Читать интересную книгу Носорог для Папы Римского - Лоуренс Норфолк

Здесь все наоборот: вместо того, чтобы находиться в корабле, Зверь несет его на себе. Судно, естественно, разобрано, но есть каюты, выстроенные из шпангоутов, чтобы защитить героическую команду от суровости погоды — лигурийской, тосканской, сиенской или умбрской. Говорят, что он серый, шарообразный и примерно с собор величиной. В некоторых рассказах он спасает детей из-под водяных колес или с верхушек высоких деревьев. В других разоряет сельскую местность наподобие калидонского вепря. Некоторые из рассказчиков обходятся без корабля, а некоторые — и без команды, хотя последний вариант встречается реже. Вич и Фария очень деятельно ведут себя в городе и прежде всего интересуются тем, с какого корабля команда. Испанский это Зверь или же портингальский? Торговцы Слухами вряд ли окажутся настолько недальновидными, чтобы не обратить внимание на небольшой, но весьма прибыльный дипломатический рынок. Но самым глубоким карманом располагает, как известно, Папа, и все его знакомцы в трактирах и тавернах, в салонах, нефах и на улицах более чем ясно дают понять, что папский интерес сосредоточен на Звере.

Вследствие этого Зверь с ошеломляющей скоростью меняет как форму, так и величину — рынок Слухов ничего не стоит, если не приспосабливается к обстоятельствам, — день изо дня угождая тому, Что Хочет его святейшество, а это, как все понимают, прямо связано с тем, За Что Платит его святейшество, и среднего размера поток сольдо, взятых из папской казны и обеспеченных новейшим из займов, сделанных Филиппо Строцци, поток, льющийся понемногу из неряшливых кошельков разного народа — амбициозных членов курии, рифмоплетов, уличных торговцев, переживающих упадок мелких дворян и переживающих подъем удачливых карьеристов, — пока что помог приобрести лишь согласие относительно того, что Зверь сер, огромен и у него есть рог на конце носа. Если он окажется еще более многоликим и неуловимым, заметил его святейшество в разговоре с Гиберти, придется пригласить его в Камбрейскую лигу.

Так или иначе, Зверь высадился на сушу и направляется к нему. Это продолжается уже несколько недель. Треугольник, в котором слухи порождают Зверей, с основанием, простирающимся от Лигурийских Альп до долины Комаккьо, неизбежно имеет вершину в Риме, это воронка, опускаясь в которую «настоящий» Зверь омывается в море наличных вместе со своими подобиями, чтобы после последнего просеивания появиться здесь. Или почти здесь. Направление очевидно даже тогда, когда точное местоположение неясно. Десять дней назад имела место целая россыпь наблюдений вокруг Монтепульчано, а после этого — другая, поменьше, ниже Витербо. Рынок южных и восточных сообщений едва не обвалился, и вероятность появления Зверя на западе из небольшой превращается в нулевую. К северу от Рима — вот наиболее правдоподобный вариант, если Зверь действительно существует.

— Он будет здесь еще до вечера, — говорит Гиберти, стоящий у него за спиной. Догадаться о мыслях Папы несложно. В последнее время у него вообще только одна мысль. — Здесь, в городе, если только уже не явился.

— Уже явился! Невозможно. Если бы он был в Риме, как мог бы я об этом не знать? Если бы он зарычал в Трастевере, я бы услыхал это во сне. Если бы он нагадил на камни Аппиевой дороги, то его дерьмо оказалось бы в моем распоряжении еще до того, как перестало бы испускать пар.

— Его никто не видел, — прямо отвечает Гиберти. — Все слышали о нем только потому, что это очень выгодно, ваше святейшество.

— Неправда, — возражает Лев. — Величина, цвет, особые приметы? Серый, огромный, с рогом на носу. В этом все сообщения сходятся. Чем же ты объяснишь это, циничный мой секретарь?

— Тем фактом, ваше святейшество, что ваши агенты предлагают уплатить от трех сольдо до целого золотого скудо за любые сведения о звере, которого они описывают как серого, огромного и с рогом на носу…

— Это было позже, — раздраженно отвечает Лев. — Первые донесения были вполне ясными. Те, из Специи…

— Из Массы и Каррары, ваше святейшество. Помнится, в тех донесениях упоминалось о телеге с сеном, чудесным образом плывшей над землей, будучи подвешенной на единственной золотой нити, которая шла от лодыжки ангела в нежном возрасте. На телеге было от одного до двух десятков бродяг. На ней же, как сообщалось, был и сам зверь. Помню, я тогда подумал, что это измышлено задним числом. В то время… — Здесь он прерывается, потому что Папа испепеляет его взглядом. — Это все посланники, ваше святейшество, — продолжает он более смиренно, снова становясь держащимся в тени бухгалтером, покорной мишенью для остроумия своего хозяина. — Вич. Фария. У меня есть люди в обоих лагерях, и они знают не больше нашего. Что до портингальцев, то из Индий прибыл их корабль под названием «Ажуда» и пополнил запасы в устье Тежу более чем два месяца тому назад. С тех пор о нем ничего не слышно.

— А Вич?

— Маленький фарс, тот, что он разыграл для вас в Остии, был, кажется, единственным актом испанской комедии. Местные рыбаки высказались единодушно: тот корабль оставался на плаву только потому, что ему недоставало порядочности затонуть. Дара от испанцев не будет, и нет никакой уверенности, что он последует от портингальцев. Вы сами предложили им это состязание, ваше святейшество. И вы увязали его с вопросом о булле…

— Дорогой Гиберти, не напрягайся, — беззаботно перебивает его Лев. — Булла будет опубликована завтра, и я буду вручать ее лично, запечатанную sub plumbo[62] с головами Петра и Павла и подписанную Leo Episcopus Ecclesiae Catolicae[63] самым лучшим моим ломбардским почерком, на пергаменте толщиной с доску. Как и было обещано. А Зверь будет здесь, чтобы внести свой вклад отпечатком копыта. Ну как, это тебя утешает?

При внимательном взгляде на своего секретаря Лев совершенно ясно понимает, что нет, не утешает. Гиберти озабочен больше, чем он рассчитывал. Ему хочется сказать, что нет никакой разницы, получат они свою буллу или не получат. Они прочертят свою фантастическую границу, проведут линию фронта по диаметру земного шара и поплывут на восток и на запад, чтобы убивать друг друга на другом конце света. Может быть, следующим делом они разрежут мир по экватору, отделив север от юга. Может, перевернут две половинки и соединят их полюсами, чтобы получились песочные часы. В любом случае, они между собой в союзе — об этом ему в особенности хотелось поведать Гиберти. Но булла — это его слово; Praecelsae devotionis et indefessum feirorem, integrae fidei puritatem, ingenuique in Sanctam Apostilicam observantiam…[64] Садолето представил ему ее в канцелярии для проверки с видом певца, который преобразовал режущую уши, путаную, сложную музыкальную пьесу в ясную, гармоничную, легкую для исполнения, а теперь снисходит до того, что возвращает ее композитору, развязав все его узлы и разрешив загадки: получилось нечто явно более прекрасное, но все же запятнанное усилиями по его улучшению. Да, Садолето тоже хотел кое-что высказать. Утонченная ткань компромиссов и полуправды изначально являлась их творением, не его. Он был всего лишь тем местом, где это творение после стольких разногласий сложилось воедино. Его слово было словом Папы, а Папа был слугой слуг Божьих. Служили ли Вич и Фария Господу?

— Не напрягайся, — невнятно повторяет он, поворачиваясь к окну.

Слой воды, покрывающий нижний двор Бельведера, растет с чудесной быстротой: лужица, лужа, озеро… Теперь он стал уже маленьким морем, размером триста шагов на двести, справа ограниченным лоджией, спереди — лестницей, ведущей на следующий уровень прямо перед ним, сзади — самим дворцом, а слева (Лев высовывает голову в окно) — довольно-таки неприглядным палисадом из мешков с песком, теперь постепенно скрывающимся под помостом, ярусы которого подобны гигантским ступеням. Рабочие, нанятые Лено, усердно пилят лес под руководством десятника, причем многие из них стоят по пояс в ледяной воде, чтобы установить на место самые длинные доски. Остальные, столь же забрызганные грязью, собрав свои рясы в складки у талии и тем самым превратив их в пояса для инструментов, возятся вокруг фонтана в центре. Лено спроектировал над фонтаном помост со всяческими украшениями. На помосте будет стоять трон. На троне будет сидеть он, Лев. Или, точнее, там будет сидеть его изображение, кто-то, заменяющий его. И вероятно — в разгаре битвы, — упадет вместо него. Плюх!

Он еще сильнее высовывается в окно, пытаясь хотя бы мельком увидеть Ганнона в садах за этими мешками с песком. Да, Лев будет стоять за Ганнона. Накануне он вознес импровизированную молитву за его победу, хотя, поскольку он является верховным арбитром предстоящего сражения, ему следует быть осторожным и держать свою благосклонность при себе. Вот если бы привлечь к этому делу посланников… Фарию снабдили бы хоботом. А Вичу приставили бы рог. Или наоборот.