До них вдруг долетел голос Пестеля:
– Я все-таки полагаю, что существо с такой массой не способно быть очень уж эффективно. Его мускулы и костяк просто не в состоянии обеспечить значительную… юркость и точность движений.
– Вспомни динозавров всяких, – ответил ему Ким. – Еще на Земле, конечно. А весили они десятки тонн… И были достаточно эффективны для выживания.
– Положим, не «десятки», а около десяти, и выживание их было возможно в условиях избыточного растительного мира… К тому же мне почему-то кажется, что своего рассудка, так сказать, своей воли у этого… монстра нет. Возможно, нет даже ощущений, кроме самых простых, на уровне рефлексов.
Словно опровергая это заявление, Гулливер вдруг поднялся на ноги. Со стороны со своими непомерно длинными руками, растущими из необыкновенно мощной грудной клетки, на непропорционально коротких ногах, с головой, почти утонувшей в груди, он казался откровенно уродливым. Он поворачивался всем туловищем, осматриваясь, а потом, вдруг с шумом вдохнув побольше воздуха, затопал к ручью в двухстах метрах от завода.
С него сыпался высыхающий песок, и шел он, еще пошатываясь, но уже не полз. А когда добрался до ручья, то плюхнулся в него, лицом вниз. Ростик на миг жутко испугался, что тот захлебнется, но Гулливер блаженно раскинул руки, и вдруг легко, словно всю жизнь умел плавать, перевернулся на спину, причем вода теперь покрыла почти все его тело, лишь нос и выпуклый лоб оказались на поверхности. А потом он лил эту воду себе на грудь и живот. Так иногда делал и Ростик, так делают все люди, зачерпывая воду ладонями и нагоняя на себя приятные волны.
– Все-таки, – не успокаивался Пестель, – где же Ростик?.. Ага, ты тут. Слушай, всеведающий наш, как же он будет тут жить?
Ростик улыбнулся ему, хотя до Пестеля было шагов двадцать и разговор на таком расстоянии сейчас представлялся ему немыслимо трудной задачей.
– Пока не знаю. Но это ничего не значит. – И убежденно добавил: – Почему-то мне кажется, что за эффективность Гулливера опасаться не стоит. Он гораздо лучше приспособлен к жизни, чем многие и многие из нас. – Он подумал и уже с некоторой долей сомнения добавил: – Может быть, он вообще – бессмертный.
Глава 6
Ладка, вредная девчонка, разложилась, почти спихнув Ростика с кровати. Она спала, словно хотела обнять весь свет, и при этом сопела от удовольствия, почти похрапывала. Ее лицо было каким-то на редкость прекрасным, словно бы ей всегда снились только самые замечательные, счастливые сны. Рост смотрел на нее с удивлением, он не понимал, почему видит в темноте, как вообще тут оказался… Ему-то как раз снилось что-то совсем не замечательное, хотя самого сна он не помнил.
Он осторожно, чтобы не разбудить жену, сел на кровати. Поежился, Лада переволокла одеяло на себя, а потом еще и скомкала его, так что он оказался совсем голым, и тело немного задубело от свежего ветра в окно. Впрочем, благородным названием «окно» эту не совсем правильную дыру в стене не стоило называть. Ветер переменился, решил Рост, потому что отлично помнил – когда они ложились спать, воздух в комнате был неподвижен, как это обычно бывает в Полдневье.
Окно можно было закрыть ставнем из литого пористого камня, ходившим на тяжелых и на вид неуклюжих каменных же петлях, но тогда в помещении сразу появлялся запах ветоши, машинного масла и чего-то, что приводило на ум мышей, хотя чего-чего, а уж этой живности на заводе не было. Их регулярно, чуть не каждую зиму, уничтожал борым.
Рост оделся, поплескал в лицо воды из фаянсового тазика. Такой фаянс здорово научились делать в Одессе, еще немного, его и расписывать начнут, решил он. Потом подумал, может, он такой раздраженный, потому что давно не подравнивал бороду, вот она и мешала, особенно во время умывания?.. Нет, не то.
Оставалось признаться, что Роста злило то, что он не помнил свой сон. А тот был важным и что-то сообщил Ростику, что стоило запомнить.
Пока же он придумал только, что окно потому и не закрыли, что оно давало немного света от горевших во дворе Алюминиевого завода четырех здоровенных факелов. Их очень удачно сделали давным-давно, когда и Лагеря пурпурных поблизости не было, и главной опасностью считались гиеномедведи. Теперь их использовали просто для освещения, должно быть, по привычке. Насколько Ростик понимал, они были устроены по принципу керосиновой лампы, где выгорал спирт, поднимаясь по туго скрученным полотняным фитилям, только большого размера.
Рост оделся, отыскал на столе тарелку с сушеной рыбой и кусок лепешки, пожевал без аппетита, к тому же захотелось пить. Рост вышел из комнаты, попробовал быстренько сообразить, есть ли вода на кухне, но ничего не придумал. Поэтому вышел во двор, там должна была находиться перевозная бочка на колесах со старинной надписью «Квас», которую каждый вечер наполняли из ближней речки бакумуры, а потом волокли на себе в заводской двор. Это была их обязанность, они выполняли эту работу уже без напоминаний.
Двор показался Ростику слишком пустынным и даже немного гулким. Но освещенным достаточно, чтобы он на всех четырех углах стен нашел фигуры часовых. Трое из них были бакумурами, четвертый, совершенно определенно, человек или пурпурный. Хотя все-таки человек, пусть в темноте и трудно было разобрать. Рост открыл кран, выпил почти полную кружку, привязанную к крану бечевкой, и вдруг насторожился.
Он не слышал никакого определенного звука, не чувствовал запаха, да и по виду часовых все обстояло нормально, и все-таки… Тогда, не слишком-то отдавая себе отчет, Ростик направился к темнеющему в колеблющемся пламени спиртовых ламп проему, который вел в подвал, где должен был находиться Гулливер. Из подвала пахнуло сыростью, но это было не страшно, Рост после еды уже немного согрелся, к тому же тут, на открытом воздухе, было тепло, весна вступала в свои права.
В глубине подвала, в конце изрядно длинной, ступеней на тридцать, лестницы тоже горела какая-то плошка. Это позволило спуститься по не очень старательно отлитым ступеням, ни разу не споткнувшись. И лишь оказавшись в подвале, он понял, что пришел сюда правильно. Тут кто-то находился и следил за всем, хотя вроде бы ничего не происходило. Рост осмотрелся.
– Пап, это я, – сказал Ромка, который спокойно восседал чуть в стороне от лампады на табурете, связанном бакумурами из лозняка толщиной в палец. Такие табуретки высыхали и приобретали крепость и надежность отлитых из камня стульев, но были гораздо легче.
– Ты чего не спишь?
– Пытаюсь понять, что ты сделал с ним.
– Зачем?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});