Взвилась плеть, упала на грузное тело, которое сразу же расслабилось, вжалось в плиту.
— Десять! — отсчитал Пунцаг. — Уберите его!
Двое воинов из числа тех, что строили с Яшканчи тюрьму, подняли бесчувственное тело Яжная и унесли. Жезл бурхана ткнулся в следующую жертву:
— Бандит и убийца Кучук! Ты грабил тех, кто шел в Терен-Кообы, в долине задержан с оружием ярлыкчи Дельмеком, которому хотел оказать сопротивление! Уходя с перевала, ты вступил в драку с воинами Кара Тайна, они вынуждены были применить оружие, убив твоих братьев и ранив тебя самого… Люди! Назовите его наказание! Небо лишает его права на это.
Дельмек выкрикнул первым:
— Смерть Кучуку!
— Смерть! — подтвердила толпа.
— Смерть! — подытожил пророк.
— Да будет так! — взметнулся жезл.
К Кучуку подошли парни Кара Таина, с которыми он дрался, рывком подняли его, подвели к черному коню, прикрытому рыжей рваной кошмой, густо измазанной сажей, через которую была переброшена такая же грязная от сажи веревка. Дельмек невольно содрогнулся — такой позорной казни когда-то подвергали в горах убийц. Кто же из стариков напомнил бурханам об этом обычае?
Кучук взвыл, заорал что-то, но Кара Таин уже набросил ему на шею петлю, а Уйбала захлестнул другой конец веревки на специально вкопанном, грубо отесанном и также измазанном сажей столбе, пустил коня по кругу. Наматываясь на столб, веревка натянулась, поволокла тело по земле, а потом медленно втащила дрыгающего ногами Кучука на кошму позора…
Третий раз пришел в движение жезл Пунцага:
— Вор, бандит и убийца кам Учур! Ты виновен в кражах коня и оружия, в сговоре с бандитской шайкой Кучука, в убийстве ярлыкчи Яшканчи, мирного пастуха и друга всех честных людей Алтая, доверенного человека бурханов! Ты осквернил Терен-Кообы своим присутствием и своим поступком! Небо решило избавить тебя от всех последующих благ и не дает тебе никакого прощения!
— Смерть! — строго и внятно сказал Чет Чалпан, не слыша криков людей, только вчера присутствовавших на похоронах Яшканчи.
— Смерть! — гремела долина.
К Учуру подошел Хертек, сгреб за шиворот, скрипнул зубами:
— Я обещал посадить тебя на кол и поджарить?
Учур тонко по-щенячьи заскулил.
— Идем! Агни Йога ждет свою жертву!
— Жечь его! — спохватился запоздалый голос. — Всех камов надо жечь живьем!
Глава одиннадцатая
ВОИНСТВО ШАМБАЛЫ
Самдан неуверенно протиснулся в одну половинку дверей, не решаясь распахнуть другую. Эта искусственная приниженность ученого ламы, равного по званию профессору и, значит, статскому советнику, армейскому генералу, не понравилась Лопухину. Будто демонстрацию устраивает! Он поморщился, отвернулся, нехотя спросил на своем плохом английском:
— Как вы думаете, Куулар послал к таши-ламе в Тибет своего курьера с отчетом?
— Вряд ли, генерал. Сейчас в Тибет так просто не пройдешь, да и сам таши-лама не любит сидеть на одном месте. Из Урги прямой дороги в Таши-Лумпо[192] нет, да и в курьере нет никакой необходимости, если говорить честно! Чтобы передать информацию в Тибет, совсем не обязательно кого-то посылать туда, есть более простые и надежные методы, проверенные веками…
Лопухин удивленно взглянул на Самдана, кашлянул, переложил папки на столе:
— Методы? Проверенные веками?
— Да, генерал. В Тибете есть свои способы связи. Скажем, с торговым караваном или военным обозом тех же англичан или китайцев послать птичье перо, подсунув его под веревки, какими всегда обвязан каждый тюк. Тибетские стражники или доверенные ламы, проходя мимо такого каравана или обоза, обнаружат этот условный знак и передадут его адресату, которого укажет само перо: орла, ворона, филина или утки. По цвету пера совсем нетрудно определить содержание сообщения. Красное или желтое — все в порядке, черное — работа не завершена, пестрое — требуются люди, белое — беда или провал акции, и так далее… К тому же, есть целый набор предметов и условных знаков, которые читаются так же просто теми, кто посвящен, как и письмо на бумаге!..
— Ну и какие же это знаки? — в голосе Лопухина появилась заинтересованность. — Кресты, круги, стрелы?
— Перо-это всегда отчет о проделанной работе, генерал. Стрела в любом виде — знак войны или ссоры. Лишний узел специальной формы на веревке отправлен требуемый человек. Пятно на тюке — сигнал тревоги или предупреждения. Все они зависят от формы и цвета… Их очень много, таких знаков!..
— Недурно придумано!
— Это придумано давно, генерал. Очень давно.
Лопухин рассмеялся и показал Самдану на кресло:
— С вами интересно беседовать… Значит, если вам придет в голову сообщить что-нибудь Куулару, вы это можете осуществить?
— Да, но для этого непременно нужна оказия! Военный караван, лодка на реке, верховой…
— Караван, говорите? — Лопухин задумался. — А этот ваш прохвост Амгалан не собирается на восток за травами? Вы можете настоять, чтобы такой караван был отправлен? Но не из Томска на Бийск, а из Семипалатинска на Зайсан и с Зайсана на Алтай?
— Да, я могу настоять на таком караване. Мне уже сейчас не хватает сырья для лекарств…
Лопухин встал, прошелся по кабинету, рассмеялся:
— Попробуем убить двух зайцев, профессор! Вы избавитесь от Амгалана, а я направлю Куулара на ложный след и загоню его в пески Урумчи, где мы его возьмем живым и тепленьким!.. Идете на такую игру?
— Охотно, генерал!
Сияющая белыми одеждами женщина подошла к черной плите и ударила по ней нагайкой. Воины Хертека подняли плиту, поставили ее на ребро, с грохотом уронили. В яме, оказавшейся под плитой, живым огнем сверкнула груда золота. Толпа ахнула и двинулась к бурханам, но кезеры и воины не дрогнули.
Пунцаг взметнул жезл:
— Первыми будут награждены те, кто согласен стать воином Шамбалы и пойти за ханом Ойротом!
Чейне склонилась над ямой, зачерпнула пригоршню тяжелых монет, звонко рассыпала их, улыбнулась:
— Я жду, герои Алтая!
Толпа загудела, потом из нее выбрался крепкий парень в облезлой шапке и рваной шубе, поклонился бурханам:
— Я согласен служить хану Ойроту!
Чейне снова зачерпнула пригоршню золота, засмеялась:
— Подставляй шапку, алып!
Парень, шатаясь как пьяный, отошел в сторону, держа в вытянутых руках никогда им ранее не виданное чудо — богатство, делающее его равным русским купцам и собственным баям!
Толпа заколыхалась, забурлила, пропуская все новых и новых алыпов Шамбалы. Потом кто-то истерично хохотнул, тыча грязным пальцем в Чейне: