Читать интересную книгу Жизнеописание - Софроний Врачанский

к использованию помимо слов родного котлянского говора (восточноболгарского) также слов западных областей Болгарии, с населением которых ему пришлось общаться в течение десятилетия. К словам котлянского говора относятся: минуваше — проходило; заборавих — забыл; да приемниш — принять; тогива — тогда; заключил — посадил (в тюрьму); излазы — выходит; камто — к; найдоша — нашли; рогозина — рогожа. К западноболгарским относятся: докле — пока; да тража — искать; спроти — взамен, вместо; изгабосаха — провели, обманули[277].

Софроний не чуждался в «Житии» тюркизмов и грецизмов, прочно вошедших в речевой обиход его и его современников. Эти тюркизмы придают языку «Жития» своеобразный местный колорит, усиливают его экспрессивность и непосредственность. В отдельных случаях Софроний прибегал и к более редким грецизмам, проникшим из языка греческой церкви: октоих (название книги), афоресмо — запрещение, хиротониса — рукоположить; мартория — свидетельство; аргосва — запрещал; протосингел — владычный секретарь. Все эти языковые средства укладывались Софронием в предельно сжатую и особенно выразительную в своей лапидарности фразу, часто сдобренную остротой мысли, интонацией неприправленной горечи или легкого юмора.

Таковы общий облик и основное содержание «Жития» и характеристика Софрония — учителя и проповедника, просветителя и писателя, ревнителя славянского слова и борца за природный болгарский язык, дополненные чертами его общественно-политической деятельности последнего десятилетия жизни. Последователь Паисия Хилендарского, Софроний опередил его на поприще народного просвещения, в основу которого, по его убеждению, должен был лечь живой болгарский язык.

Автобиография Софрония содержит все элементы целеустремленного литературного произведения, рисующего безотрадную картину жизни и бедствий болгарского народа в условиях политического и духовного порабощения во второй половине XVIII в. Сила познавательного и эмоционального воздействия «Жития» на читателей кроется в живом чередовании описанных автором всевозможных эпизодов из его жизни, полной страданий, типичных ситуаций окружавшей его действительности, правдивых деталей быта и безыскусственности лиричного повествования. Пером мемуариста Софроний увековечил картины давней истории болгар, сохранил возможность последующим поколениям воспринять и перечувствовать это прошлое, соотнести его с расцветом болгарской современности.

5

Перед современной наукой возникает воспрос о месте «Жития» Софрония не только в истории болгарской литературы и культуры, но и в истории всех славянских и — шире — всех европейских литератур. Попытаемся определить основные аспекты этой неизученной проблемы.

Следует прежде всего заметить, что XVIII—начало XIX в. для Болгарии были периодом начала болгарского национального Возрождения, совпадавшим в основных своих социально-экономических и культурных проявлениях с общим переходным периодом от средневековья к новому времени. Следует также принять во внимание, что именно в переходные периоды истории человечества литературы всех народов требуют особенно пристального изучения в отношении их связей с литературными процессами, им предшествующими и за ними следующими. Дело в том, что в переходные периоды всегда происходит крутая ломка в идеологии, а в тесной связи с этим — и в литературах, что сопровождается наиболее острой (по сравнению с периодами относительно устойчивой эволюции) борьбой и наиболее эффективным объединением старых и новых начал. Во времена таких преобразований идейно-эстетическое новаторство начинает господствовать над традициями, но сравнительно быстро и само оно преобразуется в традиции нового рода.

Крупные в историко-литературном отношении переходные периоды отчетливо обозначаются на исторических гранях сменяющих друг друга общественно-экономических формаций. В данном случае речь идет о довольно продолжительном и очень трудном времени, когда феодализм вытеснялся капитализмом. В истории разных европейских народов хронологические границы этого периода далеко не всегда совпадают, хотя в пределах веков они в целом вполне соотносятся друг с другом. В литературах этих народов переходный период находит национально-своеобразные формы своего отражения, но и здесь обнаруживаются своя локальная типовая близость и соотнесенность основных идейно-эстетических процессов и форм. В особенности такая близость становится очевидной у генетически родственных и исторически связанных народов, какими являются, как известно, славянские народы. Применительно к нашей теме необходимо по-новому взглянуть и на тот общеизвестный факт, что творчеству Софрония Врачанского предшествовало творчество Паисия Хилендарского.

Эти выдающиеся писатели принадлежали к смежным поколениям и создавали произведения в разных жанрах, но были связаны лично и идейно, оба они были первыми просветителями и зачинателями национального Возрождения Болгарии. Такие предпосылки позволяют нам поставить вопрос: случайными или нет были идейно-литературные новации Паисия и Софрония? Можно ли говорить о закономерности зарождения и смены их жанрово-стилистических опытов? Следует ли искать типологическое место их творчества в общем процессе литературного развития Европы?

По-видимому, ответы на эти вопросы должны привести нас к определению места и значения творчества каждого из названных писателей в литературном процессе славянского, а может быть, и европейского междуформационного периода. Такая задача, как мы полагаем, может найти свои исторические и теоретические основания скорее всего в том случае, если творчество Паисия и Софрония будет рассматриваться совместно, τ. e. в свойственных ему идейном единстве и жанрово-тематическом различии одновременно при соотнесении этих явлений с широким литературным окружением.

Для того чтобы ретроспективным путем приблизиться к рассмотрению поставленных вопросов, следует отметить, что на исходе затянувшегося (особенно в южнославянских и восточнославянских странах) феодального средневековья большое значение приобретают определенные закономерности преобразования тех традиционных жанров, которые веками господствовали в средневековых литературах. К таким наиболее важным жанрам средневековья принадлежали историография и агиография, т. е. как раз те жанры, которые, как увидим далее, имели прямое отношение к творчеству Паисия Хилендарского и косвенное — к творчеству Софрония Врачанского.

Средневековое литературное творчество развивалось преимущественно в строго регламентированных условиях той или иной сословно-корпоративной среды, непосредственно отражало ее прямолинейные идейные требования и устойчивые эстетические вкусы[278]. Длительное преобладание корпоративно-традиционных начал творчества способствовало тому, что направляющей формой средневекового литературного процесса стало развитие более или менее обособленных жанров, каждый из которых отвечал определенным идеологическим потребностям своей общественной среды и способен был соответственно им организовать литературное движение. Первоначально функция жанра была не столько литературной, сколько внелитературной, обусловленной нуждами социальной практики (религиозно-учительной, военной, политической, юридической, бытовой), и поэтому жанр (например, житие святого, воинская повесть, сатирическая новелла и т. п.) оказывался тем связующим звеном, которое соединяло определенные типовые формы социального самосознания и политического предназначения с общепринятыми в каждом таком случае формами их литературного воплощения. Литературные жанры в Древней Руси, например, постепенно исторически видоизменялись и образовывали сложные объединенные системы[279]. По мере приближения к новому времени постепенно возрастала индивидуализация авторского творчества, которая влекла за собой освобождение жанров от их внелитературных функций, нарушение привычных жанровых и стилистических традиций. Но вне традиций никакой литературный процесс вообще невозможен, и само появление новаторства осуществляется как борьба с традицией. Отсюда и сущность и форма литературного