Читать интересную книгу Носорог для Папы Римского - Лоуренс Норфолк

— Амалия! — восклик нула Виолетта, в равной мере удивленная как неожиданностью случившегося, так и тем, что раньше такого не наблюдалось. Почему она никогда этого не замечала? — Ты плачешь.

Но плач, кажется, закончился так же быстро, как начался, а когда девочка подняла глаза, они у нее сильно раскраснелись.

— Ух, — тихо сказала Амалия. — Бернардо вот-вот утонет.

— Кто такой Бернардо?

— Бернардо — это друг Сальвестро.

Проснувшись, Виолетта услыхала монотонную и нескончаемую барабанную дробь — звук дождя, бьющего в ставни. Она закрыла их, когда опустилась ночь, и они с Амалией долго сидели молча. Ничего больше нельзя было ни увидеть, ни сделать. Шторм разошелся не на шутку — его гнал к суше пронзительно воющий ветер. Море вздымалось и яростно колотилось о берег, и серые воды, обычно вялые, час за часом расточали отпущенный им запас шумливости. Наконец от грохота она впала в оцепенение и, утомленная, задремала, так что мысль о судьбах тех, кто подвергался испытанию в водном неистовстве, никак не могла до нее добраться. Теперь в предутреннем голубовато-сером холодном свете, проникавшем сквозь щели в ставнях, вырисовывались, словно на гравюре, грубо отесанные камни и стропила комнаты. У Виолетты болела шея. Она осмотрелась затуманенным взглядом: маленький деревянный сундук, высоко висящее на стене распятие, небольшая лужица воды там, где дождь как-то пробрался внутрь. Гнездо из одеял, которое устроила себе девочка, опустело. Амалии не было.

Дождь лил как из ведра, и все до единой дождинки, шлепавшиеся о берег, тут же исчезали, словно поверхность перемешанной с песком грязи была туго натянутой простыней серого шелка, которую неощутимо пронзали стучащие капли, проникая в некую воздушную пустоту под нею. Поверхность моря была исколота такими же стрелами. Пока Виолетта спускалась по откосу, ее туфли все время увязали в грязи. Одеяло, наброшенное на голову, уже промокло насквозь, Виолетта стискивала его под подбородком, и дождь протекал у нее между пальцами. Когда она оглянулась, то сквозь дождь башня выглядела всего лишь сгустком тьмы, а восточное небо позади нее — серо-стальной завесой. Палаццо сливалось с береговой полосой. Они бы не заметили его, подумала Виолетта, если бы кто-то добрался до берега. Она стояла на стегаемом дождем берегу и дрожала. Пустынное море вздымалось и опадало.

Судно было вокруг нее — точнее, обломки судна. Вверх и вниз по берегу, насколько охватывал взгляд, в песок под странными углами втыкались разбитые реи и бимсы, массивные изогнутые шпангоуты, разбитые доски настила и бочарные клепки. Кусок палубы высотой в два человеческих роста был, видимо, содран целиком и вогнан в грязь, словно лезвие топора. Из моря зигзагами выступал расщепленный релинг — тщетная и запоздалая защита от волн. Ниже по берегу одинокий массивный столб с краспицей у верхушки торчал из песка совершенно вертикально, словно чья-то огромная рука вонзила его туда, как меч. Виолетта попыталась вообразить себе силу, которая отломила и установила его там, — огромный издевательский крест в память о лежащих под ним людях. Они тоже там были или же некоторые из них. Среди обломков были разбросаны низкие, неправильной формы бугорки, скопления обычных лохмотьев и тряпок: человеческий балласт корабля.

Потом она увидела свет. Дверь в палаццо открылась, к берегу шли три или четыре женщины. Виолетта видела, как они заколебались и стали жаться друг к другу под своими шалями, когда дождь поприветствовал их первыми холодными шлепками. Недолговечные монументы, воздвигнутые кораблекрушением, истыкали берег к северу и к югу: концы канатов и хлопающие паруса, зацепившиеся за расколотые столбы и доски, шпангоуты, торчащие из грязи, воды и песка. Из-за очень большой груды обломков, лежавшей шагах в двухстах или трехстах, появилась Амалия с палкой в руке. Виолетта прищурилась. Девочка словно не замечала дождя, методично передвигаясь от одного приземистого бугорка к другому и тыча их палкой. Два тычка, недолгое ожидание, еще один тычок — и она переходила к следующему. Виолетта уже думала о работе, которую надо будет выполнить до послеполуденного прилива. Трупов было по меньшей мере двадцать, и каждый придется втаскивать на крутой откос. Прилив, вероятно, принесет еще больше. Это может продолжаться несколько дней — пришла к ней беспощадная мысль. Ниже по берегу остановилась Амалия. Земля вокруг палаццо была болотистой даже летом. Теперь, должно быть, она пропиталась водой насквозь. Как же хоронить их? — думала Виолетта. Амалия теперь опустилась на колени, будто собиралась молиться… Нет. Будто боролась. С трупом? Виолетта, снедаемая любопытством и недоумением, сделала шаг-другой, а затем перешла на бег. Под неуклюжими прикосновениями Амалии труп зашевелился.

Он лежал ничком и пытался подняться. Ноги скребли и царапали по грязи, отыскивая в ней точку опоры, а ладони захватывали полные пригоршни той же самой субстанции, словно он пытался вытянуть себя, перебирая руками некий канат. Он был гол, если не считать лохмотьев того, что некогда было рубашкой. Тощие руки и ноги были заляпаны грязью, которая, по-видимому, въелась в плоть, потому что дождь ее не смывал. Там, где сквозь грязь проглядывала кожа, она была либо белой, как кость, либо покрытой сыпью и язвами, и когда «трупу» удалось наконец поднять голову, лицо у него было как у слепца, глядящего перед собой и ничего не видящего. Амалия пыталась перевернуть тело на спину. Виолетта заставила себя признать, что это человек, хотя он и несколько звероподобный, такой, которому еще только предстоит обрести человеческие черты или который утратил их вследствие лишений. Вздрогнув, Виолетта пришла в себя, сняла с плеч промокшее одеяло и опустилась на колени рядом с девочкой. Человек пытался что-то сказать, но разобрать его невнятное бормотание она не могла. С помощью Виолетты девочка перекатила его на одеяло. Он снова забормотал, изо всех сил стараясь что-то произнести.

— Я тебе уже три раза говорила, — сказала Амалия с девчоночьей раздражительностью. — Он утонул. Они все утонули, кроме тебя, Сальвестро.

Глаза человека закрылись. Брови как у волка, подумала Виолетта и тут же помотала головой, отгоняя неуместную мысль. Займись-ка ты делом, настоятельно посоветовала она себе. Открытие малышки выбило ее из колеи. Как внести его в палаццо?

— Он скоро умрет, — раздался голос у нее за спиной. — Когда они перестают дрожать, то умирают. Я видела такое раньше.

Позади нее стояла женщина, называвшая себя Минеттой, а рядом с ней — еще три женщины, и все смотрели на неподвижное тело, которое и в самом деле перестало дрожать. Дрожало ли оно раньше? Виолетта не могла вспомнить.

— Нет, не умрет!

Амалия явно была возмущена подобным предположением, как будто ей лично нанесли оскорбление.

— Мы отнесем его в дом, — сказала тогда Минетта. Она двинулась было, чтобы обернуть их будущую ношу одеялом, как вдруг одна из ее товарок испустила негромкий визг.

— Ой!

Она стояла на чем-то, что Виолетта приняла за большой, мягко округленный камень. Он был серым, со странной текстурой, и когда та женщина надавила на него ногой, камень вдруг прогнулся. Она отпрыгнула.

— Он мягкий!

— Что это такое? — спросила Минетта.

Первая женщина беспомощно смотрела на остальных, те смотрели на нее, а потом снова на камень, который не был камнем.

— Ну так? — воззвала женщина, и по ее голосу чувствовалось, что она находится на грани истерики, причинами которой в равной мере были дождь с пронизывающим ветром и загадка, скрывавшаяся в песке.

Некоторое время все молчали.

— Я знаю, что это такое, — сказала Амалия.

Она восторженно улыбалась, стиснув руки у себя за спиной, поводя плечами и покачиваясь, — их недоумение явно доставляло ей удовольствие. Она указала на существо, лежавшее на одеяле, вроде бы пытавшееся подняться и, возможно, двинуться в сторону предмета, ввергшего их в ужас.

— Он тоже знает, что это такое.

Человек то ли что-то проворчал, то ли закашлялся.

— Ну так и что же? — спросила женщина.

— Не скажу, — ответила Амалия.

В Рим направляется корабль: трехмачтовый, с прямыми парусами, с трепещущими вымпелами, сигнализирующими о чуме, что, возможно, объясняет скудость достоверных отчетов очевидцев. Он находит себе сухие доки неподалеку от стен городов, которые прилежно огибает, каждую ночь укладываясь на ночлег в складках прилежащих холмиков или в импровизированных лесах из дородных древесных стволов. Его самые верхние реи можно мельком увидеть поверх приземистых холмов, а остов остается более или менее укрытым за сменяющими друг друга вечнозелеными зарослями. Из каркаса выступает так много досок, что кажется, будто он ощетинился короткими перьями. У него, наверное, когда-то имелись и крылья. В обросшем ракушками дне прорезаны четыре люка, позволяющие ему передвигаться необычным образом. Из пробитого дна высовываются четыре огромных серых ноги.