за татарина. С трудом Софроний со спутниками добрел до Карлуковского монастыря, где отпраздновал рождество 1798 г. Но так как и в нем стало небезопасно от бежавших из войска турок, Софроний надумал пробраться снова в Тетевен, а оттуда в феврале 1799 г. он с трудом прошел путь до Плевена. Вскоре в город нагрянули делибаши Гюрджи-паши. И вот он, шестидесятилетний православный епископ, решился прибегнуть к покровительству старшей жены турка, спрятавшей его в гареме. «Не потому, что некое я зло сделал, а потому что имя мое большое — владыка. А паши — грабители, коли схватят меня, и десятью кошелями не откупиться! А у меня при себе нет и ста грошей!» — смущенно пояснял Софроний. Ситуация, поражающая как значительной долей трагикомизма, так и подлинной человечностью, сплачивавшей простых людей — христиан и мусульман перед лицом опасности. В гареме Софроний прожил двадцать шесть дней великого поста, питаясь кукурузным хлебом и квашеной капустой, «потому что турок тот был бедняк». Дождавшись ухода турецких войск, Софроний пошел в дом своего эпитропа, ведавшего церковным хозяйством. Но через три дня пришла весть о приближавшихся к городу кырджалиях. На этот раз Софроний укрылся за каменными стенами городского караван-сарая, обороняемого вооруженными турками.
Счастье улыбнулось Софронию, и на пасху 1799 г. ему удалось даже отслужить праздничную литургию. Но в тот же день Плевен был наводнен гайдуками Пазвандоглу, Софронию пришлось жить с ними в одном доме, закрываясь башлыком и выдавая себя за писца — «язаджи». «Не мог я ни прочитать что-либо, ни молитву сотворить», — вспоминал он. Софроний бежал во Врацу, по пути в которую он с тремя спутниками ночью в утлой ладье переплыл реку Искыр. Во Враце Софроний прожил до конца октября 1799 г. В октябре он вновь направился в Плевен, где получил от священников собранную подать. Почувствовав опасность от снова собиравшихся в Плевен гайдуков Пазвандоглу, Софроний в начале декабря двинулся в Никополь на правом берегу Дуная. Приближение к Никополю кырджалиев Гявур-имама ускорило уход Софрония в валашский город Зимнич, расположенный на левом берегу Дуная, куда он перешел по проламывающемуся льду и едва не замерз на голой равнине Валашской земли.
В Зимниче у Софрония «денег на прожитье не стало», а ему еще нужно было вносить подать в митрополию. Поэтому пришлось ему подумать о возвращении. Но в это время обстановка в Румелии стала меняться. Талантливый полководец и политик Пазвандоглу вышел победителем из борьбы с правительственными войсками. В 1799 г он был официально признан правителем Видинского округа и получил от султана титул паши. Задумав сменить видинского митрополита, Пазвандоглу принял на эту должность игумена из Валахии Каллиника, который был давним знакомцем Софрония. До получения патриаршего утверждения на митрополичьей кафедре Каллиник нуждался в епископе, который мог бы временно исполнять его обязанности. Поэтому, когда Софроний обратился к Каллинику с просьбой получить для него от Пазвандоглу разрешение на возвращение в епархию для сбора подати, Каллиник добился этого, но затем пригласил его в Видин на короткое время для совершения богослужения. Однако по прошествии срока Софроний был задержан пашой в Видине по проискам Каллиника. За время этого пленения Софронию пришлось претерпеть много страданий и унижений от властного Каллиника, обращавшегося с ним как со слугой. После официального поставления Каллиника в митрополиты, совершившегося в Бухаресте в апреле 1803 г., осенью того же года Софроний смог оставить Видин и уйти в Валахию, в Крайову, так как его Врачанская епархия все еще была во власти кырджалиев.
В Крайове, принятый с почетом правителем Костаки Караджа, Софроний провел двадцать дней, затем он отправился в Бухарест, где в «Бейской академии» учились его внуки Стефан и Атанас. В Бухаресте Софроний нашел гостеприимство и покровительство со стороны угровлахийского митрополита Досифея, который представил его валашскому господарю греку Константину Ипсиланти и некоторым боярам. Досифей испросил у господаря ходатайство о получении для Софрония у Константинопольского Синода и патриарха Каллиника V отпускной грамоты, которая освободила бы его от управления Врачанской епархией. Но, получив долгожданную отпускную грамоту, Софроний глубоко скорбел об оставлении им взятой «на плечи» паствы и нарушении пастырского обета. Он оправдывал себя тем, что «не оставил ее ради почивания своего, но ради большой нужды и тяжкого долга», которым обременили его те, кто не верил, «что разорился народ, а более всего та сторона, что близ Видина, — обиталища варварского...». Софроний старался морально искупить свою вину усердным писанием книг на «нашем болгарском языке», которые могли бы содействовать просвещению его соотечественников.
Жизнеописание Софрония завершается традиционным обращением к читателям с просьбой исправить его «невежество», сподобить трудящегося прощением и быть к нему благосклонными.
3
Так выглядят события, эпизоды и этапы пройденного Софронием тернистого жизненного пути, отмеченные его рукой на страницах короткой, но поучительной автобиографии. Однако сказанного им самим оказывается недостаточно для более полного представления о его жизни, деятельности, моральном и интеллектуальном облике.
Будучи достаточно многословен в передаче, казалось бы, не столь значительных эпизодов, Софроний вместе с тем обходит молчанием многое существенное в своей биографии, что может быть в известной мере восполнено по другим источникам.
Загадочным представляется и отсутствие в жизнеописании даже намека на знаменательное событие в жизни Софрония (в то время еще Стойко): встречу в Котеле в 1765 г. с посетившим его Паисием Хилендарским. Вещественным результатом этой встречи является сделанный Стойко список с принесенной Паисием его «Истории славеноболгарской» — наиболее ранний (1765 г.) из всех известных списков, сделанных в Болгарии, называемый «Первым Софрониевым»[253]. Рукопись эта с заклинательно-охранительной записью Стойко, ее исполнителя, была оставлена на сохранение в местной церкви апостолов Петра и Павла.
В двух строках «Жития» говорит Софроний о своем посещении Афона (в 1774 г.) и преподавании в Котеле («пошел я во Святую Гору и прожил там шесть месяцев. И пришел оттуда и учил детей книжному учению...»). Можно предполагать, что на Афон Стойко влекли культурно-национальные интересы и просветительные запросы, возникшие, вероятно, под воздействием встречи с Паисием Хилендарским. Оттуда он вернулся обогащенный познаниями в церковнославянском языке и богослужебной практике. Школьным преподаванием Софроний занимался, вероятно, с 1762 по 1792 г. Важно отметить, что проповедь Софрония была популярна потому, что он, как сказано в «Житии», учил «на нашем болгарском языке».
Почти ничего не говорит Софроний в «Житии» о своей многолетней работе в качестве переписчика, оформителя и составителя церковнобогослужебных и учительных рукописных или старопечатных книг. Помимо упомянутого списка «Истории славеноболгарской» им были переписаны сборник слов и