Тем, что Вы любовь чувствуете не чувством, а средой благоприятной для (всякого величия!), Вы ее приобщили к таким большим вещам, как ночь, как война, вывели ее из тупика самости, из смертных — в бессмертные!
Вы знаете много больше, чем еще можете сказать.
* * *
Соскучилась по Вас у себя — даже на моем тычке и юрý.
А знаете — как Вы входите?
Стук — открываю — кто-то стоит, с видом явно не при чем, точно и не собирается войти, явно «не я стучал», совершенно самостоятельно от двери. (Может — ветер, может — я.) Мне всегда хочется сказать: — ннну?
У Вас при входе — сопротивление. — Возьму да не войду. — Вы необычно-долго (т. е. ровно на 5 сек<унд> дольше чем другие) не входите.
— Нынче и завтра свободна до позднего вечера — и никто не ждет — Вы ждете, а я не приду — ибо во всех подобных делах безнадежно-воспитана, ибо нельзя — тем более что никто не запрещает! — ходить каждый день, злоупотребляя расположением матери и широкостью взглядов — отца.
Ах, шапка-невидимка! Ковер-самолет!
* * *
Кто-то взял у нас и осень. (Ни разу не были в мёдонском лесу и только раз — вчера — в парке.) А что зимой будем делать?
* * *
(Здесь кончаются выписки из желтой бум<ажной> праховой записн<ой> книжки конца лета 1928 г. в Понтайяке и первых дней осени 1928 г. в Мёдоне.)
ТАКАЯ ЖЕ ПРАХОВАЯ ЗЕЛЕНАЯ ЗАПИСНАЯ КНИЖКА — СЧЕТОВАЯ
— 1929 г. — 1930 г. (относится к эпохе Муриного трактора; до этого — запись: Óса, — п. ч. óсы).
* * *
Я — кому-то, не то на чьем-то докладе о М<аяков>ском:
— Площадь — не только драка и давка, но и место подвигов — и казней.
* * *
(Кажется, о поэте Поп<лав>ском)
— Вся тайна в отсутствии дисциплины. За лучшие строки мы не ответственны, ибо они — дар, мы ответственны именно за худшие: наши. Довести творённое, до рожденного, заданное до данного — вот задача. Нужна воля. Ее у П<оплавского> — нет.
— Сгубил малого Монпарнасс. —
— «Я что-то видел…» — Что именно? — Плох, кто не ответит. Ибо вещь для того ему показывалась, чтобы он ее сказал.
* * *
Мур — 2-го декабря 1929 г.
Хлынет дождь в Москве и в Африке —
Дикари моргают как фонари…
* * *
Городские города
* * *
«Пока не требует поэта…»
— А что если всегда требует, а суетный свет — малодушно погружает?!
* * *
Мур: — Здесь будем жить и здесь умрем.
* * *
Я, после какого-то его высказывания: — Господи! И это в пять лет! Что же будет дальше?
Мур: — Дальше — шесть лет.
* * *
Мур: — А потом я пойду на Фауста…
Я: — На какого Фауста?
Мур: — На Доктора.
* * *
Я: — Ты не любишь ни одной женщины, как же ты — меня любишь?
Мур: — Потому что… Потому что Вы мой родитель.
* * *
— Миша — он такой маленький! Он в крошке соли живет.
* * *
— Мама! Где же покупать, когда вырастешь? Ну, вообще одежду! Потому что мне нужно торопиться.
* * *
(Очевидно — уже февраль 1930 г. — раз возглас: в пять лет! (родился 1-го февраля 1925 г.), а м. б. — самый конец 1929 г. и «пять» — предвосхищение. Скорей — так.)
* * *
(Здесь кончается светло-зеленая праховая лавочная записная книжка.)
ЛИЛОВАЯ ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
— начало 1930 г. — Мёдон
Мур, видящий похороны: — А покойник — с открытыми глазами! (и т. д. — Эта запись, в полном виде, уже имеется.)
* * *
— А лошади — тоже покойники?
* * *
— А Л<ебеде>в, мужчина-Л<ебеде>в[152] — тоже будет? А то всё дамы да дамы.
* * *
— Облака пустые.
— Нет, они не пустые, они с Богом.
* * *
Плача над плохой жизнью:…Раньше козы проходили, а теперь… не… про… ходят…
* * *
— Не хочу быть уродом человеческим!
(Человеческим — в отличие от «носатиков» (Зиг и Пюс[153]), к<оторы>ми хочет быть.)
* * *
Мур — 21-го марта 1930 г.
— Я вообще большие магазины не люблю: там слишком много материй этих и слишком много дам.
* * *
Я: — Всё, что делают поэты, философы, музыканты они с успехом могли бы делать на том свете. Сделанное Наполеоном могло быть сделано только на этом.
Поэты и т. д. спокойно могли бы не родиться.
* * *
Мур, с отчаянием:
— Я не могу <подчеркнуто дважды> смотреть на солнце, потому что я не орел!
* * *
(Конец лиловой записной книжки — почти пустой.)
МАЛЕНЬКАЯ ЧЕРНАЯ ЗАПИСНАЯ КНИЖКА, КОЖАНАЯ, С ЗАДВИЖКОЙ — AGENDA
Мур — 28-го янв<аря> 1931 г. (только что прошел Крещение)
Я: — А для чего крестная мать и крестный отец?
Мур: — Для того, чтобы если настоящая мать умрет, еще бы запасная оставалась. Как в машине — колесо запасное.
* * *
Разговор с батюшкой (четверговый урок у К<арсавиных>)
Батюшка:…
Мур: — Он же мне ничего не ответит — он ведь нарисованный.
(солдатское, в 1918 г. — не хочу на дóску молиться!)
* * *
— Какие свиньи — французы! Испортили наше р. Свиньи! Всё у них наоборот.
* * *
(Конец марта 1931 г.)
* * *
Мур: Остров — земля средиводная.
(NB! сам)
* * *
Я, сама себе: — Когда я буду <по?>мирать — что я буду вспоминать?
Мур, молниеносно: — Стихи.
* * *
Про драку с Алей:
— Она меня бьет как корова, как кобыла, а я ее — как муравей.
* * *
Пасха, заутреня на воле.
Я, шепотом: — Тебе нравится церковь?
Он, громко: — Да, потому что похожа на гараж.
* * *
О войне: — Нужно уехать до войны, за войну, где ее еще нет.
* * *
Гусочка (подарили желтую, большую, голова снимается — внутри конфеты. Обожает ее.)
* * *
Кто-то: — Но у нас тоже были богатыри.
Я: — Богатырь — физическая сила, герой — духовная. Только всего.
* * *
Любовь не прибавляет к весне, весна — тяжелое испытание для любви, великий ей соперник.
* * *
Кто может сравниться с деревом?
* * *
Мур — апрель 1931 г.
— У меня теперь бывает такое чувство, что я — я.
* * *
Прыгая на меня с камня (дольмэна)
— Ой, мама! Я Вас совсем изнемогу!
* * *
О Муре:
Человек предполагает, а Мур располагает.
* * *
Я: — «От юности моея мнози борют мя страсти…» — Мур, на каком это языке? — Славянском.
— А кто на нем говорит?
— Отец Андрей[154] — и больше никто. 30-го апреля 1931 г.
* * *
Мур — 5-го мая 1931 г.
— А как слоны ласкаются?
* * *
Я
Почему любят спать с красивыми? (В темноте) Значит все-таки — сознание. Значит дело не в прямом ощущении (одном — всегда, с красивой и некрасивой, любимой и нелюбимой), а — в освещении (изнутри).
* * *
На улице, маленький мальчик — матери:
— Maman! Regarde ce qu’elles sont belles!
Мать: — Elles sont en fleur, — ça ne nous avance en rien.[155]
(Могло бы — о девушках…)
* * *
Удивительно, что прошедшее (истекшее) время так же подробно проходило, как наше, год за годом, день за днем, час за часом, миг за мигом, — не пластами: Атилла, Цезарь, и т. д. — не эпохами — не глыбами, а нашей дробью: миговеньем ока — т. е. что Атилла каждую данную минуту был Атилла, не Атилла-вообще (а сколько — какие толпы — сонмы — мириады — не-Атилл, и каждый — каждую данную минуту!) — не Атилла раз-навсегда.
Потому-то так неудовлетворительна, неутолительна — история.
* * *
Мур, на улице: — Вы видали эту негрскую маму?
* * *
— Собаку зовут как меня.
Я: — А как меня зовут?
Шепотом: — Не знаю.
— Нý, ты меня зовешь мам<ой?>, а другие все как зовут?
— Марина Цветаева.
* * *
— Мама! Хотите сделаем пожар! Подожжем землю, чтобы все лысые горы стали.
* * *
(Про осу — или пчелу:) — У нее живот, как у тигра.
* * *
(Безумный, с младенчества, страх ос, пчел и мух. Особенно — мух. Панический.)
* * *
В Зоол<огическом> саду — про какую-то птицу:
— Летний птенец.
* * *
Сто лет мне иногда кажутся, как сто фр<анков> — раз плюнуть!