Читать интересную книгу Сочинения. Том 1 - Евгений Тарле

Другая, еще более грозная и во всяком случае более непосредственная опасность, нежели все планы Ролана, хотя и вытекавшая из одного и того же источника, предстала перед рабочими к концу 1792 г.: казна систематически начала задерживать выдачу денег. Переписка министра финансов Клавьера и директора мануфактуры Одрана с Роланом и тому подобные документы ясно показывают, до какой степени мануфактура оставалась в это время без материальной поддержки и до какой степени казна не располагала для этой отрасли расходов никакими свободными суммами. Тенденция директора Одрана отнять как-нибудь у рабочих то, что было им уступлено 31 декабря 1790 г., привела к тому, что рабочие взволновались, ни за что не желая с поденной платы переходить на посдельную. Когда рабочие узнали, что их директор Одран хлопочет перед министром внутренних дел о том, чтобы поденный расчет был снова заменен посдельным, они подали Ролану петицию, в которой умоляют его не давать ходу этим предположениям. Они указывают, что посдельная плата царила при старом режиме, и на нее с трудом было возможно существовать, но что тогда ничего нельзя было поделать: «Les ouvriers alors courbé (sic) sous le joug du despotisme étoient contraints de s’y conformer» [61]. Весьма характерно и тонко подчеркивают рабочие, что когда этот старый метод расплаты оказался неудобным и бывшая администрация в 1789–1790 гг. приступила к замене его новым способом — расплатой поденной, то Гильомо и д’Анживилье совещались с рабочими по поводу этого касающегося их дела (а в начале петиции рабочие просят Ролана не решать дела, не узнав мнения рабочих). Описывая далее, какой же порядок (продолжение которого они желают) царит у них на мануфактуре в настоящее время, рабочие сообщают очень интересную деталь: мы видели, что с начала 1791 г. все рабочие делились по получаемой ими поденной плате на 5 классов, или, точнее, на 6 классов, ибо в каждой мастерской было по одному рабочему, стоявшему вне пяти классов и получавшему 32 ливра в неделю.

Кто же делил рабочих на эти 6 категорий? Они сами: «il (се mode de payement — Е. T. ) s’opère de manière que divisés et partagés par eux mêmes en six classes de talens ils se font une justice et reciproquité d’après les connaissances qu’ils ont de leurs capacités… etc.». Это серьезное завоевание сделано рабочими, по-видимому, не сразу, ибо документы 1791 г. о нем еще молчат. Прося о сохранении этого положения вещей, они снова просят министра до окончательного решения дать им аудиенцию, чтобы в течение этой аудиенции они могли опровергнуть доводы директора и начальников мастерских, и опять осторожно корят республиканца-министра примером монархиста д’Анживилье: «Cette faveur d’une audience leur a déjà été accordé sous l’empire du Despotisme, les ouvriers ont bien plus de raison de l’espérer sous le Règne de la liberté et sous un ministre intègre qui sait si bien en faire sentir tout le prix». Хотя прошение написано очень почтительно, хотя даже об аудиенции рабочие просят очень условно и предлагают в случае отказа в аудиенции, чтобы министр приказал по крайней мере директору с ними поговорить, хотя, наконец, даже петиция подписана не всеми рабочими, а лишь шестью представителями, но Ролан усмотрел тут беспорядок и анархию. Удаляя с должности художника и обер-инспектора (sur-inspecteur) Белля, на которого директор Одран указывал как на одного из главных виновников регламента 31 декабря 1790 г., министр внутренних дел написал изгоняемому (Belle) чрезвычайно характерное письмо, в котором он упрекает его горько в пагубном влиянии на d’Angiviller, сделавшего рабочим эту уступку, и говорит: «Я с болью увидел, насколько вы содействовали тому, что мануфактура пришла к беспорядку и анархии, в которой она теперь находится» [62]. Жирондист-министр очень жалел о мягкости и уступчивости бывшего главного начальника-монархиста д’Анживилье. Вместе с тем правительство конца 1792 г. было очень далеко от той робости перед возможными беспорядками, которая являлась характерной для представителей исполнительной власти в 1789–1790 гг. В его распоряжениях слышны уже ноты представителя нового буржуазного строя, чувствующего полную свою силу перед притязаниями рабочих и ничуть этих притязаний не боящегося. Ролан не обратил ни малейшего внимания на петицию рабочих и, просто отменив поденный расчет, восстановил посдельную плату. При этом он обратился к рабочим со своего рода начальническим увещанием, рекомендуя беспрекословное повиновение новому порядку вещей. Он пишет, что до сведения его дошло о неудовольствии рабочих по поводу нового регламента, но он напоминает, что мануфактура даст теперь казне только одни убытки и что, только сократив расходы, можно посодействовать благосклонному отношению Конвента к этому заведению. Он приглашает немедленно подчиниться регламенту и объявляет, что он одновременно дал директору приказание, сделать поименную перекличку всем рабочим и у каждого из рабочих спросить: согласен ли он или нет подчиниться новому способу расплаты. Каждый из них, без сомнения, волен поступить по своему желанию, но отказавшийся будет вычеркнут из списков [63]. Как и на мануфактуре Бове, и в Севре и на Гобеленах, невзирая на несколько большую организованность, рабочие в решительные моменты действовали не особенно дружно и решались на самостоятельные и иногда противотоварищеские шаги. Ролан в своем письме прямо говорит, что часть рабочих расположена всеми силами поддерживать администрацию и «с радостью подчиняется новому регламенту…»

Впрочем, бурный подъем революционного настроения в столице в конце 1792 и начале 1793 гг. давал рабочим, недовольным новым регламентом, надежду на скорое восстановление их нарушенных интересов: еще до отставки Ролана стало обнаруживаться влияние новых политических сил, благоприятных в этом смысле для рабочих и враждебных к администрации мануфактуры.

Ролан лишил места teinturier Decurelle и приказал ему сдать ключи от помещения, которым он заведовал на мануфактуре, директору Одрану [64]. Декюрель этому приказанию не подчинился, но отправился в «секцию» своего участка и сделал там донос на директора Одрана, обличая его в неблагонадежности (incivisme). Это было время большой силы и влиятельности городских секций; Декюрель добился от общего собрания своей секции постановления: предложить министру внутренних дел уволить директора в 48 часов и заменить его истинным патриотом (par un vrai patriote); если же Ролан этого не сделает, то секция сама возьмет на себя произвести это изменение в администрации мануфактуры. Ролан этому решению не подчинился, и Одран остался на своем месте. После отставки Ролана дело это еще не было закончено, и Декюрель на службе не числился, по и ключей не отдавал. Тогда новый министр внутренних дел Garat написал ему строжайший приказ отдать немедленно ключи, и при этом он ему напоминает, что тот должен был подчиниться власти Ролана вместо «незаконных усилий увлечь сограждан» [65]. Но это долее терпимо быть не может (un tel désordre ne peut être plus longtemps toleré), и министр категорически требует исполнения приказания своего предшественника. На этот раз Одран восторжествовал, по раз высказанное против него подозрение в incivisme уже не было забыто. В ноябре 1793 г. он был арестован, а на его место в качестве директора был назначен якобинец Белль. Арестован был Одран по приказу революционного комитета той самой секции, которая обвиняла его еще в конце 1792 г. Но теперь, после процесса и казни жирондистов, человек, назначенный на свою должность Роланом, показался особенно подозрительным. Сам комитет, арестовавший его, мотивирует это мероприятие больше тем, что он мог оказывать гибельное для дела свободы влияние и что, пока он управлял фабрикой и был на свободе, рабочие затруднялись бы приводить против него обвинения [66]. Впрочем, и после ареста (и сейчас же последившего увольнения Одрана в отставку) комитету не удалось получить от рабочих достаточно данных для предания Одрана суду. Из показаний тех рабочих, которые явились в комитет свидетельствовать против арестованного директора, явствует лишь, что рабочие были более всего раздражены проведенной Одраном в конце 1792 г. реформой в способе расплаты за труд. Они обвиняли его, между прочим, в деспотизме и в угрозах изгнать рабочих, если они не пожелают подчиниться регламенту Ролана; из этих показаний явствует, что вышеотмеченный приказ Ролана был выполнен, ибо рабочие боялись быть выброшенными на улицу [67]. Вообще период управления Ролана оставил по себе недобрую память среди рабочих. Следует заметить, что это обусловливалось именно распоряжениями Ролана, а не якобинскими пристрастиями рабочих: в отношении политических убеждений нам по документам очень трудно судить, на чью сторону склонялись симпатии большинства. Вернее всего, что их политические убеждения особой ясностью и отчетливостью в этот период не отличались. Конечно, никаких веских указаний в этом смысле не дает и трагическая история рабочего Манжельшота, казненного в 1794 г. Он был арестован за то, что прервал речь члена Конвента замечанием, выражавшим даже не порицание, а только недоумение. Все товарищи и новый директор Белль, заменивший Одрана с 13 ноября 1793 г., были за Манжельшота и ходатайствовали о сохранении за ним жалованья, пока он сидел в тюрьме [68]. Mangelschot был казнен, несмотря на всеобщую уверенность, что его отпустят на свободу вследствие полного отсутствия вины [69]. Весь этот эпизод не дает, повторяем, никаких указаний для характеристики политических симпатий рабочих Гобеленов в 1793–1794 гг. Но если документы не рисуют их ни жирондистами, ни якобинцами, то враждебное отношение к старому, дореволюционному строю, к «времени деспотизма», как они его называют, совершенно несомненно.