музучилищу, и свадьба логично завершила этот давний роман.
Молодожены стали жить у родителей Марины, в большой и просторной квартире. А в сентябре Чиж устроился на работу. «Учителем музыки — пения уже не было, — уточняет он. — Самый молодой, наверное, в школе. Белая рубашка, галстук, начищенные туфли... У меня все были — с первого по седьмой класс. Первый-второй-третий — они совсем дети, им очень нравилось. Педагоги приходили ко мне на открытые уроки, офигевали: “Как вас дети любят!” Четвертый-пятый класс — уже хулиганистые, с рогатками. Шестой-седьмой — там вообще караул. У них уже поллюции по ночам, а я их по системе Кабалевского, про три кита в музыке...»
Естественно, Чиж разумно отходил от программы. На уроки он приносил пластинки The Beatles, Rolling Stones, Led Zeppelin: «Кому интересно — тот слушал, кому неинтересно — писал любовные записки соседке по парте».
В виде «педагогической нагрузки» молодому учителю поручили руководить школьным вокально-инструментальным ансамблем. Заниматься с пацанами нужно было 2–3 раза в неделю. Но это было уже другое поколение, которое тянуло к эстрадным шлягерам. И вместо «Yesterday» Чиж показывал им, как без откровенной «лажи» сыграть модную песенку Игоря Корнелюка «Мальчик с девочкой дружил».
А в марте Чижу довелось понянчиться по-настоящему: у него родился сын Миша. Чтобы раздобыть денег, по вечерам он играл на клавишных в ресторане «Ока», где любили собираться неустроенные женщины из торговли-общепита.
«Певец американского дна» Том Уэйтс, который, как и Чиж, в молодости работал в кабаке, однажды начал записывать беседы посетителей у стойки бара. «Когда я сложил вместе обрывки этих бесед, — вспоминал Уэйтс, — то обнаружил, что в них таится музыка». Из реплик клиентов дзержинского ресторана, видимо, мог сложиться только «жестокий романс» — смесь цыганского драйва и неизбывной русской тоски:
Успокой меня глазами, успокой меня душой
И босыми встань ногами на сердечную мозоль.
Боль доставь мне наслажденья, исцарапай спину мне,
Мне явись как исцеленье, светом будь в моем окне!..
«Глазами и душой»
Этой весной, когда Чиж буквально разрывался между семьей, школой и кабацкими халтурами, он сочинил еще одну песню. По мнению многих, одну из самых лучших в его репертуаре.
— Я уже спал — вдруг звонок по телефону. Подхожу, а там голос Димки Некрасова: «Тут вот селедку привезли. Может, взять тебе килограмма два?» Я говорю: «Дима! Козел! Куда ты пропал?!» А его перед этим очень долго не было видно. Никто вообще не знал, куда он делся. «Да вот, нашелся. Всё в порядке!» — «Ну давай завтра приходи ко мне в школу, поболтаем». Положил трубку — всё, сон у меня как рукой сняло...
Если справедлива мысль, что «стихи не пишутся — случаются», это был как раз тот случай. Так бывало раньше, так будет и впредь: чтобы к Чижу пришли стихи и мелодия, что-то должно сильно его удивить, поразить. («Что называется, “ударить по башке”», — определяет он свой творческий метод.)
Чиж побрел в ванную и среди сохнущих пеленок торопливо записал слова, которые вдруг зазвучали у него в голове. А утром, пока ехал в трамвае до школы, сочинил мелодию. Эту песню он назвал «Маски» (позже — «Ассоль»).
Вопреки названию, она приоткрывала внутренний мир автора. Один из друзей Чижа говорит: «О нем очень часто складывается мнение как о таком рубахе-парне. Хотя зачастую при всей своей открытости из него не вытащишь ничего, кроме “да”, “нет” и его любимого “хотя...”. Он не сильно открывается, хотя оставляет впечатление очень откровенного человека. Когда я с ним общаюсь, я вижу, что у него внутри какая-то сильно заведенная пружина, и она может в любой момент разжаться и выстрелить. Он очень насыщенный внутри человек, очень сложный, очень сильный внутренне. Просто всё это скрывается за его открытостью, радушием. Это псевдопростота. И песня “Ассоль” об этом говорит очень хорошо. Он значительно глубже, чем кажется, но он хочет казаться таким простым. Это своеобразная стена, которая отгораживает его от других».
Напишу-ка глупенькую песню — сочиняя, буду хохотать,
я уверен: кинутся ребятки тайный смысл под строчками искать.
Я свяжу нарочно одной рифмой «колесо», «постель» и «ремесло»,
Я весьма доволен этой стихотворной ширмой —
Боже, как мне с нею повезло!..
Я для них остаться должен своим парнем, парнем в доску,
наркоманом, Жоржем Дюруа[26],
пьяницей и музыкантом и непризнанным талантом
и никем иным мне быть нельзя...
Первым, кто оценил новую лирику Чижа, стал Баринов, который тогда служил в войсках ПВО под Харьковом.
— Серега присылал мне толстенные конверты, — рассказывает Женя. — Сначала шел рассказ о новостях, а потом — как приложение — тексты без комментария: «Вот, я тут накропал...» Помню, в лазарете валялся и читал их вслух своим сослуживцам. Те говорят: «Ни хрена себе! А чего он там делает, в вашем Дзержинске? Он же гений!» В армии разные люди попадаются. Есть напрочь «отбитые» на роке. Поэтому я со многими дембелями общался на равных. Только вот на этой почве: «Какого человека ты, оказывается, знаешь!..»
Сам Чиж к тому времени перешел на работу в ДК Свердлова, буквально через дорогу от школы, — это был хор ветеранов труда.
— Их репертуар не волновал меня ни грамма. Была руководительница, которая занималась солистами. А я был человеком, который аккомпанирует. Простым советским концертмейстером.
Впрочем, уже через пару репетиций бабушки деликатно попросили руководительницу: «Вы скажите Сереже, чтоб он попроще нам играл».
— Джазовых «наворотов» там, конечно, не было, — говорит Чиж. — Я просто усложнял гармонии: там, где три аккорда, у меня было штук восемь минимум. Но все это звучало, я никуда не выбивался из тональности...
Тот послеармейский год, утверждает Чиж, он жил исключительно семьей. С пьянками и «подкурками», казалось, навсегда покончено: «Я даже гитару в руках не держал — дома было только фортепьяно. И я снова “подсел” на джаз, снова стал собирать джазовые пластинки».
Квартира, где жила молодая семья, выходила окнами на ДК Чернореченского химкомбината. По вечерам там репетировала группа «Штаб». Когда Чиж выходил с папиросой на балкон, было слышно, как звенят электрогитары, ухает барабан: «Особенно когда уже стемнело, и машины почти не ездят. Несколько раз я даже заходил к ним на репетиции — все же знали друг друга...»
Как волка тянет в лес, в родную стаю, так и Чижа