Читать интересную книгу Роза - Мартин Смит

— Дорогая, мнение мистера Блэара не имеет ровно никакого значения. — Леди Роуленд с выражением доброй материнской заботы прикоснулась к руке дочери.

За мясом последовала дичь. Феллоуз долго гонял ножом и ложкой по тарелке яйцо ржанки. В неровном свете свечей Блэар разглядел в черном камне на противоположной стене рисунок в стиле Пейсли[21]

, напоминающий водяной знак. Но тут же понял свою ошибку: никакой это не Пейсли, а ископаемый папоротник, окаменевший в черном угле. Блэар немного подвинул свечу, и сразу же стали заметны другие небольшие, изящные, еще более причудливые и филигранные листья и ветви. Лучше всего они были видны, если их рассматривать краем глаза. На другой стене то, что Блэар поначалу принял за асимметричное чередование полосок и борозд, на самом деле оказалось похожей на привидение окаменевшей рыбой. С третьей стороны виднелись четко отпечатавшиеся контуры огромной амфибии, будто пересекающей стену по диагонали.

— Если можно, — проговорил Блэар, — я бы хотел побывать на той шахте, где произошел взрыв.

— Пожалуйста, коль есть такое желание, — ответил Хэнни. — Но, по-моему, это пустая трата времени, потому что Мэйпоул никогда не опускался под землю. Работа шахтеров трудна и опасна, так что проповедника в шахту мы бы ни за что не пустили. Но для вас, когда соберетесь, Леверетт все организует.

— Завтра?

Хэнни мгновение поколебался.

— А почему бы и нет? Сможете заодно осмотреть наружные сооружения и поглядеть на этих печально знаменитых шахтерок за работой.

— О Господи, я поражен, что вы можете с такой терпимостью относиться к этим женщинам, зная репутацию, которую они создали Уигану, — попался на удочку епископа Эрншоу. — На мой взгляд, проблема не в том, станет ли горстка распущенных женщин носить юбки или нет, но в том, сумеет ли Уиган войти в современный мир.

— А что вы знаете о современном мире? — спросил Хэнни.

— Как член парламента, я понимаю его дух.

— И что же это такое?

— Резкое усиление масштабов и роли политических реформ, общественное сознание, опирающееся на современные литературу и театр, стремление ко всему возвышенному в искусстве.

— Рескин[22]?

— Да, Джон Рескин может служить в этом смысле отличным примером, — согласился Эрншоу. — Он величайший художественный критик нашего времени, а заодно и большой друг людей труда.

— Расскажите ему, Леверетт, — проговорил Хэнни.

— О чем? — осторожно полюбопытствовал Эрншоу.

— Мы приглашали Рескина. — Леверетт старался говорить о знаменитости максимально почтительно. — Приглашали его выступить перед рабочими с лекцией о современном искусстве. Но когда он приехал и увидел через окно Уиган, то не пожелал выйти из поезда. Отказался наотрез. Не поддался ничьим мольбам и уговорам. Так и просидел в поезде, пока тот не двинулся в обратный путь.

— Рескин так и не смог осуществить брачные отношения, об этом все знают, — заметил Хэнни. — Похоже, он из тех, кто легко впадает в состояние шока.

Леди Роуленд вспыхнула, заливший ее румянец хорошо просматривался даже через слой бледной пудры:

— Мы выйдем из-за стола, если вы будете говорить подобное.

Но Хэнни не обратил на нее никакого внимания:

— Эрншоу, я ценю то, что в отличие от других визитеров из Лондона вам хватило мужества выйти из поезда. Тем не менее, прежде чем вы прочтете нам лекцию о месте Уигана в современном мире, позвольте мне высказать предположение, что суть наших проблем — не в политике или искусстве, но в промышленной мощи. А ее лучшая мера — число паровых машин на душу населения. И если посчитать все такие машины, что установлены на всех фабриках, заводах и шахтах, то в Уигане их больше, чем в Лондоне, Эссене, Питсбурге или где бы то ни было еще. Конечно, это чистая случайность, но то пальмовое масло, которое мы ввозим из Африки, прекрасно подходит для смазки этих машин. Весь мир сейчас держится на угле, а Уиган лидирует по его добыче. И пока у нас есть уголь, мы будем продолжать его добывать.

— А как же религия? — спросил Чабб.

— Это уже дела мира потустороннего, — ответил Хэнни. — Впрочем, вполне возможно, что уголь нужен и там.

— Означают ли ваши слова, что шахтерки, по вашему мнению, должны продолжать работать по-прежнему? — спросил Эрншоу.

— Вовсе нет, — пожал плечами Хэнни, — но кто-то же должен сортировать уголь.

— А насколько хватит угля в Уигане? — спросила Лидия Роуленд. Мысль о том, что его запасы могут подойти к концу, никогда прежде не приходила ей в голову.

— На тысячу лет, — успокоил ее Леверетт.

— Правда? В прошлом году цены на уголь подскочили, тогда говорили, что его не хватает. В Лондоне ходили слухи, что английские месторождения истощаются, — сказал Эрншоу.

— Ну, с нашими, слава Богу, ничего подобного не происходит, — вкрадчиво проговорил Хэнни.

Десерт состоял из ананасного мусса, взбитых сливок и меренг, возвышавшихся в центре стола белоснежным пиком.

— Значение института семьи… — гнула свое леди Роуленд.

— Социальные реформы… — долдонил Феллоуз.

— Нравственный образ жизни… — твердил Чабб.

— Блэар, как по-вашему, из всего подаренного Англии нашей королевой что наиболее важно и ценно? — спросил Хэнни.

Прежде чем Блэар успел ответить, чей-то голос произнес:

— Хлороформ.

Новоприбывшая проскользнула в зал через дверь для слуг. Ей было чуть более двадцати, однако одета она была в пурпурное платье, больше подходящее для солидной матроны, руки ее закрывали длинные перчатки, и она явно только что появилась дома, потому что ее спутанные рыжие кельтские волосы были собраны назад и затянуты под небольшой темной шляпкой без полей, оттенявшей резко очерченные черты лица и маленькие, жестко смотрящие глаза. Блэару она показалась похожей на энергичного и настырного воробья.

Мужчины — все, кроме Хэнни, — при ее появлении встали.

— Шарлотта, как мило, что ты смогла к нам присоединиться, — сказал епископ.

— Здравствуй, папа. — Девушка уселась на свободный стул в конце стола и движением руки отослала лакея, собиравшегося налить ей вина.

Мужчины тоже сели.

— Хлороформ? — переспросил Блэар.

— Тот факт, что королева разрешила применять хлороформ при родах и заставила общество признать и принять, что вовсе не обязательно рожать в муках, войдет в историю как самое величайшее и ценное из всего, что она подарила Англии. — Шарлотта Хэнни перевела пристальный взгляд с Блэара на свою кузину. — Лидия, ты выглядишь словно только что сорванный персик.

— Спасибо, — неуверенно ответила Лидия.

Хэнни представил дочери каждого из сидящих за столом и проговорил, обращаясь сразу ко всем:

— Шарлотта нечасто составляет нам компанию во время ужина, хотя мы всегда на это надеемся. Сними шляпу и посиди с нами.

— Я просто хотела увидеть этого твоего белого африканца, — заметила Шарлотта.

— Американца, — поправил ее Блэар.

— Но ведь свою репутацию вы приобрели в Африке, — возразила она. — Связи с рабами и женщинами-туземками — вот ведь чем вы известны, или не так? И как вы себя ощущаете под бременем такой славы? Чувствуете себя богом?

— Нет.

— Наверное, ваше обаяние таково, что действует только на чернокожих женщин.

— Возможно.

— Мистер Блэар действительно очень обаятелен, — неуверенно проговорила Лидия Роуленд.

— Вот как? — произнесла Шарлотта. — Надеюсь сама в этом убедиться.

— И многие другие тоже, — сухо поддержал ее Эрншоу.

— Значит, отец нанял вас, чтобы разузнать что-нибудь о Джоне Мэйпоуле. Поистине странное предложение, — продолжала Шарлотта.

— Шарлотта, скажи ему, чтобы он уезжал, — заявила леди Роуленд.

— Не сомневаюсь, Шарлотта хотела бы узнать, что же случилось с Мэйпоулом, — вмешался Хэнни. — В конце концов, он же был ее женихом.

— И остается, пока мне не станет известно о нем чего-либо иного, — заметила Шарлотта.

— Уверена, рано или поздно мы получим письмо от преподобного Мэйпоула, которое нам все объяснит. Держись, дорогая, — сказала Лидия Роуленд.

— Я это и делаю. Просто я привыкла держаться иначе, чем ты.

Лидия Роуленд заморгала, будто ее ударили по щеке, и впервые за вечер Блэар испытал к девушке некоторую симпатию. Конечно, она, скорее всего, обычная дура, но по сравнению с Шарлоттой Хэнни по крайней мере явно привлекательная. Ему мгновенно представилось все будущее Шарлотты: с губ ее никогда не сойдет высокомерная улыбка, взгляду ее глаз не суждено смягчиться, тело ее так и не сможет освободиться из-под гнета стиля, одежды и психологии, более подходящих для вечного траура. И хотя Шарлотта и опоздала к ужину, но подлинной хозяйкой Кеннелевого зала была, несомненно, она.

— Шарлотта, — обратился к ней Хэнни со своего конца стола, — мне кажется, твоя преданность Мэйпоулу растет тем сильнее, чем дольше он отсутствует.