Я р о ш. Метель метет, не видать ни дьявола в трех шагах, не то что в трех километрах.
Ш а р а ф у т д и н о в. Кто пустит пленного переночевать? Побоятся.
М е р к у л о в. Один побоится, другой побоится, третий пустит.
Е р е м е е в. Леса надо держаться. В лесах народ непужливый. Хладнокровный.
Ш а р а ф у т д и н о в. Не поймите так, что я трус. Поймите правильно: я хочу рассчитать, как мужчина. Зачем надо, чтобы я вышел за ворота - и фашист всадил мне пулю между лопатками? Мне надо, чтобы он от меня получил пулю - в лоб! (Помолчав.) И все равно я выйду за ворота. Я больше не могу здесь...
П а р х о м о в (рассказывает Гречке). Мы этот вопрос подработали и представили ему на рассмотрение. Немного погодя он меня вызывает. "Ваш, говорит, материал, товарищ Пархомов, подработан серьезно; а вот у Дудникова, говорит, неглубоко; вы ему помогите". Дудников вообще несолидно держался, разбрасывался очень, в личной жизни тоже... Я ему, конечно, помог. У меня картотека была замечательная, я сам ее создал, карточка за карточкой, все сектора пользовались... Дудников вечно против нее делал выпады, мне передавали, что он меня называл крохобором и кротом, а тоже в трудные моменты жизни моя картотека его выручала! Кабинет у меня был не такой, конечно, как у руководства, - по внутренней лестнице, комнатка метров шесть, не больше, и темноватая, - Дудников острил, что мы в этих кабинетах как чижи в клетках... Но в смысле работы были созданы все условия: шкаф в стене, два телефона, городской и внутренний Столовая своя, закрытая, в этом же здании, очень удобно... Я что хотел сказать. Я хотел сказать, что ведь мы же вернемся в нормальное существование. Некоторые товарищи это недоучитывают. Они недоучитывают, что мы должны будем отчитаться о нашем пребывании здесь. Каждый должен будет осветить этот отрезок своей биографии, не утаивая никаких подробностей, за весь период. Вот Ярош меня ударил. Вы его взяли под защиту...
Г р е ч к а. Не то что под защиту!..
П а р х о м о в. Разрешите. Я не собираюсь делать выводы. Обстановка немыслимая, и он контуженный. Я учитываю. Пусть это событие здесь и останется.
Г р е ч к а. Тем более, дорогой, - тебе тоже мало интереса, чтоб об этом событии узнал кто-нибудь на воле.
П а р х о м о в. Хотя бы тот же Дудников. Вы совершенно правы. Но вот такой факт: отдельные товарищи вступают в разговоры с полицаями и даже с немцами; зачем это, товарищ Гречка? Советскому гражданину не о чем говорить с врагами!
В а л я (рассказывает Новикову и Коели). Я бежала в бомбоубежище, а кругом сыпался дождь из стекла, какие-то столбы поднимались черные...
Н о в и к о в. А вы бы в Ленинград!
В а л я. Да-а... Поезда не ходили - они ведь бомбили вокзал.
Н о в и к о в. А пешочком!
В а л я. Да-а... Это героиней надо быть, чтобы идти под бомбами.
Н о в и к о в. Ну, какой там особенной героиней.
В а л я. Хорошо, если убьют, это пустяки, а если оторвет руку или ногу?
К о е л и. А потом как было?
В а л я. А потом так... утром открывается подвал, смотрим - чужие солдаты. Немцы... Вышла я - как в чужой город: все горит, ничего не узнать...
Л у т с. А что вы кушали? Лавки были?
В а л я. Какие там лавки! Ели желуди и конину.
Л у т с. А конину где покупали?
В а л я. Какое там покупали! Вот убьет лошадь снарядом, она валяется, а мы идем и режем от нее кто сколько... А потом нас немцы выгнали в тыл.
Н о в и к о в. И сидите вы тут.
В а л я. И сижу.
Н о в и к о в. А через фронт если?
В а л я. Одной?
Н о в и к о в. Страшно?
В а л я (вздохнув). Страшно!
К о е л и. И что дальше?
В а л я. Что-нибудь. Всегда ведь бывает что-нибудь. Как вы думаете, что делать с Болютиным?
К о е л и. А что вы с ним сделаете? Ничего вы с ним не сделаете.
Н о в и к о в (громко). Гречка! Болютина кондёр где?
Г р е ч к а (громко). Болютина кондёр на окошке возле дежурного: вон - в миске.
Н о в и к о в (громко). Полная порция?
Г р е ч к а (громко). Полная порция. Такой суп пармезан, что не дай бог.
Н о в и к о в (вполголоса). А вчерашний?
Г р е ч к а (вполголоса). Прокис. Ночью схлебал кто-то.
Н о в и к о в (громко). А хлеб болютинский где?
Г р е ч к а (громко). А хлеб хранится у Валечки. Три порции за три дня.
В а л я. Болютин! Дать вам хлеба?
Б о л ю т и н. Не хочу. (Уходит.)
В а л я. Куда он пошел?
Я р о ш. Дров с ним попилим. (Уходит.)
В а л я. Безобразие! Умирающего от голода человека заставляет пилить дрова.
Г р е ч к а. Он еще ничего: не помирает.
В а л я. Этот Ярош ужасный.
Г р е ч к а. Обыкновенный себе мужчина; ничего.
В а л я. Он нарочно всю работу взвалил на Болютина.
Г р е ч к а. Он хочет, чтоб у Болютина аппетит взыграл.
Н о в и к о в. А по-вашему, уложить Болютина в постельку и плакать над ним: скушай, милый, ложечку за мамино здоровье?
В а л я. Так ведь он объявил голодовку!
Н о в и к о в. Подумаешь! На психологию бьет. Чтобы все кругом него танцевали. Что он хочет своей голодовкой доказать? Мы в лагере видали голодовку.
П а р х о м о в (приближается). Понимаете, Валечка, брали цинковое корыто, брали мерзлую картошку, немытую. Лопатой рубили картошку в корыте. На лопате земля. И варили без соли...
Г р е ч к а. Вот, ей-богу, поотстреливал бы некоторым людям языки и пустил гулять без языка.
П а р х о м о в. Все высказываются, а почему я...
Г р е ч к а. Зачем это вспоминать? Лестно, что ли? В автобиографию впоследствии впишешь, в каком тебя держали почете. (Вале.) Лично мне всякая диета на пользу. Вы можете себе представить, что до войны я весил сто девять кило?
В а л я. Ой! Я в жизни не весила больше сорока шести.
Г р е ч к а. А сто девять не желаете? Кто скажет? Сейчас талия - как у барышни.
В а л я. Как же вы на фронте со ста девятью килограммами?
Г р е ч к а. Воевал помаленьку.
Н о в и к о в. Первый был снайпер в батальоне.
В а л я. Первый снайпер? И дался в плен?
Н о в и к о в. В руку его ранило.
В а л я (Гречке). А до войны вы кем были?
Г р е ч к а. Угадайте.
В а л я. Руки у вас белые; вы не рабочий.
Г р е ч к а. Как считать...
В а л я. И не колхозник.
Г р е ч к а. Не колхозник.
В а л я. И не научный работник.
Г р е ч к а. Это нет.
В а л я. А кто?
Г р е ч к а. А я хлеб продавал. Возьмешь буханку... Сколько вам, гражданочка? Кило двести? Р-раз ножом и на весы - аккурат кило двести, гражданочка, получите... Из того хлеба, что через мои руки прошел, можно бы сложить небоскреб в пятьдесят этажей.
В а л я. До чего все разные... А вы, Василий Пантелеевич, кто?
Н о в и к о в. У меня квалификация шикарная - я метранпаж.
Ш а р а ф у т д и н о в (подходит, улыбаясь). Я тоже разный. Мы живем в Байрам-Али, - слышали Байрам-Али? Сад у нас, персики - вот такие золотые персики. Когда цветет сад - это белое облако стоит вокруг дома, утром встал, шагнул через порог - и ты в облаке... А когда стадо идет перед заходом солнца - это море идет, теплое море в розовом тумане...
Л у т с. Слушай. Молодой человек Коля. Коели. У тебя корова была?
К о е л и (задумчиво). Корова?
Л у т с. Была корова? Можешь ходить за коровами?
К о е л и. Велосипед у меня был, коровы не было. (Меркулову.) Опять побледнели - перевязать?
М е р к у л о в. Спасибо. Еще плотно держится. Я завтра работать выйду.
К о е л и. Это что - способ самоубийства?
М е р к у л о в. Ну вот... Мне просто лучше. А лежать здесь целый день одному - куда противней, чем мостить мостовую.
К о е л и. На морозе мостить. Прошу не забывать.
М е р к у л о в. Черт с ним.
К о е л и. На таком морозе, что пальцы липнут к булыжнику. И под метелью, прошу учесть. Метет в глаза и ноздри...
М е р к у л о в. Все равно. Ничего нет хуже этого безвоздушного пространства. Вы уходите, печка остывает, дверь на замке... И кажется умер и окостенел.
В а л я. Но это сумасшествие - вам идти на работу! Вы обязаны себя беречь! Вас жена ждет!
М е р к у л о в. Жена думает, что меня уже нет.
В а л я. Ничего подобного! Ждет, и смотрит в окошко, и бежит почтальону навстречу.
М е р к у л о в. Вы сказали - и я увидел наше окошко и крыльцо, по которому всходит почтальон, и дорожку к крыльцу... Дорожка в снегу; а когда я уходил, все было зеленое... Новый дом, знаете - на две квартиры, два крыльца, две семьи живут, - целый поселок такой при фабрике... Мы получили квартиру в прошлом году, до этого жили врозь - я в мужском общежитии, она в женском. Считанные дни вместе... Хорошо, что остался утешитель: сын.
В а л я. Большой?
М е р к у л о в. Небольшой. Должен был родиться... месяц назад.
В а л я. Почему непременно сын?
М е р к у л о в. Сын, сын. Конечно, сын... Если все прошло хорошо.
В а л я. Конечно! Все прошло чудно, конечно! Вернетесь, а там сынишка, Юрка или Вовка...
М е р к у л о в. Она хотела назвать Владимиром.