задачей. Если бы обществу помогали применять буддизм в обыденной жизни, то тут мало чего можно было бы достичь, раз общепризнанные учителя буддизма – все вместе отстранились бы от этой жизни. Байчжан выдвинул ряд законов и правил для дзен-общины, и эта работа, известная как «Совершенный порядок» (清規
Цингуй) Байчжана, впоследствии легла в основу монашеской жизни дзен-буддизма.
Байчжан сразу увидел, что, если монашеской жизни необходимо сохранить свою жизнеспособность, монахи не должны жить только своими мольбами. Поэтому первое правило гласило: «День не работаешь – день не ешь». Поэтому почти к каждой общине примыкает ферма, где для братства выращивается рис и разные овощи. Также Байчжан настаивал на том, чтобы каждый член общины брал на себя какую-либо работу, ведь дзен не видит ничего унизительного даже в самом черном ручном труде, так что новички в монастыре, как правило, получают более легкие и не очень приятные задания – в отличие от монахов с высоким положением. Каждый институт, насколько это возможно, достаточно изолированный и демократичный. В нем есть повара, сотрудники секретариата, администраторы, надзиратели, строители, ремесленники и звонарь, и если учитель в монастыре не участвует в административных делах и управлении общиной, он разделяет со всеми самую простую работу для поддержания условий жизни.
Жизнь общины находится в центре зала для медитаций («Сэммон додзе») – огромного прямоугольного помещения, размер которого зависит от того, сколько там монахов. И именно здесь обитатели монастыря тренируются в дзадзен, хранят свои немногочисленные вещи и спят. Кроме этого в монастыре есть столовая, кухня, уборные, больничные палаты, комната для учителя, сад, а также зачастую могут быть леса и поля, несколько специальных кабинетов и комнаты для гостей. Профессор Судзуки опубликовал в 1934 году работу под названием «Обучение дзен-буддистского монаха», в которой представлен целый ряд замечательных иллюстраций Дзенчу Сато[56], а он – член большой общины в Камакуре. Эти иллюстрации хоть и не стремятся стать грандиозным произведением искусства, но они очень точно создают ощущение esprit de corps[57] в монастыре дзен, а самое примечательное в них – это счастье и радость монахов, которые можно увидеть, когда те выполняют самые разные задания. Неважно, рубят ли они дрова, готовят, стирают одежду или бреются – на их лицах сияют улыбки, и ясно видно, что они делают великое дело. Вообще, все эти занятия монахов превратились в поговорки, и поэтому в Японии, когда кто-то говорит, что дом похож на дзен-монастырь, это значит, что он тщательно вымыт и вычищен. А чтобы уберечься от опасности вольнодумства, жизнь регулируется строгой дисциплиной. Все важные обязанности, которые выполняются до того точно и регулярно, что превратились в церемонии. Трата времени и материалов сводится к минимуму, а вещей у монахов так мало, что их будет достаточно только для того, чтобы сделать себе подушку на ночь. Но это не потому, что идеал дзен – аскетизм. Дзен аскетичен не более, чем любая другая форма жизни, ведь дзен – это отношение к жизни, а потому он считает, что нужно использовать только правильное количество времени, энергии и материалов, которые необходимы, чтобы достигнуть данной цели – не больше, не меньше.
Если некоторые монастыри дзен в Японии – сокровищницы как с китайскими, так и с японскими произведениями искусства, среди которых есть картины, керамика, бронзовые и лакированные изделия, а также деревянные изделия с резьбой, то в храмах других сект этих объектов представлено не так много. Как правило, украшают монастырь дзен в том же духе бережливости, который есть и в дисциплине, и в церемониале. Необходимо каждое произведение искусства оценивать по достоинству, а если их одновременно слишком много – это сделать невозможно. Поэтому в дзен-монастыре преобладает атмосфера строгой простоты, которую могли разнообразить тщательно отобранные предметы изумительной красоты. Однако не нужно думать, что эта простота – в отсутствии украшений вообще. Многое повлияло на архитектуру дзен и технику меблировки, так что структура помещений сама по себе прекрасна и без дополнительных украшений. Поэтому в неярких бумажных ширмах («седзи»), установленных в качестве стен в японской комнате, деревянных рамах, к которым они крепятся, бледно-желтых матах из рисовой соломы («татами») на полу, и длинных, низких и широких линиях самих построек – во всем этом есть неописуемая, тихая красота, даже несмотря на то, что сделано все из самых простых и недорогих материалов. Зал для медитаций выглядит так же, и единственное украшение в нем – алтарь Будды («буцудан»), который стоит в центре зала, и перед ним, возможно, лишь одна веточка с цветами. Сам по себе зал довольно длинный и узкий, обшитый с каждой стороны простыми седзи бледно-серого цвета, которые скрывают выходы в прилегающий внутренний двор и сады и шкафчики, где монахи хранят свои постельные принадлежности. Параллельно стенам по обе стороны зала находятся низкие платформы, на которых монахи спят и практикуют дзадзен. Во время медитации они в процессии заходят в зал и занимают свои места на платформе – лицом к центру помещения. Главный монах выходит вперед и падает ниц перед алтарем, в то время как снаружи другой монах вызывает опоздавших членов общины, ударяя по плоскому деревянному гонгу с надписью:
Рождение и смерть – события тяжелые,
Как же скоротечна жизнь!
Каждую минуту мы жалеем,
А время никого не ждет.
Затем главный монах поджигает палочку фимиама, чтобы обозначить время, и когда он возвращается на свое место, дзадзен начинается. В этот момент два других монаха встают и подходят к алтарю, кланяются друг другу, статуе Будды, после чего каждый берет плоскую, сужающуюся к концу деревянную палку («кэйсаку»), они снова кланяются и расходятся в разные стороны. Затем они расхаживают перед рядами медитирующих монахов, пристально наблюдая, не нападет ли на кого из них дремота. Поначалу они ходят быстро, но потом они замедляются, расхаживая все мягче и мягче, пока их движения не станут похожи на тени. Вдруг один из них останавливается перед монахом, который кажется сонливым, и, несколько раз ударив его кэйсаку по плечам, тут же возвращает его в сознание. Затем они возвращаются на свои места, а медитация продолжается до тех пор, пока палочка фимиама не сгорит полностью, тогда главный монах ударяет в гонг, а затем бьет друг о друга две деревянные трещотки. Это служит сигналом к отдыху и упражнениям, седзи раздвигаются, чтобы впустить воздух. Затем, выстроившись в колонну, монахи начинают мягко и тихо ходить по залу, понемногу набирая скорость, и когда еще одна палочка фимиама сгорает,