Читать интересную книгу Забайкальцы (роман в трех книгах) - Василий Балябин

«Шулер», — со злобой подумал про есаула Степанов и, приподняв, взглянул на свою карту. К нему пришла дама червей. Степанов поставил на нее золотой и проиграл.

Когда на больших старинных часах пробило два часа ночи, Степанов проиграл все свое жалованье. Благоразумие подсказывало ему встать и уйти, но тут подошла очередь держать банк, и, хотя своих денег уже не было, он, недолго думая, извлек из кармана один из столбиков тех, чужих денег. Не спеша разорвал он синюю обертку, высыпал на стол перед собой десять золотых монет, четыре из них поставил в банк и, перетасовав, раздал карты. Первым ударил по банку сидящий слева бородатый штабс-капитан и проиграл. То же самое и второй игрок. Проиграли третий и четвертый.

— Ага-а, — повеселел Степанов, хмель у него совсем вылетел из головы, руки приобрели живость, росла кучка золота в банке. — Карта не кобыла, перед утром повезет, — пошутил он, продолжая метать карты. — Ваше слово?

— Дайте за три монеты. Та-а-ак, себе возьмите.

— Пожалуйста. Десять, шестнадцать, король, ваших нет. Ваше слово?

Банк растет. Очередь подвигается к есаулу в малиновом бешмете. Вот уже сидящий с ним рядом молодой безусый прапорщик взглянул на свою карту, кинул на стол две монеты:

— Дайте за десять!

— Что вы делаете! — воскликнул есаул, уже в последний момент увидев у прапорщика туза червей; руки его мгновенно накрыли кучку золота в банке. — Мажу остальные, за банк!

Но Степанов уже кинул карту прапорщику:

— Поздно, есаул!

Прапорщик открыл карту, второй туз выиграл.

— Шляпа, — злобно, сквозь зубы процедил есаул и, взглянув в свою карту, увидел короля пик. Пальцы его дрогнули, он выбил ими нервную дробь, подумал и поставил… одну монету.

Весь круг обошел Степанов удачно, и, когда очередь снова дошла до есаула, в банке уже лежало около сотни монет. На этот раз к есаулу пришел туз, и не успел Степанов произнести свое неизменное «ваше слово», как он, накрыв рукой груду денег в банке, улыбаясь, глянул на банкомёта:

— Сыграем, господин подполковник.

Степанов кинул ему карту, есаул едва глянул на нее:

— Хватит, себе возьмите.

Степанов посмотрел на свою десятку червей. Волнуясь, вытянул он вторую — король. Если бы знал он, что у есаула к тузу пришел… валет. С дрожью в пальцах потянул он из колоды третью карту и вытянул… девятку.

К утру Степанов спустил все начисто. Последнюю, самую крупную сумму он поставил на туза, в надежде сорвать банк все у того же жуликоватого есаула, и проиграл.

Уронив на стол сразу ослабевшие руки, с минуту сидел Степанов молча, тупо уставившись взглядом на середину стола, где цепкие, подвижные пальцы есаула загребали в кучу выигрыши.

«Что же я наделал? — внутренне холодея, какими-то обрывками мыслей думал Степанов. — Не успел принять еще… Проклятый туз… Узнают офицеры… скандал… позор… эх, черт!»

Он рывком поднялся, отшвырнул стул и, пошатываясь, побрел к выходу.

Уже в коридоре, машинально сунув руку в карман, нащупал Степанов зубчатую рукоять браунинга, с которым никогда не расставался, — застрелиться? Он даже остановился, вынув руку из кармана, поиграл пистолетом, — нет, не пойдет, не то время! Вот разве этого прохвоста-шулера хлопнуть, влепить ему парочку горячих между глаз… С этими мыслями прошел Степанов в столовую. В окнах уже серел рассвет, танцы прекратились, гости разъезжались. В столовой официанты собирали посуду. Уставшие за ночь музыканты сидели за столами, доедали и допивали все то, что осталось от пиршества.

Степанов сел за стол, поманил пальцем официанта.

— Принеси-ка что-нибудь… покрепче и закусить.

Официант исчез и через две-три минуты появился снова, поставил перед подполковником графин с водкой, тарелку с хлебом и холодной закуской.

Выпив целый стакан водки, Степанов закусил колбасой и сразу же налил второй. Он не слыхал, как сзади к нему подошел Шумов, обернулся, когда тот дружески хлопнул его по плечу.

— Налей-ка мне, что-то пересохло в горле. — Шумов подсел рядом и, когда оба выпили, спросил: — Ну как, проигрался?

Сердито насупившись, Степанов молча махнул рукой.

— Много? — не унимался Шумов.

— Много. Да кабы свои, так черт с ними, казенных семьсот пятьдесят просадил, вот в чем загвоздка-то.

— Что же теперь?

— Не знаю… под суд, наверно… э-э, да черт с ним… выпьем давай.

— Подожди, послушай меня. Ты не отчаивайся сильно-то, дело еще можно поправить.

Грустно усмехнувшись, Степанов покачал головой:

— Легко сказать, поправить, а из каких капиталов? Отцу написать? Так это, брат, такой жмот, что у него в крещенье льду не выпросишь, а тут такую сумму! Да он скорее удавится, чем пошлет столько денег.

— А вот помоги мне в одном деле, и я одолжу тебе девятьсот рублей, хоть сегодня.

Степанов оживился, глаза его загорелись надеждой.

— Что это за дело?

— Для тебя пустяки. — Оглянувшись на официантов, Шумов придвинулся ближе, понизил голос. — Ты на бронепоезде бываешь за границей, в Хайларе, в Маньчжурии?

— Бываю.

— Проехать мне надо туда, я и два солдата со мной.

— Только и всего?

— Мне надо провезти туда два места небольших.

— Два места, говоришь? — Степанов пригладил рукой волосы и, что-то припомнив, уставился на поручика взглядом: — Слушай, а эти миллионеры Шумовы не родственники тебе?

Поручик, улыбаясь, кивнул головой, — родственники.

— Вот оно что-о! — Поняв, что поручик не шутит, Степанов начал догадываться, в чем дело. — Значит, золотишко надо вывезти за границу?

— Не знаю, может быть, — замялся Шумов. — Есть там бумаги ценные, договора всякие, акции, ну и золота будет немного. Все это с письмом отца надо в Маньчжурию, в Русско-Азиатский банк пристроить. Отец считает, что это будет надежнее.

— Меня это не касается, куда повезешь, что повезешь, золото ли, серебро ли, — мне все равно. Но вот дело-то в чем, куда поставить это добро? Самое надежное место — это в моем купе, но у меня там гость напросился, черти бы его взяли.

— Какой гость?

— Полковник американский из Верхнеудинска, и тоже в Маньчжурию попасть хочет, — Степанов подумал немного, решился: — Э-э, черт с ним, приезжай, вези свои ящики.

Глава XVII

На бронепоезд со своим золотом Шумов прибыл в тот же день к вечеру на грузовом автомобиле. Приехавшие с ним солдаты занесли прямо в купе командира два небольших ящика зеленоватого цвета. Оба ящика были железные и тяжелые. Кроме этих двух солдаты занесли еще один, деревянный ящик с бутылками водки и корзину, доверху наполненную банками консервов и какими-то свертками.

Вечером на бронепоезде началась пьянка. Она продолжалась до глубокой ночи и даже тогда, когда одетый в броню паровоз густо задымил трубой и, отпыхиваясь паром, вывел «Грозного» из тупика.

Злобно ощерившись длинными стволами орудий, медленно проследовал бронепоезд мимо станции и, постепенно увеличивая скорость, двинулся на восток.

А утром следующего дня путевой обходчик станции Кручина обнаружил под откосом железнодорожной насыпи, верстах в пяти от станции, труп убитого офицера. Обходчик, пожилой, коренастый человек, сразу же сообщил о своей находке начальнику станции, а тот отослал старика к поселковому атаману. Как раз в это время в поселке оказался приехавший из Маккавеева конный милиционер. Узнав о случившемся, он сам пожелал обследовать убитого, попросил у атамана двух понятых.

Вскоре из поселка на рыжей кобыленке, запряженной в телегу, выехали двое — тот самый путевой обходчик и назначенный атаманом в качестве понятого рыжебородый здоровяк, в поношенном ватнике и облезлой барсучьей папахе. Следом за ними, верхом на вороном коне, ехал и милиционер, в серой с погонами шинели и с винтовкой за плечами.

Денек выдался по-весеннему яркий и теплый. Снег, как всегда в окрестностях Читы зимой, был очень мелкий и давно уже стаял, лишь кое-где на косогоре да в оврагах по обочинам дороги чернели еще ноздреватые, заледенелые остатки зимних сугробов. В воздухе пахло прелью прошлогодней листвы, тонким душком молодого ургуя[92] и дымом весенних палов, от которых окрестности были затянуты сизой пеленой.

Когда выехали за околицу, правивший лошадью обходчик спросил рыжебородого:

— Это струмент для чего же везем: лом, кайлу, лопаты, уж не нас ли думают заставить могилу-то копать?

— А кого же больше-то? Нас, ясное дело.

— Скажи на милость! — обиженно протянул обходчик. — Я с двух часов ходил путя проверял, убиенного нашел, а теперь меня же запрягают могилу ему копать! Да кабы летом, так уж куда ни шло, недолго вырыть ее в песке, а теперь-то мерзляком долбить шутейное ли дело. Нет, ты как хочешь, а я не согласен, да и атаману вашему я не подчиняюсь, у меня своего начальства хоть отбавляй.