деревянных колесах. Огромные! Мы в них оленей запрягаем. Американцы — чуть поменьше — двести семьдесят. Стрельнешь из такой — земля гудит!..
У Иннокентия, который, как ни странно, верил этой болтовне, удивленно округлились глаза.
— Господи! Сколько же их получится, если сложить? Четыреста десять! Не дай бог! И все против людей? За что же американцы и японцы дают вам пушки? Даром-то они вряд ли…
— За золото и пушнину.
— Вот как! За золото и пушнину. — Иннокентий вздохнул. — За золото и пушнину — пушки. У них этого добра, должно быть, много. Ох, лучше бы не связываться с американцами. Пустят они нас по миру, попомни мое слово, если жив будешь.
— Правительству виднее.
— Какому правительству? — не понял Иннокентий.
— Да ты что, старый гриб, с неба свалился? — искренне удивился вислогубый. — Нашему правительству! У нас же теперь свое правительство! Что, не слышал? И что почти все восточные улусы очищены от большевиков, тоже не слышал?
— Господи, да откуда же мне?.. Живу, как в лесу, людей не вижу.
— Через три дня в Чурапче собирается наше якутское правительство. Мне надо успеть туда. Господин Куликовский строг, наш премьер-министр. Умнейшая голова! И всегда интересуется, кто сколько пожертвовал на приобретение оружия и боеприпасов. Шарапов дал двенадцать фунтов золота и пятнадцать тысяч беличьих шкурок, господин Юшмин дал полон чулок империалов. А чем ты, старикан, готов помочь свободной и независимой Якутии? — Федорка уставился на Иннокентия.
Купец отодвинул от себя стакан с недопитым чаем, с недоумением поглядел на собеседника.
— А вдруг красные пронюхают? Что тогда?
— Если пронюхают, быть тебе без головы. Поэтому я и не обращаюсь с просьбой нашего правительства к первому встречному. Мы опираемся на людей верных и надежных. Если нет золота, давай пушнину, продовольствие, одежду. Надо во что-то одевать армию.
— Господи, да откуда у меня пушнина, продукты, одежда? Не видишь, гол как сокол, с хлеба на воду перебиваюсь. Дырка у меня в кармане… И рад бы дать, да нечего.
— Небось припрятал золотишко? Знаем, знаем. Не от большевиков, от нас припрятал. С хлеба на воду… А большевиков поишь и кормишь! А случается, и укрываешь их от нашего суда. Говорят, ты сына Федора Владимирова у себя прятал. А?
Иннокентий тяжело встал, вышел из-за стола. Он с трудом сдержал себя, чтобы не указать вислогубому на дверь.
— Раз люди говорят, значит, правда. Ты же сам видел его.
— Я видел?.. Когда?
— Сидели рядом за столом и ужинали.
— Помню, парнишка какой-то тут сидел… Так это…
— Он.
Федорка вскочил, ударил кулаком по столу.
— Чего же ты молчал?
— Не в моей натуре выдавать своих гостей. Я же не бегу в ревком заявлять, что у меня находится человек из якутского правительства? Для меня ты — гость.
— Куда он тогда исчез?
— Сбежал, наверно, ночью. Я и сам его больше не видел.
— Ты помог ему убежать?
— А хотя бы и так? Я нянчил когда-то этого парня, он мне не чужой.
— Ты продался большевикам! Ты!.. — Вислогубый топал ногами, брызгал слюной. — Мы тебя за решетку!
Иннокентий распахнул дверь:
— Пошел вон, дурак! Или я сейчас позову соседей.
Федорка потерял дар речи. Он еще никогда не видел купца таким сердитым. Старик весь трясся от гнева.
— Вон!
Яковлев, как побитый пес, пошел к порогу, обернулся и дурашливо захохотал, глядя на разгневанного хозяина.
Иннокентий часто заморгал глазами.
— Не выводи меня из себя, — срывающимся голосом выкрикивал он, — не выводи!..
Федорка, хохоча, толкнул задом дверь и вышел.
Отряд Коробейникова из двухсот «штыков» продолжал наступление по замерзшему руслу Алдана. Без единого выстрела банда прошла от Петропавловского до Чаппанды и, разделившись на три группы, устремилась к реке Амге. Наступление развивалось в трех направлениях: на Чичимах, Мырылу и Мындагаю.
Не встретив на своем пути ни одного красноармейца, бандиты «взяли» Чичимах и пошли дальше, на Ытык-Кель. Преуспел и полуотряд, наступавший на Мырылу. Он продвинулся дальше — в Чурапчу.
«Сдалась» без сопротивления и Мындагая. Полуотряд пошел дальше по реке Амге и между Мяндыгой и Абагой неожиданно столкнулся с разведкой красных. Потеряв в перестрелке троих, бандиты вернулись в Мяндыгу.
Услышав о столкновении с красными, Коробейников спешно прибыл в Мяндыгу.
— Братья! — воскликнул глава повстанцев. — Новый девятьсот двадцать второй год мы должны встретить под колокольный звон абагинской церкви. Завтра наступаем на Абагу. Командовать штурмом буду я.
В Абаге находился красный отряд комиссара Владимирова, отступивший из Петропавловского.
29 декабря Семенчик с пятью красноармейцами поехал в разведку. Разведчики прискакали к тому месту, где вчера произошла перестрелка с бандитами, и проехали еще две версты. На снегу от дороги в алас проложен был санный след. Кто-то недавно проехал.
Семенчик остановил разведчиков и, велев им подождать на дороге, поехал по следу. Бороздки от полозьев привели Семенчика к занесенному снегом стогу. Пожилой мужик грузил сено в сани. Серый бык, склонив рогатую голову, жевал сухую траву. Мужик, увидев перед собой вооруженного всадника, выронил вилы.
— Здравствуйте, — поздоровался Семенчик. — Не бойтесь, ничего худого вам не сделаю.
— Здравствуйте, — пробормотал мужик, не спуская с Семенчика испуганных глаз.
Всадник улыбался, и это немного успокоило мужика.
— Вы, часом, не из Мяндыги? — спросил Семенчик.
— Из Мяндыги.
— Бандитов там у вас много?
— A-а, так ты красный?.. Раз бандитами их называешь, стало быть, красный. Они не любят, когда их бандитами… Не так много, человек шестьдесят. У меня на постое четверо. Мои постояльцы сказывали, будто вчера к ним, в Мяндыгу, приехал большой тайон-офицер и велел идти в наступление на Абагу. Ждут еще своих из Чурапчи.
— Не говорили, когда собираются наступать на Абагу? — спросил Семенчик, помрачнев.
— Не нынче, так завтра. Грозятся перебить всех коммунистов.
— Ну, спасибо за разговор. — Семенчик повернул коня. — Не говорите никому, что меня видели.
— Красный тойон! — окликнул мужик. — Скоро ли вызволите нас от этих извергов?
— Постараемся поскорей, — не оборачиваясь ответил Семенчик и поскакал обратно.
…Абагинские коммунисты, комсомольцы, члены ревкома, узнав о намерении бандитов, готовились дать отпор. Были расставлены усиленные посты, взяты под обстрел дороги и все тропинки, ведущие к селу.
Вечер. Над селом туманом стлался густой дым. Собаки словно по команде поднимали громкий лай, отзываясь на каждый скрип снега под ногами. Воздух при дыхании шуршал, как сухая трава, когда ее ворошат. По южному склону неба плыл месяц, свет в окнах домов постепенно погас. Из дымоходов перестали сыпаться искры.
Главный пост находился на окраине села, у дороги, ведущей к реке. Бойцы прислушивались к каждому шороху, вглядываясь в темноту. Часов ни у кого не было, и время определяли по