Воровство среди таитян стало теперь чрезвычайно редким явлением. Однако порой они все же не могут удержаться от того, чтобы не присвоить какую-нибудь вещь, имеющую в их глазах большую ценность. Я склонен даже полагать, что, если бы одной из знатных дам представился случай схватить и унести кусок поддельного галуна, ей трудно было бы устоять перед таким соблазном. Всякая кража, если ее удается обнаружить, карается не взирая на лица, причем виновного обычно приговаривают к принудительным работам по строительству дорог. Дело в том, что вокруг острова прокладывается проезжая дорога, которую строят нарушители законов. К последним причисляют также и тех, кто недостаточно усердно молится или по какой-либо иной причине навлек на себя гнев миссионеров.
У нас была возможность убедиться в том, как строго наказывают на Таити за воровство. Один внимательный муж не смог устоять перед настойчивыми просьбами своей супруги, умолявшей раздобыть ей матросскую простыню, которая считается здесь восхитительным одеянием. Однажды, когда наши матросы стирали на берегу реки свое белье, он, думая остаться незамеченным, схватил одну простыню и пустился с ней наутек. Однако далеко ему убежать не удалось, так как его поймали свои же соотечественники. Они притащили вора к месту преступления и, привязав его к дереву, сообщили о случившемся как мне, так и миссионеру. Я тотчас же отправился к реке, где застал уже окружного судью, миссионера Уилсона и господина Тайермена, которые стояли возле вора, все еще привязанного к дереву. Благочестивый господин Тайермен разгневался настолько, что не мог удержаться от брани. Он называл провинившегося скотиной, которая недостойна того, чтобы с ней обращались по-человечески. Вообще, этот господин вел себя так, словно был уполномочен решить судьбу вора.
Это меня весьма удивило, так как все происходило в присутствии судьи, а господин Тайермен не был вовсе должностным лицом. Впрочем, он был членом миссионерского общества — et tout est dit [51]. Меня спросили, хочу ли я, чтобы провинившийся кроме наказания, предусматриваемого за кражу, был еще наказан плетьми. Дело в том, что по закону ему полагалось еще отдать пострадавшему три свиньи, чего он по бедности не мог сделать. Я освободил виновного от такой компенсации и попросил, чтобы его отпустили, ограничившись только строгим предупреждением на будущее, а также сделав ему внушение о мерзости воровства. Однако моя просьба не была уважена, и несчастного за веревку потащили на принудительные работы. Впоследствии судья и господин Уилсон говорили, что провинившийся вовсе не был обитателем Таити, а прибыл сюда с другого острова вместе с его вице-королем. Они уверяли также, что таитянин не совершил бы кражи. Действительно, только еще один раз у нас случилась пропажа, когда с одного из бочонков, расставленных нами в бухте Матаваи для того, чтобы было удобно произвести ее опись, стащили железный обруч. Вор не был обнаружен, и потому осталось невыясненным, был ли он также пришельцем и, следовательно, обоснованно ли утверждение, будто жители Таити вовсе перестали воровать. Во всяком случае, на этом острове кражи происходят не чаще, чем среди наших цивилизованных народов.
То же самое можно сказать о целомудрии таитянских женщин. Случаи безнравственности наблюдаются здесь, по-видимому, не чаще, чем в «нравственной» Европе. Правда, женщины иногда уступали желаниям наших матросов, но делали это осторожно, оберегая свою тайну. Больше всего они боялись, что о случившемся узнает миссионер. Этот страх был вполне обоснован, о чем свидетельствует следующий пример.
Один муж, который имел собственный дом, в соответствии с обычаями предков тайно продавал за куски железа благосклонность своей супруги. Этот же островитянин согласился покровительствовать интриге одного молодого человека с другой замужней женщиной. Он предоставил им для свиданий свой дом, ибо муж последней сам не был столь же предупредительным. И вот однажды ночью хозяин дома и его жена исчезли. Утром их жилище оказалось пустым, владельцы не возвращались, и нам не удалось дознаться, куда они пропали. Неужели миссионеры дошли до того, что устроили здесь секретные тюрьмы!
Однажды утром я отправился по делу к Уилсону. Дверь его дома, которая обычно не затворяется, на сей раз была заперта. Я тихо постучался, но весь дом, казалось, вымер. Наконец после моего настойчивого стука сам Уилсон отворил мне дверь. На его лице были следы слез, и я подумал, что случилось какое-нибудь несчастье. Однако вскоре я убедился в том, что это были слезы умиления.
В передней читали Библию четыре или пять коленопреклоненных голых таитян. По словам Уилсона, они принадлежали к высшему обществу. Я принес свои извинения за то, что пришел так некстати, и хотел уже удалиться, но Уилсон любезно пригласил меня пройти во вторую комнату. Там я застал всю его семью, а также господ Беннета и Тайермена. Все они стояли на коленях перед кофейным столом, уставленным по английскому обычаю всевозможными мясными блюдами. Тайермен молился вслух, а остальные — про себя. В своей молитве Тайермен благодарил Бога за большие успехи, одержанные миссионерами на поприще распространения христианства.
Как охотно я бы присоединился к его благодарственным словам, если бы насаждаемая миссионерами религия была подлинным христианством, способствующим укреплению человеческого достоинства и повышению всеобщего благосостояния!
Англичане молились еще более четверти часа, а затем встали и с аппетитом принялись за еду, пригласив к столу также и меня. Однако знатных особ, находившихся в передней, они не сочли нужным угостить и даже не обратили внимания на их уход.
Мне весьма понравились плоды хлебного дерева, которые европейцы запекают в печи. Таитяне сохранили еще свою старую привычку запекать все в земле.
Во время завтрака Уилсон рассказывал о том, как трудно было обратить обитателей Таити в христианство. Они упорно отказывались признать, что его вера лучше их старой религии.
Английские миссионеры на Таити
Рисунок художника Бейе. 1820-е гг.
А когда Уилсон стал рассказывать о чудесах, подтверждающих истинность христианского вероучения, таитяне потребовали, чтобы он тоже исцелил калек и воскресил мертвых. Но Уилсон был на это не способен. Тогда островитяне подняли миссионера на смех, и он в течение многих лет не мог никого уговорить креститься. События приняли бы совсем иной оборот, если бы вместо рассказа о чудесах Уилсон изложил островитянам основы христианской морали. Она, безусловно, произвела бы впечатление на чрезвычайно восприимчивые умы таитян и неминуемо подвела бы их к идее единения с всепрощающим Богом. О миссионеры, как много крови вы могли бы сберечь!