Гелии? — спросила Нэя, страдая, — Вы так уверенно говорили это. О других девушках…
— Я сказал напраслину в своей запальчивости. Я, как и большинство людей, слишком далёк от праведности, а эмоции мои темны для моего же собственного сознания. Потому они и не управляемы, потому и сотрясают меня, выходя на поверхность из бессознательных глубин, что я не способен пока что к осмысленному диалогу своего сознания со своими бессознательными уровнями. А будь это иначе, я был бы уже и праведником, для которого нет тайн ни в других, ни в самом будущем. До твоего появления в подземном городе после гибели Гелии не было у него ни единой близкой души. Он, я признаю, любит тебя. Это отмечают все. Дай-то Бог, что он исправился. Разве я не хочу вам счастья? И тебе и ему? Я страдаю за него как отец. Я ведь любил его раньше, как сына. Когда он прибыл сюда, он так напомнил мне моего сына Генриха. Светло-пепельные волосы, энергичный, общительный, не умеющий, как мне казалось, лгать и приспосабливаться под то, что ему не по душе. В нём не было скрытности или тайной потребности в пороках. Не было! В чём-то он был, конечно, сумбурен, но это от избытка жизненной активности и молодости. Из таких получаются герои, а он… — Но Франк, видимо, уже сожалел о своей откровенности, вырвавшейся из него под воздействием ревности к Рудольфу. — Знаешь, тут такая жизнь. Ты никогда этого не поймёшь. Мало ли что у нас, у мужчин, бывает такого, о чём женщинам лучше и не знать. Это же военная база, ты понимаешь? А я человек, попавший сюда, хотя и по доброй воле, но вследствие искривления собственных путей. А потому и нет у меня права судить, да ещё и столь беспощадно, другого. Забудь о том, что я говорил. Меня занесло. Хреновый я врач. А главная заповедь врача «Исцелись сам»! Ты меня растревожила. Ты думаешь, что старые люди ничего не чувствуют? Душа не бывает старой, Нэя. Да ты думаешь, я один замечаю твою красоту? Ты сама-то не чувствуешь, в чём здесь купаешься? В каком мужском обожании?
— Чувствую, — призналась Нэя. — А Рудольф гордится тем, что я выбрала его? — спросила она наивно
— А то! — ответил доктор, испытывая вину перед ней за срыв и несдержанность. — На себя становится не похож от гордости, что любим такой женщиной.
— Когда мы тут, — призналась Нэя, — он любит меня сильнее, чем на поверхности.
— Ну вот, это же его подхлёстывает. Раз ты всем нравишься, он и сам начинает искать в тебе то, чего прежде не замечал. — Франку было жаль её. Зачем было нужно омрачать её душу? Что толку. Пусть всё решится, как оно и должно решиться. А вдруг всё будет и прекрасно? И любовь спасёт Венда от дальнейшего скатывания в то недолжное состояние, в каком он временами пребывал. И, похоже, что спасёт. Ведь он изменился. И будто прежняя земная утончённость стала возвращаться к нему.
Неожиданно тот, о ком они и вели разговор, вошёл в отсек к доктору. Ни слова не говоря, он взял Нэю за руку и поднёс к её запястью, где бился пульс, свой браслет. Он замерцал розоватыми искрами. Последующий разговор между Франком и Рудольфом был на том самом языке, на котором они и общались между собой в подземном городе. Нэя понимала его пока что плохо. — Боишься того, что я вставил ей чип? — резким голосом спросил Франк, взгляд его сразу остыл и стал колючим.
— Уж если ты и Гелии его впихнул, почему я должен тебе доверять?
— Гелия жила в очень неблагополучной в смысле криминала среде. То было ради её безопасности.
— Зря старался. Я всё равно его удалил из неё, и её безопасность была моей заботой, а уж никак не твоей. Как и безопасность Нэи. — Рудольф с любопытством наблюдал, как задыхается доктор.
Сам голос Франка стал каким-то полузадушенным. — Кудесник, что и говорить! А если бы она попала в руки охраны Коллегии Управителей? Ничего? Нэя под присмотром и всегда здесь, а Гелия жила там, где невозможно было отследить ни её контакты, ни её маршруты. До сих пор не уверен, что ты был прав. Ты ведь так и не узнал, как она погибла.
— Как и все, кто на момент падения «Финиста» там находились. Твой чип её бы не спас.
— И всё же это нарушение, Рудольф, — голос доктора стал вялым, а сам вид его усталым безмерно. Ты постоянно нарушаешь все предписания. Одна твоя дочь, другая твоя жена, третья… А кто тебе Нэя? Кем ты её считаешь?
— Не твоего ума дело. Я сам за ней слежу, как и положено. У неё нет, не может быть никаких контактов, опасных для нас.
— Как знаешь. Только чего ты влетел, если тебя сюда не звали? Неужели, ты вообразил себе, что я собирался отслеживать твою личную жизнь?
— Прежде ты именно тем и занимался.
— Никогда. Мне безмерно противны все тайны чужих душ.
— К сожалению, это не только твоя профессия, но и твоё хобби. Чужие тайны. — Рудольф взял Нэю за руку.
— Только не твои, — сказал Франк.
— Это-то и радует, — ответил Рудольф, уводя Нэю от доктора прочь. Она расстроилась за всех сразу, — из-за доктора, чьё хорошее настроение сбил Рудольф. Доктор выглядел несчастным и виноватым одновременно. Не перед Рудольфом, а перед Нэей, что учинил ссору у неё на глазах. Из-за Рудольфа, чей страстный настрой на любовь после довольно долгого периода, прошедшего после последней их встречи, также был заметно понижен. Он стал пасмурным и спросил у Нэи, не стоит ли им отложить свидание до следующего дня? Поскольку у него имелось немало неотложных дел в подземном городе. И за себя, конечно. Ей не хотелось уже ждать, не настолько и долго, а опять ждать!
— До завтра? — спросила она. — Завтра не получится. У меня показ в столице. Там меня ждут заказчицы, и я не могу отменить встречу с ними. Это ударит по моей репутации как обязательного человека. А вечером я по любому к тебе не приду. Я буду усталой, как и всегда после показов.
На этом пока что закрываю свой дневник.
Невесёлое общение между родственниками поневоле
Вечером Антон пришёл к Рудольфу в его наземную пещеру в самом первом уровне «ЗОНТа», ту самую, где Венд хранил свою минералогическую коллекцию. Настроившись на малоприятную беседу, как и было в последнее время с шефом, Антон пришёл без всякой радости или охоты в