Только тут он сообразил, что все еще сдерживает дыхание, и глубоко вздохнул. И через несколько секунд он понял. Что у него нет ни малейшего желания сделать еще один вдох. Дольф уставился на часы. Прошло десять секунд, пятнадцать, двадцать, а он все еще не чувствовал необходимости дышать. Странное подозрение пришло ему в голову, и он крикнул:
— Наннет!
— Что? Я едва тебя слышу!
— Зайди сюда на минутку, ладно? Это очень важно.
Когда он говорил, то заметил, что его диафрагма совершает маленькие вертикальные колебания, очевидно, чтобы заменить нужный для разговора воздух. Затем его грудь снова стала неподвижной.
— Дольф… Дольф, что случилось? Ты выглядишь каким-то странным!
— Как странным? Я имею в виду, каким именно? Больным, или позеленел, или что еще?
— Нет, не настолько странным, — ответила Наннет, — Просто… Просто у тебя такое выражение, словно ты увидел призрака оперы или кого-то в том же духе. Что случилось?
— Пока что не знаю, но, может быть, произошло нечто очень важное. Сделай одолжение, проверь у меня пульс. Потом я тебе скажу, зачем.
— Конечно, но… Ого! — она быстро отдернула руку.
— Что случилось?
— Ни… ничего. Ты просто ледяной. Это поразило меня.
— Я так и думал. Посчитай пульс.
Наннет снова взяла его руку, затем недоверчиво уставилась на него. Потом проверила пульс второй раз.
— С ума сойти! — сказала она, — Меньше двадцати ударов в минуту. Дольф… ты болен!
— Нет, я так не думаю. С двадцатью ударами я должен быть покойником. Но я прекрасно себя чувствую. И мне кажется, что мы спасены. Если ты поглядишь на меня, то заметишь, что я, также, и не дышу, не считая тех моментов, когда говорю.
— Немедленно прекрати играть в таинственность и напускать туман, — мрачно сказала Наннет. — А то я возьму самый тупой нож, и тогда ты действительно станешь больным. Говори, что случилось?
Усмехаясь, Дольф рассказал ей об эксперименте с соком. Наннет тут же пришла в ярость, и ему пришлось потратить не менее десяти минут, чтобы успокоить ее.
— Знаю, знаю, все, что ты говоришь, правильно, но это было необходимо испытать. Подумай, Наннет: эта штука лучше, чем еда. Она замедляет метаболизм, примерно, в пять раз. Так мы станем использовать намного меньше еды, намного меньше воды и намного меньше кислорода. И мне нужно еще кое-что тщательно проверить, но поверь мне: это могло бы позволить нам жить снаружи без масок, по крайней мере, по несколько часов днем. Мы сэкономим на обогреве, а я в виде опыта попробую снизить вдвое температуру своего тела. Примерно через год мы будем еще радоваться этому.
— Почему через год?
— Потому что тогда наступит зима. Марсианские времена года вдвое длиннее, чем на Земле.
— Гм… Я все равно думаю, что это было безрассудно, но… Я тоже хочу попробовать.
— Нет, — твердо сказал Дольф.
— Не говори так. Если ты можешь вести себя, как дурак, то могу и я. А если от этого есть какая-то выгода, я тоже хочу получить ее.
— Я и не думаю спорить. Но не раньше, чем завершится первый эксперимент. Эта штука все еще может убить меня. А даже если и не убить, то могут возникнуть какие-нибудь долгосрочные отрицательные эффекты… то, что врачи называют хроническим отравлением. И еще, я чувствую себя так странно, что это похоже на наркотическое опьянение. Возможно, сок содержит наркотик.
— Слишком уж много всяких «возможно», — проворчала Наннет, но не стала настаивать, — Хорошо, я погожу пробовать. По крайней мере, какое-то время. Как ты думаешь, сколько мне нужно выждать?
— Н-ну… Скажем, неделю. Этого не достаточно, но минимально необходимо. Я также хочу поэкспериментировать с дозами. Может, я принял больше, чем нужно, мы ведь просто еще не знаем. Что там шумит?
Наннет подняла голову и прислушалась.
— Поднимается ветер. Это не обычный вечерний бриз. Он все усиливается.
Секунду послушав, Дольф согласился с ней.
— Интересно, что это значит?
— Ты ведь только что говорил, что нам еще почти год до зимы? Значит, сейчас еще только начало осени. Марс — небольшая планета, и здешние ветры должны меняться резко со сменой времен года. Так что, я думаю, это лишь начало таких перемен.
— Наверное, ты права, — Дольф шагнул к иллюминатору и взглянул наружу, — Посмотри, какой несет песок! Он становится гуще буквально с каждой минутой. Это плохо.
Наннет кивнула.
— Если спросишь меня, — ответила она, — то неделя будет долгой.
9. Долгая буря
Наннет оказалась права. Вечерняя песчаная буря была лишь на полчаса дольше обычного, но уже утренняя растянулась на час, и всю неделю положение неуклонно ухудшалось. К концу недели лишь около часа в полдень (и, очевидно, такой же час в полночь) воздух был тих и прозрачен. Стало ясно, что иллюминатор скоро заметет, а может, и весь их дом.
Единственная надежда была в том, что ветер дул лишь в одном направлении — с юга. Дольф долго думал и рассуждал, пытаясь понять, почему это так — ведь на Земле зимние ветры дуют как раз с севера, — потом заявил, что понял, в чем дело.
— Все это прекрасно, профессор, — с серьезным видом кивнула Наннет, — но я все равно не поняла, почему ветер все-таки с юга.
— Да потому, что один марсианский полюс теплее экватора! — воскликнул в сердцах Дольф, — Надвигается зима, а зима на Марсе не такая, как у нас, на Земле, — Он начертил круг, — Вот смотри, Марс зимой. Ветер дует от одного полюса к другому вплоть до стратосферы. И так будет продолжаться до следующего равноденствия. И дуть ветер будет с юга на север, но никак не обратно.
Несколько секунд Наннет молча думала.
— Ладно, в этом есть смысл, — наконец, заявила она, — Но мне не нравится это, Дольф. Если ветер все время дует с холодного полюса чуть ли не целый год, то здесь станет холодно.
— Конечно, — кивнул Дольф и взял ее за руку, — Послушай, Наннет, мы уже знали об этом. Мы знали это еще до того, как покинули Землю, просто не знали — почему так происходит. Даже в полдень температура здесь не станет подниматься выше точки замерзания, или, самое большее, дойдет до десяти градусов, и будет все время дуть ветер. Но здесь мы обнаружили то, что не ожидали и не могли предсказать на Земле — сок лишайника. Если с ним все будет нормально, то нам не станет слишком холодно, и мы выживем.
Наннет вдруг прикрыла глаза и медленно покачала головой.
— В чем дело, Нэн? — спросил Дольф.
— Дольф, Дольф, Лишайники же будут засыпаны песком. Может, они уже засыпаны! И зимой они умирают — мы же видели это с Земли!
С секунду Дольф стоял, потирая лоб.
— Это верно, — ошеломленно сказал он, — Это верно… Нэн, мы должны выйти.
— В такую бурю?
— Да. У нас нет выбора. Мы еще успеем откопать их с подветренной стороны дома — в «тени», о которой ты говорила. Но нужно спешить, пока не навалило слишком много песку. Мы должны забить лишайником весь навес, иначе погибнем.
— Хорошо, — сказала Наннет, — Тогда передай мне бутылку с соком, Дольф.
— Сейчас не время…
— А мне наплевать. Я не выйду в бурю без этого сока. Если я сделаю это, то мы оба можем не вернуться.
Молча, ничего не говоря и не пускаясь в спор, Дольф привел в действие пресс.
Несмотря на их опасное положение, он не мог удержаться от смешка, увидев выражение, которое появилось на лице Наннет, когда эликсир начал действовать. Если и у него было такое же лицо, то не удивительно, что Наннет встревожилась во время его первого эксперимента.
— Вау! — воскликнула она. — Да это просто великолепно! Я не верю, как нечто подобное может быть ядовитым.
— Надеюсь, это не станет нашей знаменитой последней фразой, — хмыкнул Дольф, — Но у нас нет выбора. Теперь мы не сможем прожить без него. Давай одеваться, а то песок с каждой минутой становится все глубже.
В течение полуденного затишья им удалось достать из-под песка несколько бушелей лишайника, прежде чем буря загнала их в дом. Проделав дополнительные опыты, Дольф убедился, что одного глотка сока хватает, чтобы поддерживать его весь двадцати пятичасовой день, а большая доза почти не продлевает действие, так что является зряшной тратой и расточительством. Однако, они не упускали периоды затишья, чтобы увеличить свои запасы лишайника, потому что, как верно напомнила ему Наннет, когда начнется зима, лишайников не будет много месяцев.