Читать интересную книгу Непрямое говорение - Людмила Гоготишвили

§ 2. К проблеме соотношении у Гуссерля понятий «ноэматика» и «сфера значений» (семантика). Почти тождественно эта связь понималась ранним Гуссерлем, в частности – в ЛИ, 83, где высказывалось убеждение в «идеальности и объективности значения», которое «не может поколебать многозначность». Почти такое же понимание в «Интенциональных предметах». В «Идеях 1» многое из того, что раньше называлось значением, отойдет к ноэмам, и отношения между ноэматикой и семантикой будут дифференцироваться в многоразличных деталях и утончаться: «Феноменологически взаимосвязь дана уже вообще возможными поворотами взгляда, которые могут совершаться в пределах любого акта, причем те составы, какие доставляются этими поворотами взгляду, сплетены между собою разного рода сущностными законами. Первичная установка – это установка на предметное, ноэматическая рефлексия ведет к составам ноэматическим, поэтическая – к поэтическим. Интересующие нас сейчас дисциплины путем абстракции изымают из этих составов чистые формы, а именно: формальная апофантика – ноэматические, параллельная ей поэтика – поэтические формы. Формы ноэматические и поэтические скреплены друг с другом, а те и другие скреплены с оптическими формами, какие схватываемы путем поворота взгляда назад – к оптическим составам. Любой формально-логический закон можно обратить, путем поворота, в закон формально онтологический. Тогда мы судим: вместо суждений – о положениях дел, вместо членов суждения (например, именных значений) – о предметах, вместо значений предиката – о признаках и т. д. И речь уже не идет об истине, о значимости предложений суждения, но о составе положений дел, о бытии предметов и т. д. Само собою разумеется, что и феноменологическое содержательное наполнение поворота допускает свое прояснение путем возвращения к содержательному наполнению соответствующих понятий. Впрочем, формальная онтология выходит очень далеко за пределы сферы таких простых обращений формальных апофантических истин. К ней прирастают обширные дисциплины – путем тех „номинализаций“, о каких мы уже говорили прежде. В суждениях во множественном числе множественное выступает как тезис множественности. Путем обращения в имя это множественное число становится предметом „множество“, и так возникает основополагающее понятие учения о множествах. В таковом выносят суждения о множествах как предметах, обладающих своеобразными видами свойств, отношений и т. д. Это же значимо и для понятий „отношения“, „количественное число“ и т. д. – как основополагающих понятий математических дисциплин. Вновь, как и тогда, когда мы говорили о простых учениях о предложении, мы должны сказать, что задача феноменологии – не в том, чтобы развивать эти дисциплины, т. е. не в том, чтобы заниматься математикой, учением о силлогизмах и т. п. Феноменологию интересуют лишь аксиомы и понятийный состав таковых, задающий рубрики для феноменологических анализов…» (§ 148).

Экскурс 2 Гуссерлевы акты выражения и акты извещения

Выделяя среди других типов актов сознания языковые акты – акты выражения в общем смысле, Гуссерль, как известно, выделял две их разновидности: связанные и не связанные с «извещением» (коммуникацией в широком смысле). Сам Гуссерль акцентировал и в ЛИ, и в «Идеях 1» ту разновидность, которую понимал как безотносительную к извещению – акты выражения как специфического логического (логосного) выражения актов чистого сознания (аналитический и предикативный синтезы). Эта – внекоммуникативная – разновидность актов выражения понималась Гуссерлем как непосредственно конституирующая процесс логических экспликаций, предикаций, положенности, дизъюнкции, конъюнкции и т. п. смысловых предметностей сознания, которые, с его точки зрения, безотносительны к «деятельности» по созданию форм речи, реально направленной к другому сознанию. Фактически – это не язык в его обычном понимании, не речь, а особая операциональная сфера сознания, аналогичная той, которая акцентируется в логике и семантике. Проблемам референции последних соответствует гуссерлево понятие «знаков, обладающих значением» (ЛИ, 41). Значение выражения не равно, не совпадает, по Гуссерлю, с его извещающей функцией; значения выражений остаются теми же самыми и в одиночестве «душевной жизни вне коммуникативных сообщений» (ЛИ, 45). Слово при этом «возбуждает в нас смыслопридающий акт» и «указывает» (hinzeigen) в очевидном усмотрении на соответствующую предметность (ЛИ, 49). В случае же оповещений (коммуникации) об этом нет речи: в коммуникативном высказывании – там, где А целенаправленно оповещает о положении дел В, очевидное усмотрение «исключено»: мы действительно обнаруживаем при понимании связь между А и В или устанавливаем сами такую связь при создании высказывания, «однако говоря таким образом, мы не имеем в виду, что между А и В наличествует отношение с очевидностью усматриваемой объективно необходимой связи» (ЛИ, 38). В оповещении на первом плане – выражаемые акты, «осмысленное выражение как конкретное переживание», в логическом значении внекоммуникативных сообщений на первый план выдвигаются сами значения, при рассмотрении которых возможно и должно, по ЛИ, отвлечение от актов сознания и обращение к идеальному соотношению между собой смысловых предметностей этих актов: вместо самого явления выражения и осуществляющих смысл «актов» во внекоммуникативной логической сфере можно «рассматривать то, что определенным образом „дано“ в них: само выражение, его смысл и соответствующую предметность. Мы осуществляем поворот от реального отношения актов <важное для нас обстоятельство. – Л. Г.> к идеальному отношению их предметов, или, скорее, содержания» (ЛИ, 51–52).

Сферу применимости понятий «значение» (т. е. ноэматический аспект) и «означивание» (ноэтический аспект), а вместе с ними и понятия «выражение» как специфицирующего сущность языка, следует, говорит Гуссерль, переосмыслить и расширить, выведя ее за пределы исключительно «гласящей» речи (т. е. за пределы исследуемой лингвистикой чувственно ощутимой речи во всех ее модификациях – слышимой-произносимой-написанной и/или имеющей имманентный сознанию акустический/графический образ): «…почти неизбежный и одновременно важный шаг состоит в расширении и подходящей модификации» слов «значение» и «означивание» <а вместе с ними, следовательно, и слова «выражение»), «вследствие чего они известным образом находят применение во всей ноэтически-ноэматической сфере», т. е. понятия значения и означивания могут и должны, по Гуссерлю, применяться ко всем актам, сплетены таковые с актами направленного вовне чувственного и коммуникативно организованного языкового выражения или же нет: «Со всеми рассмотренными выше актами шмеются в виду не связанные со значениями и языком вообще акты. – Л. Г.> сплетаются выражающие – в специфическом смысле "«логические» слои актов… Итак в общей форме предположим: Логическое значение есть выражение» – § 124). Эта добавленная Гуссерлем – под– или надстраиваемая – ступень некоммуникативных выражений в общей лестнице модифицирующего выражения есть сфера логических значений, которые толковались как активирующие исключительно идеальную сторону слов и потому как не связанные ни с их чувственным обликом, включая акустические и графические образы, ни с коммуникативностью (извещением).

Логические акты выражения не абсолютизировались Гуссерлем – они сами в себе содержат у Гуссерля свои принципиальные ограничители. Так что неверно, с этой точки зрения, полагать, например, что внекоммуникативные акты логического выражения из «Идей 1» заступили то место, которое в «Логических исследованиях» занимали «объективные высказывания» («Объективные высказывания – те, содержание которых устанавливается или может быть установлено только из их фонетического проявления без обращения к выражающей себя личности и к обстоятельствам этого высказывания… » – ЛИ, 84). Гуссерль уточнял и утончал свою позицию. В «Идеях 1» введены, как минимум, две существенные поправки. Первая – та, что акты логического выражения стали подчеркнуто рассматриваться в дофонетической (или внефонетической) ипостаси языка (о фонетическом проявлении логических языковых актов речь уже не шла). Вторая – та, что исходная возможность установления объективного содержания без обращения к выражающей себя личности (т. е. описание ситуации с позиции отношений говорящего и слушающего) сменилась на объективное логическое выражение вообще безотносительно к общению – как к его воспринимающей, так и к его создающей стороне. Но – это принципиально – не вообще безотносительно к сознанию. Логически акты выражения не являются, по Гуссерлю «Идей 1», ни актами сообщения, направленными к сознанию от другого сознания (и это не вызывало серьезных возражений с точки зрения самой концептуальной возможности существования такого рода феноменов сознания), ни извещением для себя самого (а вот эта последняя возможность, а значит и акты выражения в их абсолютно внекоммуникативном и вне фонетическом понимании, принципиально оспаривалась многими, наиболее подробно и настойчиво, кажется, Деррида), но они подчеркнуто трактовались как акты сознания.