Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, нехорошо получается, надо мне его проведать!..
– Тем более он о тебе спрашивал, но я не смог ничего вразумительного рассказать… – одобрительно качает мой дружок головой.
Мда…
Молчим, кофе пьем. О чем еще можно говорить?..
Стелю Вене на диване, себе – на резиновом надувном матрасе на полу. Укладываемся, свет выключаем.
Спать не хочется – конечно, кто ж натуральный кофе на ночь пьет?..
– Книгу-то хоть дописал? – спрашиваю. В темноте ведь все равно какие вопросы задавать лишь бы голос человеческий услышать.
– Нет, – отвечает Веник. – С концовкой проблемы – не знаю что лучше: правда или хеппи енд.
– Круто. Как по мне лучше правду. Есть в счастливых концовках что-то от Лукавого. Вроде бы ждешь, что любая история должна закончиться хорошо, но когда так и происходит, кроме разочарования ничего не испытываешь.
– Бывает еще хуже – Вениамин перешел на шепот. Как в детстве в пионерлагере, ей богу! – Хочется чтобы история закончиться хорошо, но «хорошо» понятие субъективное. Задаешь себе вопрос «Хорошо это как?» и в итоге можешь придумать лишь как это самое «хорошо» лично для тебя. Но ведь у других людей свое «хорошо», а героя книги – свое…
– Кошмар, – хихикаю. – Выходит, что правильных хэппи ендов вообще не существует!
– Выходит, – вздыхает Веня.
– О чем хоть книга-то?
– Представь себе, просыпаешься ты однажды в незнакомом месте… – Веник делает многозначительную паузу, а меня и без нее словно холодным ветром обдало, по всему тело начинает разливаться нечто слишком смахивающее на старую знакомую истерическую панику. – Вокруг только бескрайнее поле, теплое солнце, легкий летний ветерок… Никакого желания и, слава аллаху, возможности вернуться обратно в пресный, наполненный повседневными заботами и бесполезной скукотищей, мир. Ты счастлив как никогда в жизни…Понимаешь, что ты здесь для того, чтобы дать возможность возникнуть, создасться недозбывшемуся из чьих-то радостных сновидений, миру. Здесь, и только здесь, тебе дано небывалое могущество – ты можешь все и при этом хочешь одного – БЫТЬ ЗДЕСЬ ВСЕГДА…
– И что?.. – спрашиваю, уже предполагая ответ. Внутри меня целая буря, центр которой замер и перестал отсчитывать удары, оставшиеся до конца моей жизни.
– Ничего. Ты делаешь для новой реальности все, что в твоих силах, а потом… БАЦ!.. И не было никакой реальности – ты в сумасшедшем доме, вокруг тебя врачи и психи, а тебе, оказывается, все это просто снилось и ты – просто один из полоумных бедолаг, которых все презирают и пытаются «не навредить»!
Веник говорит тоном Оле-Лукойе, рассказывающим очередную «просто страшную» сказку детям, которые уже сто раз ее слышали. Но я не могу больше терпеть: вскакиваю, включаю свет, мечусь по комнате в поисках листов – тех самых, благодаря которым я все вспомнил и чуть по-настоящему не сошел с ума за эти несколько месяцев. Наконец, ворох полу измятых, успевших пожелтеть, страниц находится там, где их по понятию быть не должно: в ящике с, простите ради бога, нижним бельем. Чем я думал, когда я их туда засунул? Да еще в самый низ самого дальнего угла?..
– Веник, – спрашиваю, не совладав толком ни с голосом, ни с организмом, – это он? Твой роман?
– Не весь, – отвечает Веня, прочитав первые несколько строчек. Лицо его в этот момент – один сплошной огромный знак вопроса. Впрочем, сейчас мы с ним на равных. – Здесь не хватает… Словом, тогда в клинике, я смотрел на тебя и не мог понять почему. Почему ты все время впадаешь в странный ступор и у тебя такое счастливое лицо?..
– То есть ты хочешь сказать, что сделал меня героем своего романа? Ты описал, как я создавал другой Мир, при этом находясь в сумасшедшем доме? И здесь не хватает того, что я делал, когда НЕ спал?
– Да, – тихо сказал Вениамин. – Откуда у тебя эти листы?
– Не знаю, в один прекрасный день они начали попадаться мне на глаза где бы я не находился и что бы я ни делал. Просто наваждение какое-то!
– А я все думал, куда могла подеваться распечатка… Я ведь, сначала описывал жизнь «психов», а ЭТОТ текст, должен был стать второй сюжетной линией и вплетаться в книгу постепенно, маленькими эпизодами… его я закончил писать гораздо позже. Один раз я распечатал именно эти страницы отдельно для того, чтобы отредактировать, а они исчезли. Ну, пропали себе, и пропали – распечатал во второй раз! Но я не думал, что… что такое может быть!
Не могу больше сдерживаться… Сейчас мой смех очень похож на натуральную истерику: сижу на полу, ржу как обезумевшая лошадь, а с глаз текут слезы, которые я вытираю ладонью, но остановить не могу. Веник недоуменно смотрит на меня и наверняка раздумывает о том, а не вызвать ли бригаду скорой психиатрической помощи. Ничего, сейчас я скажу ему самое главное и еще не известно, кого нам придется реанимировать в ПЕРВУЮ очередь!
– Веник, – стараюсь говорить спокойно, но подружка истерика, рвется на свободу и смех больше смахивает на рыдания, а слова словно существуют сами по себе и проговариваются так же. – Прежде чем я тебе скажу кое-что…одна просьба… Словом, помни, я совершенно здоров и адекватен, даже если сейчас тебе кажется…или покажется через минуту…один фиг…что это не так!
Ответом мне послужило огорошенное непонимающее молчание Вени. И тогда я решился:
– Я не знаю КАК тебе могла придти в голову идея твоей книги, но все что ты написал – правда! Все именно так и было!..
Глава 2
Рассказываю Вене все, что я помню: о Мире, о сне, о наваждении, об инсулиновом шоке, который навсегда разорвал хрупкую ниточку, связывающую меня с Миром, о том, как я жил эти два месяца, когда вернулось воспоминание. Он недоверчиво косится в мою строну, а мне больно, что я это вижу и ничего не могу с этим поделать.
– Я бы очень хотел показать тебе Мир, но это невозможно. Я не знаю, как туда вернуться. Но самое интересное, что ты писал о МОИХ чувствах, МОИХ поступках и при этом верил, что сам все это придумал – этого я вообще не могу объяснить!
Веник молчит, а из меня слова льются неконтролируемым потоком: воспоминания, замешанные на радости и боли, картины – более яркие, чем те попытки, которыми Веня пытался их описать. В конце концов бессвязный монолог, извергающийся из моих уст, подходит к концу и я замолкаю.
Я сейчас как Видар – молчаливый, опустошенный и почти спокойный. Любые воспоминания, если их рассказать становятся просто еще одной историей – историей, и ничем больше! Сказкой… Да – грустной, да – чаще всего банальной, да – иногда с плохим концом, но всего лишь историей… Рассказанными, наши воспоминания больше не принадлежат нам единолично – о них будет знать другой человек, который когда-нибудь при случае, расскажет их как анекдот или притчу с моралью другому, тот – еще одному, если найдется случай. Может быть, даже наше воспоминание вернется к нам спустя несколько лет в виде истории, поведанной нам же в поезде случайным попутчиком. А возможно оно канет в безвестности – так тоже бывает.
Все бывает, если вдуматься!..
– Да, братан, я и не думал, что все так серьезно! – произносит, наконец, Веник. – То-то ты полвечера был как в воду опущенный. Теперь мне все ясно.
– Что тебе ясно? – смеюсь я. – Что мне пора на повторную госпитализацию?
– Да всем нам с рождения туда пора! – Веня улыбнулся и продолжил: – Не о том речь. У меня когда-то было подозрение, что писатели – те же медиумы; что тексты, любые тексты, уже давно написаны кем-то; что все идеи плавают себе спокойненько в ноосфере какой-нибудь и те, у кого есть способность подключаться к этому непрерывному информационному потоку, те и совершают открытия и пишут книги – сейчас я лишний раз в этом убедился! Твоя история возможно из той же области!..
– Не понял, объясни.
– Ну, ты же не думаешь, в самом деле, что творил Мир находясь в нем? То есть я хотел сказать, что ты ведь никуда не исчезал из палаты – сколько раз мы с Митричем тебя на плечах таскали, когда ты вырубался! А если не исчезал, значит, был ты там не телом, а какой-то более важной частью тела! – Веник дал себе волю и рассмеялся. – Душой, что ли?!.
– Но в Мире-то я был со всеми потрохами и вытекающими из них физиологическими потребностями!
– Да но… Там, в клинике, ты тоже БЫЛ!.. Господи, о чем мы спорим? – задал Веня риторический вопрос. Тут уж засмеялись мы вместе. И не было в этом смехе ничего истерического – нормальная здоровая реакция на абсурдность ситуации.
– В общем, – заключил мой друг, – утро вечера мудренее! Давай поспим, а когда проснемся, оценим эту ситуацию более трезво!
Надо сказать, что его предложение прозвучало как нельзя более во время – уже почти начало светать. Выключаю свет и не в силах удержаться говорю почти шепотом:
– Спасибо за поддержку, Веня.
– Пожалуйста, – полусонно отзывается он, и я почти сразу засыпаю.Утро в моем доме настало ровнехонько в полдень. Приведя себя в надлежащий человеческому творению мужеского пола внешний вид, варю кофе, пока мой друг мирно дрыхнет в комнате. Впервые за последние несколько месяцев на меня снизошло былое спартанское спокойствие. Не знаю что послужило причиной: то, что Веник меня поддержал в такой, мягко говоря, неординарной ситуации или то, что метафизический камень, тянувший меня ко дну несколько потерял в весе. Скорее всего, и то и другое.
– Потребно искать какие-нибудь древние магические практики, которые смогут помочь нам попасть в Мир, – остановившись на пороге кухни, вещает мой друг.
- Остановка на жизнь. #Дневник из клиники неврозов - Оля Шкарупич - Русская современная проза
- Родить, чтобы воспитать - Петр Люленов - Русская современная проза
- 7 секунд - Давид Карапетян - Русская современная проза
- Высоко-высоко… - Яна Жемойтелите - Русская современная проза
- Городской бриз. бизнес-стихи - Елизавета Морозова - Русская современная проза