В а л я. Девочке! Как будто вы - старик!
К о е л и. Я мальчишка; но скотиной быть не хочу.
В а л я. Ну!.. Вот после этого вы самая настоящая скотина и есть!
Входит Т е е с а л у, за ним С е п р е с кипой газет.
Т е е с а л у. Если склеить вдвое и затем краями друг с другом, получатся отличные шторы. Надо закрыть окна, чтобы не было ни малейшей щели. Таков приказ.
С е п р е. Будет исполнено, господин Теесалу.
Т е е с а л у. Пока не затемнено, воздержитесь зажигать свет.
С е п р е. Мы воздерживаемся.
Т е е с а л у (указывает на Валю). Кто это?
С е п р е. Беженка... Она служит у портного Кесккюла.
Т е е с а л у. Почему она здесь?
С е п р е. Пришла навестить своих.
Т е е с а л у (шокирован). Все-таки не следует допускать сюда женщин, вы понимаете, Сепре.
С е п р е. Я понимаю, господин Теесалу, о да! (Вале, подмигивая). Иди, слышала?
Т е е с а л у. У вдовы раввина вчера горело электричество.
С е п р е. Больше не будет гореть: я у нее выкрутил лампочку.
Т е е с а л у. Вы видели ее?
С е п р е. Она уже не встает совсем. Сегодня или, может быть, завтра...
Т е е с а л у. Придется хорошенько убрать и протопить в ее квартире. Там будут жить немецкие солдаты... Итак, Сепре, - затемнение. Не забывайте, что по соседству арсенал.
Уходит, Сепре за ним.
К о е л и. Валя! Валя! Ну, Валя!..
В а л я. Можете не твердить как попугай. Все равно скотина.
К о е л и. Я согласен: самая настоящая скотина на букву эс. (Оба засмеялись.) Опять снег идет...
Смотрят в окно. Смеркается.
Ну, сядьте сюда.
Валя садится.
Тепло вам?
В а л я (печально). Тепло.
К о е л и. Так вот, Валя, мы теперь, вдобавок ко всему, по вечерам сидим в темноте. Но это не самое страшное. Самое страшное то, что нас, по всей вероятности, скоро отправят в Германию.
В а л я. Зачем?
К о е л и. На работы. Вспомним еще синагогу, мороженую капусту и добряка Лутса.
В а л я. Слушайте, а если я попрошу, чтобы меня тоже отправили в Германию?
К о е л и. Нет! Валя, если вы это сделаете, я перестану вас любить, совсем перестану, слышите!
В а л я. Ведь я только для того, чтоб быть там, где вы...
К о е л и. Нет, нет, нет! Я скажу вам, вы должны знать... Я в Германию ни за что не поеду!
В а л я (радостно). Правда?!
К о е л и. Я убегу. Гречка говорит, что надо ждать до весны, но я не буду. Зима - что ж зима! Сколько беглых пленных идет по дорогам, и есть же такие, что доходят! Я уверен... я так, Валя, уверен, что я дойду! Вы не смейтесь, но я чувствую, что мне еще ужасно много жить!
В а л я. Чему же смеяться? Я то же самое чувствую.
К о е л и. А сидеть здесь, и топить эту печку, и ждать, пока не ушлют к фашистам на каторгу, - не хочу больше. Не хочу и не хочу.
В а л я. К Москве?
К о е л и. К Ленинграду; ближе.
В а л я. Через Кингисепп?
К о е л и. Мимо Кингисеппа, мимо Веймарна и дальше - к фронту.
В а л я. Этой дорогой они нас гнали сюда... Как же вы уйдете?
К о е л и. Еще не знаю точно. Знаю только, что уйду.
Слышен топот.
Вернулись наши.
Входят Я р о ш, П а р х о м о в, Е р е м е е в, Н о в и к о в, Б о л ю т и н, Г р е ч к а и другие пленные; за ними Л у т с и С е п р е.
С е п р е (считает по-эстонски). Юкс, какс, кольм...
Л у т с (отряхиваясь от снега). Все тут. Сторожить не надо: мороз самый хороший сторож.
Г р е ч к а. Морозец падает, метель будет большая.
Л у т с. Метель тоже хороший сторож. Куда уйдешь в метель?
С е п р е (Лутсу). Пойди в караулку, погрейся.
Л у т с. Я домой пойду. У меня нет денег на шнапс. Я кофеем буду греться. (К Коели.) Вот, не захотел в семейство Ильмарине - теперь... Я тебя уговаривал, ты не захотел - теперь...
К о е л и. Нас отправляют в Германию?
Н о в и к о в. Не всех.
К о е л и. Меня?..
Н о в и к о в. Есть приказ - до двадцати двух лет отправить всех, а свыше - тех, у кого есть специальность.
Б о л ю т и н (к Сепре). Вы обещали мне листок бумаги.
С е п р е (вырывает листок из блокнота). На.
Болютин садится, пишет.
Г р е ч к а. Пишет, пишет царь турецкий, пишет русскому царю.
Замолчали и смотрят, как Болютин пишет.
Донос на гетмана-злодея царю Петру от Кочубея.
Б о л ю т и н. Я не пишу доносов, товарищ Гречка. (Подает листок Сепре.) Попрошу вас передать, это заявление товарищу Теесалу... господину Теесалу.
С е п р е (прочитав). Молодец русский! Если все будут такие молодцы большевикам капут! Я пошлю сейчас. Молодец! (Уходит.)
Л у т с (к Коели). Я тебя уговаривал, бабушка уговаривала... Надо слушать старых. Молодой человек не должен по-своему жить. Он должен жить как старые велят, тогда ему хорошо будет. А когда станет старый - тогда может тоже учить молодых, как им жить. И им тоже хорошо будет. А потом и они станут старые... (Уходит.)
Н о в и к о в. Болютин. Какой же это секрет ты написал бургомистру?
Б о л ю т и н. Никакой не секрет. Прошу, чтобы меня отправили в Германию с первой партией.
Н о в и к о в. Добровольцем, значит?
Б о л ю т и н (с вызовом). Да. Добровольцем. (Мягче.) Товарищи...
Н о в и к о в. Положим, мы тебе не товарищи.
Б о л ю т и н. Слушайте, давайте поговорим наконец спокойно. Слушайте, мы зерно, летящее под жернов. Нас мелют в порошок... Не пора ли подумать, как выйти из этого положения?
Н о в и к о в. И ты воображаешь, что нашел выход?
Б о л ю т и н. Я рассуждаю так. Немцам нужна рабочая сила. Нас всех в конце концов перебросят в Германию. Так или иначе - ехать придется. И, конечно, добровольно выгоднее, чем принудительно. Добровольцы будут выделены из общей массы; поставлены в лучшие условия...
Н о в и к о в. Ты подумал, для чего туда везут? Оружие делать против своих же.
Б о л ю т и н. Ну, кто нам, пленным, доверит делать оружие, пустяки... Будем выполнять какую-нибудь нейтральную работу.
Н о в и к о в. В военное время нет нейтральных работ!
Б о л ю т и н. Чем мы стали!.. Опустились, не думаем о завтрашнем дне - вообще разучились думать... Протянуть день до сна - и ладно. Спать и стонать от кошмаров - и утром опять просыпаться под этим потолком... Черт, представить себе, что на свете существует зубная щетка, белая скатерть, подушка! Обыкновенная подушка, набитая перьями!.. Неужели мы когда-то спали на подушках? В комнате с нормальными стенами и нормальным потолком? И вечером на столе горела зеленая лампа?.. Я иду по мостовой, за мной полицай с винтовкой, руки у меня одеревенели от стужи, и ногти сорваны до мяса, - а по тротуару идут сытые, чистые, с поднятыми меховыми воротниками, идут и смотрят на меня... А вы верите, что они существуют на самом деле, чистые и сытые? Я не очень верю: скорей всего, это галлюцинация, - а на самом деле весь мир захлебнулся в дерьме и боли... А?
В а л я. Вы с ума сошли, Болютин!
Б о л ю т и н. А знаете, я одно время действительно чуть не сошел с ума. Бог знает что выдумывал - хотел уморить себя голодом, хотел ночью выйти раздетым во двор и замерзнуть...
Н о в и к о в. Чего ж не вышел?
Б о л ю т и н. А потом взял себя в руки - какого черта?! Истерика, чепуха... Надо думать о будущем. Война продлится два года, три, пять - что я буду через пять лет? Недоучка... Я хочу получить специальность. В Германии я ее получу.
Е р е м е е в (вдруг смеется хриплым лающим смехом). Профессора для тебя припасёны в Германии.
Г р е ч к а. Каин Каином и помрет.
Б о л ю т и н. Ах, ерунда!.. Вы что - хотите, чтобы мы все так погибли, как Меркулов?
Г р е ч к а. Ты так не погибнешь.
Б о л ю т и н. Для меня плен тяжелее, чем для любого из вас. И тем не менее я нашел в себе силы, чтобы освободиться от истерии и взглянуть на вещи трезво.
К о е л и. Ни от чего вы не освободились! Вы, Болютин, в плену у вашей трусости - вы в двойном плену! Как будто мы не понимаем, что вы просто-напросто хотите удрать как можно дальше в тыл!
Е р е м е е в. Во, во! От советских бомбовозов тикает в Германию, там ему убежище припасёно...
П а р х о м о в. Товарищи, мы должны заклеймить... выразить презрение...
Б о л ю т и н. Вы! Чахоточный! Сгнивающий заживо! Вы, что ли, дадите мне вторую жизнь?
Я р о ш. Могу тебе дать легкую смерть. Но не дам. Нехай твоя смерть будет трудная. Дежурный! Давай кондёр.
Коели раздает приварок. Трапеза.
В а л я. Я пока пойду, Коля.
К о е л и. Еще зайдете?
В а л я. Да. (Уходит.)
Ярош, Еремеев и Гречка втроем сели ужинать в стороне. Разговор медлительный и негромкий.
Я р о ш. Семнадцать человек хворых.
Е р е м е е в. В дороге холодом вылечатся.
Я р о ш. Нет; падут.
Г р е ч к а. Точно.
Пауза.
Е р е м е е в. Семнадцать, значит, остаются. Десять - идут.
Я р о ш. Не десять, а восемь.
Г р е ч к а. Болютина не считаешь, еще кого?
Я р о ш. Николая. Его вперед отправить нужно. За ним хоть завтра с утра могут прийти. И ни к чему подростка брать в такое рискованное дело.