на голове, так и на лице.
Вошёл, закрыл за собой дверь и перегородил проход, сложив руки на груди. Тощий мидииц, наверное, думал, что грозен на вид, хотя со стороны, мог лишь вызвать ухмылку, не более. Правда, в отличии от всех, он был полностью одет, притом, именно, в мидийский придворный балахон и вооружён.
— Апити, сестра моя, — звонко смеясь заговорила за спиной Асаргада та, что прошла вперёд и по голосу, Асаргад понял, что и первая, тоже пьяная, — глянь каких красавцев от нас прятал Ратимир.
Тут она с расстояния пяти или шести шагов, чем-то хлестнула Гнура по голой заднице, от чего тот, чуть не подпрыгнул. Он так резко выпрямился, что едва не достал головой низкий потолок. Эти слова пьяной девы и распутное, разнузданное поведение, вывели из состояния ступора всех и даже ту, к кому она обратилась.
Дева, стоящая перед Асаргадом, наконец, оторвала свой расфокусированный, пьяный взгляд от Гнуровых, впечатлительных особенностей и натужно улыбнувшись, оглядела всех присутствующих, но вновь вернувшись взглядом к красавцу, теперь уже смотря ему в глаза, явно стушевалась и не в состоянии скрыть своих эмоций, почему-то разволновалась.
Асаргад, наблюдая за её реакцией, как-то само собой сделал для себя вывод: «Запала на нашего красавца Гнура». Рыжая же, та что понаглей и нахрапистей, несмотря на то, что простора на лавках, было хоть бегом бегай в догонялки, решила, тем не менее, согнать с насиженного места Эбара.
— Ну, ка, кыш, — вальяжно процедила она, махнув рукой, усаживаясь туда, где только что сидел ордынский сотник и которого, как ветром сдуло, впритык к разлёгшемуся Уйбару, отвернувшегося к стенке и отчаянно делавшего вид, что уже умер.