Я хочу сказать, что это моя невеста, но язык как-то сам собой останавливается и остаётся просто «моя». Наталья моя или моя вам знать не полагается, кто… Может, быть помощница, сестра, любовница, одноклассница… Кто угодно.
— С ребятами ты уже знакома…
Ирина поворачивает голову, но руку не отпускает и ногу тоже. Это выглядит, будто меня за руку ведёт мамаша и, прежде чем разжать пальцы, хочет удостовериться, что для её мальчика это не несёт никакой угрозы… И для неё самой тоже. Сама она, правда, не знает, чего хочет, поэтому угрозы легко подпускает ближе, чем нужно. То лётчика подпустит, то ещё кого. Сейчас вот Кудияр атаман активизировался, Паша, который Цвет.
— Здравствуйте, Наталья, — строго произносит Новицкая и отворачивается к своему ботинку.
— Так, — говорю я, пытаясь высвободить руку.
Ирина, наконец, заканчивает, что она там делает, и ставит ногу на пол. Я выдёргиваю руку.
— Так, у нас тут две машины должны быть…
Я озираюсь по сторонам.
— Да, вон бойцы стоят, — подтверждает Игорёк. — Сейчас их приведу.
— Значит, вы едете на одной с Виталием Тимуровичем, а мы на другой, — продолжаю я. — Селитесь сразу и отдыхаете.
— Какой отдых? — качает головой Ирина. — Нас с самого утра в обкоме ждут.
— Ну, часа полтора-два будет, — киваю я. — А я поеду с Пашей, Игорьком и Наташей на другой машине. Мы сразу в гараж и пересаживаемся на нашу, да?
— Если заведётся, — неуверенно качает головой Паша. — Долго стояла и мороз.
— Если не заведётся, сразу и подкурим. Ваша машина, Виталий Тимурович, помните, первую покупали?
— Помню, — усмехается он. — Помню, Егор, как не помнить.
— Я не поняла, — хмурится Ирина, — то есть ты сейчас в гостиницу не едешь?
— Не еду, гостиница в Новосибирске мне не нужна, — мотаю я головой.
— Понятно, — поджимает она губы. — Надо было раньше сообщить, до поездки.
Надо, надо было, да я не знал заранее, как поступлю. Ладно, всё. По коням. Подходит Игорь и встречающие нас водители, парни из «Вершины мира». Ещё и в казино надо заехать, проверить, что там и как. Какие-то отчёты непонятные в последнее время приходят. Но это потом.
— Извините, я на минуточку, — говорит Пашка и убегает в сторонку.
— Ну, идите, — выпроваживаю я Новицкую и Скачкова, а сам наконец-то подхожу к Наташке и прижимаю к себе. — Привет.
— Привет, — она льнёт ко мне и обнимает за шею. — Соскучилась.
— Я тоже…
Я бросаю взгляд в сторону выхода. В дверях стоит Ирина и, прищурившись, смотрит на меня.
Приходит Пашка и мы выезжаем.
Мы заходим домой и Наташка сразу бежит на кухню, гремит кастрюлями, чайником, приборами…
— Чем это так пахнет? — спрашиваю я.
— Не заходи, не заходи! — кричит она. — Это сюрприз. Иди умойся пока, душ прими, я сейчас. Десять минут.
Ну, ладно. Иду в ванную и провожу там не десять, а целых пятнадцать минут. Выхожу, замотанный в полотенце, с мокрыми волосами. В квартире жарко. В ванной прикоснулся к змеевику плечом — пятно красное. Ожог.
— Готов? — кричит с кухни Наташка.
— Что за запах? Ты блинов что ли напекла?
— Садись на диван, я еду!
Сажусь. Из кухни медленно выезжает тележка, сервировочный столик на колёсиках. А Наташка вдруг начинает петь:
Я играю на гармошке
У прохожих на виду.
К сожаленью, день рожденья,
Только раз в году!
К сожаленью, день рожденья,
Только раз в году!
Прилетит вдруг волшебник
В голубом вертолёте
И бесплатно покажет кино…
Да тут и кина не надо… Сначала я успеваю рассмотреть тележку. На ней бутылка шампанского, два бокала, стопка блинов, синяя жестяная банка чёрной икры и торт со свечами.
Это впечатляет, да. Тележка едет очень-очень медленно, специально, чтобы я успел всё рассмотреть. Либо, чтобы… Твою дивизию! Где она такое увидела! Хорошо, что я сижу, короче…
За тележкой выплывает Наташка, и из одежды на ней только босоножки на высоченном каблуке и маленький передничек, как у официантки.
Я даже глаза руками закрываю, чтобы не ослепнуть от такой красоты.
К сожаленью, день рожденья,
Только раз в году!
Да уж, действительно, к сожалению…
— Дорогой Егор, — говорит она с озорной улыбкой. — Поздравляю тебя с днём рождения. Желаю, чтобы…
Но чего там она мне желает, я выяснить не успеваю, потому что полотенце каким-то непонятным чудом с меня слетает, а сам я бросаюсь к ней. Сгребаю её в охапку и валю на диван.
— Что вы делаете, мистер! — дурачится она. — О! Не так быстро, пожалуйста! Не так быстро! Не надо!
Надо, Федя, надо. Я сжимаю её в охапку и жадно целую. Губы, глаза, шею, ключицы, грудь, внутренние сгибы локтей, живот. Вот, что мне было нужно! Она вмиг делается серьёзной, потому что это уже никакая не игра. И тут уже никаких шуточек, пока по крайней мере. Всё предельно серьёзно.
Там, где был смех, слышны стоны и всхлипы. Сладкие, конечно. Мучительно сладкие. Она прижимается ко мне, обхватывает меня руками и ногами. Целует, прижимает мою голову к груди, просачивается в меня, пытается стать моей неотделимой частью…
В общем, мы превращаемся в зверя с двумя головами.
Я мну, сминаю её, и она стонет от этих медвежьих ласк, плавится, растекается по вселенной, чувствует себя моей вещью, моей жизнью, моей любовью. Я не знаю в действительности, что именно она чувствует но она хрипит, стонет и льёт слёзы. И, в конце концов, улыбается. Победно, торжествующе, триумфально.
Потом мы едим блины с икрой и пьём шампанское.
— Аристократы или дегенераты? — спрашиваю я осушая бокал.
— Ты сам реши, — смеётся она. — Я с тобой и так, и эдак готова… называться…
И мы снова падаем на диван, в этот раз уже не как оголодавшие бродяги, но как люди хоть немного разбирающиеся в удовольствиях.
А потом мы лежим обнявшись и проваливаемся во тьму блаженства. Вернее, это я пытаюсь провалиться куда подальше, но разве кому-то удавалось уйти от ответственности?
— А кто такая эта Ирина? — не выдерживает и задаёт вопрос Наташка.
Задаёт спокойно, безо всяких яких. Это прогресс, я считаю. Плоды правильного воспитания.
— Это моя начальница. Она была первым секретарём горкома, а потом её позвали в ЦК. Но там она имела не слишком высокую должность, а потом ей предложили возглавить штаб патриотического движения на правах зав отделом или даже выше. И она позвала меня, поскольку идея создания этого движения принадлежит мне.
— Хм, а почему тогда начальница она, а ты подчинённый?
— Ну, заслуга не только моя, да и потом у неё административного опыта больше. Я не хочу быть намертво привязанным к кабинету, к аппаратной работе. Мне нужно иметь возможность мотаться по стране. У меня же много интересов.
— Помимо меня? — спрашивает она.
— Ты не входишь в сферу моих рабочих интересов.
— А куда вхожу?
— В сферу интересов сердечных, — хмыкаю я, — куда же ещё. Семейных.
— Понятно, — усмехается она и целует в грудь, рядом с соском.
— Значит, ты постоянно будешь теперь в разъездах?
— Наташ, ну, я и так постоянно разъездах, — мягко говорю я. — А теперь, буду совмещать приятное с полезным.
— А что же здесь приятного?
— То, что я смогу заниматься делом, которое считаю важным. Мне очень нужно создать это всесоюзное движение.
— А-а-а… Я думала приятное здесь то, что ты будешь разъезжать по стране с Новицкой.
— Наташ, — хмурюсь я, — а ничего…
Хочу спросить, мол ничего, что она чуть не в два раза меня старше, но осекаюсь. В некоторые моменты жизни мне это совершенно не мешало. И даже, возможно, помогало…
— Что «ничего»? — она приподнимается на локте и заглядывает мне в лицо.
— Ничего и есть ничего…
— Выходит, ты теперь уйдёшь с фабрики… — не столько спрашивает, сколько утверждает она.