Читать интересную книгу Сочинения. Том 1 - Евгений Тарле

При таких условиях, когда само правительство стремилось извлечь из мануфактуры материальную выгоду, удивительно ли, что рабочие на мануфактуре не могли надеяться на сколько-нибудь существенную помощь. Правительство видело единственное спасение для мануфактуры в том, чтобы все усилия употребить для сбыта ее произведений как можно скорее; оно отдавало себе ясный отчет в несчастном положении рабочих, но откровенно признавалось в бессилии помочь беде [96] ввиду полной неустойчивости денежной системы. Совет озаботиться распродажей произведений мануфактуры, чтобы из этих денег поскорее помочь рабочим, был ответом на вопрос, который с отчаянием незадолго до того задал директор Гильомо в особой докладной записке: «хочет или не хочет правительство поддержать эту мануфактуру?» [97]. К осени 1796 г. рабочих на Гобеленах было 88 человек, других служащих — 11 человек [98]. И эти служащие (директор, инспектор, два начальника мастерских, два художника — dessinateurs, хранитель магазина, секретарь, доктор, швейцар, заведующий уборной), и все 88 рабочих терпели нужду, но, не говоря о высших служащих, и рабочие крепко держались за свое место, потому что добыть себе работу на частных фабриках было бесконечно трудно, не говоря уже о технической подготовке только к определенной строго специальной работе: просьбы всякого рода были совершенно бесполезны; например, рабочие просили в октябре 1796 г. министра внутренних дел, чтобы им ввиду наступления холодного сезона, выдавали дрова натурой, но и в этом им было отказано и резолюцией министра было приказано ответить, что жалованья, выдаваемого им, должно хватать и что, кроме того, положение финансов не позволяет удовлетворить эту просьбу [99]. Несмотря на это курьезное заявление, что жалованья должно хватать (doit suffire), министерство, повторяем снова, отлично знало и многократно признавало, что жалованья хватать никак не может.

Страшно трудная зима 1796/97 г. была пережита мануфактурой, быть может, только потому, что хоть выдача мяса и хлеба натурой еще продолжалась. Так как мясо и хлеб выдавались по числу ртов, то в отчетах мануфактуры сохранились сведения, позволяющие нам определить семейный состав рабочих. Весной (в марте 1797 г.) рабочих и служащих было 107 человек, т. е. немного более, чем осенью 1796 г., когда их было 99 человек (11 + 88). Из них 25 человек были одинокими, 24 семьи были с двумя «ртами», 21 — с тремя, 17 — с четырьмя, 10 — с пятью, 5 — с шестью и 5 — с семью «ртами» [100]. Это дает нам понятие о той острой нужде, которую испытывало большинство рабочих. Правда, в 1797 г. уже стала появляться при уплате рабочим их жалованья звонкая монета, но платили «так мало и так плохо», как жалуются рабочие, что им опять не хватало на жизнь, тем более что с весны 1797 г. окончательно прекратилась всякая выдача натурой. Теперь, в 1797 г., при появлении звонкой монеты, рабочие стали получать: первого класса — 1000 франков в год, второго класса — 880 франков, третьего класса — 800 франков и четвертого класса — 650 франков. Этого было очень мало, принимая во внимание вздорожание жизненных припасов; высшая администрация была обеспечена гораздо лучше, ибо и теперь директор продолжал получать 6 тысяч франков, инспектор получал 2250 франков, начальники мастерских — по 1800 франков [101], так что теперь подавляющее большинство рабочих (т. е. второго, третьего и четвертого класса получали в 7, 7 ½ и 9 ½ раз приблизительно меньше, нежели директор, и таким образом соотношение между заработком дирекции и заработком рабочих являлось несравненно менее «демократическим», чем раньше. Бедственный был это год для рабочих не только потому, что за время бумажных денег они распродали [102] все свои вещи и теперь не знали, как им быть, не только потому, что им мало платили, но и потому особенно, что им плохо платили [103], т. е. задерживали уплату жалованья. Это ставило их прямо в отчаянное положение, они продавали даже постельное белье, не проданное в предшествующее время. Они бросались всюду, жаловались всем, умоляли всех, но никто им не оказывал помощи. Например, в середине августа 1797 г. им не было еще уплачено за 4 предшествующие месяца [104]. Они шлют петицию за петицией с мольбой, чтобы им заплатили их жалованье. «Мы без хлеба, без одежды, без кредита… отчаянье — единственный наш удел. Мы вас просим дать нам средство существовать в другом месте, если вы не можете дать нам существовать здесь», — пишут рабочие в своей петиции министру: им должны за 135 дней, а уплатили всего за 5 дней, и положение их безвыходно. Директор вполне подтверждает все эти заявления рабочих и (в конце августа 1797 г.) категорически заявляет, что рабочие даже и одного месяца далее существовать не могут без выплаты им хотя бы по частям должной суммы [105]. Правительство отвечает признанием, что все это так, но что оно ничего не может поделать вследствие состояния финансов [106]. Уплачивали должное крайне небольшими суммами, а пока время шло, и долг правительства рабочим снова нарастал. Так, в середине ноября 1797 г. рабочие снова жалуются, что им уже за 5 месяцев не уплачено [107]. Министр внутренних дел решился тогда напомнить Директории, что она еще не уплатила мануфактурам Гобеленов, Севра и Савоннери за те поставки, которые были сделаны этими заведениями для омеблирования дворца, где помещалась Директория. Министр доложил, что рабочие — в крайней нужде, и не только им не уплачено за 5 месяцев, но и материалов, нужных для производства, им купить не на что [108]. Из этого доклада мы узнаем, что Директория не уплатила ничего за сделанные в течение двух лет (1796 и 1797 гг.) поставки, хотя эти покупки должны были, естественно, служить некоторым подспорьем для бедствующих национальных мануфактур. В 1798 г. жалобы на задержки в уплате жалованья стихают, но самое жалованье так незначительно сравнительно с ценами на предметы первой необходимости, что рабочие все-таки существовать могут лишь с очень большим трудом. Директор мануфактуры обратил внимание министерства на то, что предметы первой необходимости теперь, в 1798 г., стали наполовину дороже, нежели они были в 1791 г., а жалованье рабочим стало приблизительно на одну четверть меньше того, которое они получали в 1791 г.:

Рабочие I класса получали: 1248 (1791 г.) и 1000 франков в год

Рабочие II класса получали: 1092 (1791 г.) и 880 франков в год

Рабочие III класса получали: 936 (1791 г.) и 800 франков в год

Рабочие IV класса получали: 780 (1791 г.) и 650 франков в год

Директор предлагает повысить плату второму, третьему и четвертому классам до 940, 840 и 720 франков в год, а первому оставить без перемены [109]. Такого рода надбавка тем более представлялась необходимой, что почти одновременно прошел закон 3 nivôse’а, по которому у всякого лица, находящегося на службе и получающего жалованье от государства, должно было удерживать по 5 сантимов с каждого франка. Рабочие и без того платили гораздо больше налогов, чем в начале революции, — почти в 6 раз [110]. Увеличив содержание второго, третьего и четвертого классов и кроме того, как он ходатайствовал, заплатив из сумм мануфактуры 3/4 этого нового налога за рабочих первого класса, можно было бы хоть немного помочь всем рабочим мануфактуры. Но министр, согласившись с проектированным увеличением платы рабочим второго, третьего и четвертого классов, отказал в разрешении покрыть 3/4 налога, падавшего на рабочих первого класса, из казенных сумм [111]. Судьба рабочих первого класса решилась несколько спустя, когда министр согласился и им повысить плату. Решено было прибавить им приблизительно половину разницы между тем жалованьем, которое они получали в 1791 г. и тем, которые они получали в 1798 г. В 1791 г. они получали по 1248 франков в год, в 1798 г. — тысячу франков, — разница 248 франков, половина разницы — 124 франка; так что теперь, с 1799 г., они должны были бы получать 1124 франка; на таких же основаниях было увеличено жалованье двум вне классов стоявшим premiers ouvriers, которые получали в 1791 г. по 1664 франка, а в 1798 г. — по 1250 (им было прибавлено по 207 франков). Но принадлежавших к первому классу бывало от 8 до 12 человек; громадное же большинство, обыкновенно от 60 до 75 %, а иногда и более, принадлежало даже не ко второму, а к третьему и четвертому классам, и если даже избранникам первого класса жилось крайне трудно, то положение массы, невзирая на эту прибавку, оставалось очень тяжелым. Благодаря за сделанную прибавку, они жалуются в начале 1799 г. на то, что эта прибавка нисколько не может облегчить их несчастье вследствие огромных цен на предметы потребления [112], так что они даже с помощью этой прибавки не будут в состоянии «возобновить (renouveler)» обувь, белье, одежду, которые они успели продать. Они поэтому просили о выдаче им на одежду казенного сукна и тому подобных материалов, но в этом им было отказано. Между тем в 1799 г. опять повторяется то, что имело место в 1797 г. и как бы меньше давало себя чувствовать в 1798: опять казна задерживает жалованье. В июне 1799 г. рабочие в особой петиции умоляют заплатить им, так как они 4 месяца уже не получают жалованья [113]. Они пишут, что доведены до страшной нищеты, что булочники уже отказывают им в кредите и пр. Но, как и в предшествующих случаях, министерство внутренних дел обнаруживает бессилие справиться с бедой, ибо финансы этого не позволяют. В начале октября новая петиция — уже прямо к Директории. Рабочие снова умоляют заплатить им, ибо уже седьмой месяц им не платят. Ни пищи, ни одежды, ни дров — ничего у них нет, и они просят обратить внимание на их положение [114].